Ближе к концу нового документального фильма «Окончательный отчет», в котором собраны свидетельства очевидцев нацистского режима из числа пожилых немцев и австрийцев, которые его помнят (и, в разной степени, были его частью), есть замечательная сцена, пишет JTA.

В этом эпизоде ​​бывший офицер Ваффен-СС встречается с группой студентов в берлинском пригороде Ванзее – месте печально известной Ванзейской конференции, где нацистские официальные лица встретились в 1942 году, чтобы наметить параметры «окончательного решения». Офицер, Ханс Верк, говорит о том, как ужасно стыдно за себя и свою страну за то, что она организовала геноцид 6 миллионов евреев. Когда Верку возражает молодой немецкий националист – анонимный правый, одержимый «защитой отечества» и уставший слышать о «стыде» от старших, — бывший нацист в ответ рассказывает о своих еврейских друзьях и соседях, которые считали себя частью Отечества, пока их не отправили в лагеря. По его словам, истинная нацистская идеология – это не патриотизм, а ненависть. «Не позволяйте ослеплять себя!» кричит он.

Фильм преследует ту же цель. «Окончательный отчет» – результат более чем десятилетия интервью, проведенных британским документалистом Люком Холландом, который узнал о своем еврейском происхождении еще подростком, и выяснил, что семья его матери была убита во время Холокоста. Холланд трагически погиб в прошлом году вскоре после завершения фильма; он стал и его окончательным отчетом.

В «Окончательном отчете» который почти полностью состоит из современных интервью с бывшими нацистами, в основном проведенных в уютных квартирах и домах престарелых, есть профессионализм. Естественно, что сегодня в живых осталось намного меньше очевидцев, чем было четыре десятилетия назад, когда французско-еврейский кинорежиссер Клод Ланцман брал многочисленные интервью для своего знаменательного 10-часового документального фильма «Шоа». Ланцман мог поговорить с высокопоставленными офицерами СС, в том числе с теми, кто курировал лагеря смерти. В отличие от этого, участниками интервью Холланда были в основном дети или подростки.

Многие истории в фильме Холланда вращаются вокруг людей, которые в детстве присоединились к Гитлерюгенду или наблюдали, как их родители поддерживают нацистскую партию. Некоторые работали в лагерях или на вокзалах, куда доставляли заключенных, но их собственные рассказы, кажется, удобно дистанцируются от реальных убийств. Некоторые продолжают отрицать, что геноцид когда-либо имел место. Эти случайные отрицатели кажутся скорее второстепенными в отношении главной цели фильма – и они могут совершать преступление на камеру, поскольку и Германия, и Австрия запретили отрицание Холокоста.

По большому счету, большинство интервью в «Окончательном отчете» сосредоточено на языке виновности: когда (или если) присутствие человека в рамках злого режима означает, что он является исполнителем его целей. «Мы не поддерживали парию, но нам понравилась форма», — говорит один из опрашиваемых, вызывая в воображении комические образы детей – нацистов из «Кролика Джоджо». Другие помнят странные, но приземленные детали, которые позволяли им строить повседневную жизнь вокруг зверств, совершаемых от их имени. Как бывшая няня, которая помнит, как забирала детей своего работодателя в местный концентрационный лагерь, чтобы поздороваться с их мамой на ее рабочем месте.

Холланда никогда нет в кадре, но он, свободно говорящий по-немецки иногда подталкивает своих подопечных к признанию в участии в преступлениях против человечности, как Джошуа Оппенгеймер сделал с архитекторами индонезийского геноцида в «Акте убийства». Вместе Холланд, Оппенгеймер и Ланцманн образуют тревожную линию кинематографистов – евреев, которые чувствовали себя вынужденными противостоять участникам геноцида лицом к лицу в кино.

«Последний отчет» не дает такого откровения, как его предшественники в этом жанре – фильм редко вырывается за пределы рассказов своих участников, чтобы докопаться до их эмоциональной правды. Может быть, ее и нет: один из основных посылов фильма состоит в том, что население может слепо, даже мягко, следовать ненавистническим идеологиям, если оно чувствует их достаточно приемлемыми для себя. Но есть моменты, когда возникают более глубокие вопросы.

Сцена в Ванзее, в которой одно поколение немцев кажется неспособным передать свой личный и исторический позор другому, обращается не только к прошлому, но и к будущему памяти о Холокосте. Их разговор ведется в ожидании мира, в котором у нас больше не будет «окончательных отчетов». Когда это действительно произойдет и очевидцев больше не останется, как нам продолжить уроки «Never Again»? Какие формы воспитания и бдительности не позволят нам снова стать «слепыми» к прошлому? Этот вопрос преследовал евреев в течение последнего столетия — и, по необходимости, должен преследовать и в следующем.