«Эзрат Ахим» изучала американские еврейские телефонные книги в поисках людей, чьи однофамильцы жили в Советском Союзе, чтобы имя отправителя на посылках, отправляемых в СССР, совпадало с именем адресата — так можно было сделать вид, что посылку отправили родственники, чтобы не возникло подозрения в организованной деятельности. Склады «Эзрат Ахим» в бруклинском подвале, где чемоданы с двойным дном заполняли, в числе прочего, тфилин и камерами Nikon, вошли в легенду. Одним из лидеров всей этой деятельности был Гедалья Корф.

Идея понимать «цимцум» как сокрытие была впервые выдвинута раввином Аврамом Коэном де Эррера, а поддержана и развита основателем движения «Хабад» раввином Шнеуром-Залманом из Ляд (Алтер ребе). Суть этой идеи заключается в провозглашении каббалистического дуализма, предполагающего, что Всевышний в одно и то же время трансцендентен и имманентен своему творению. Главным оппонентом этой теории выступал раввин Иммануэль Риччи. Он утверждал, что Б-жественность была удалена из пустого пространства.

Все, что происходило в Скинии, а потом в Иерусалимском Храме, происходит в нас самих, в нашей душе. И прежде всего это касается обряда жертвоприношения, поскольку он, безусловно, является основой всей храмовой службы, как писал в свое время Рамбам: «Одно из предписаний Торы — построить «Дом» или «Жилище», Храм для Всевышнего, предназначенный для совершения в нем жертвоприношений». И лишь вторым пунктом идет: «А также для того, чтобы собираться в нем на праздники три раза в году: на Пейсах, Швуэс и Суккос».

Наступает момент истины. Лот — еврей, а не житель Сдома. Элиэзер — слуга Авраама, а не его наследник. Йосеф — сын Яакова, а не египтянин с вольными нравами. Моше — пророк, а не священник. Чтоб признать в себе то, чем мы являемся, требуется мужество отвергнуть в себе то, чем мы не являемся. А это сопряжено с внутренним конфликтом и душевными муками. Вот в чем смысл шалшелета. Но зато мы выходим из этой ситуации менее отягощенными внутренними конфликтами, чем прежде.

Любая попытка понять концепцию творения «из ничего» вызывает непреодолимые сложности. Мы не можем спросить: что такое «ничто»? Мы не можем спросить, где находится «ничто». Мы даже не можем утверждать, что «ничто» — это отсутствие «чего-то», так как в этом случае мы придаем понятию «ничто» категорию отсутствия.  Мы также не можем сказать, что «ничто» не существует, так как, говоря это, сообщаем понятию «ничто» категорию существования в нашем информационном пространстве. Мы не можем соединять понятие «ничто» со словом «это».

Большевики ввели в городе боль­шие строгости. Был установлен ко­мендантский час, после 7 часов ве­чера не разрешалось появляться на улице. Даже днем не полагалось выходить без крайней необходимо­сти. Всякого рода собрания были запрещены.Неожиданно мы почувствова­ли большую перемену в настрое­нии Ребе. Он произнес «лехаим», подбадривал нас, просил весе­литься, петь, как в доброе старое время.