В декабре 1941 года на пляже Шкеде 2749 евреев – мужчин, женщин и детей – были убиты немцами-эсэсовцами и латвийскими коллаборационистами. Все жертвы были выходцами из Лиепаи, где проживала одна из самых процветающих еврейских общин Латвии. После того как изображения «убийства на пляже» были использованы в качестве доказательств на Нюрнбергском процессе, они стали визуальным символом «Холокоста от пуль»

Голда Меир всегда помнила о Холокосте и никогда не забывала о том, что евреи, жившие в Палестине, оказались не способны спасти своих европейских братьев. «В то время как евреи повсюду были уничтожены, неспособность ишува — ее собственная неспособность — спасти евреев наложила отпечаток на Голду, — пишет Липштадт. — Она считала, что должна была что-то сделать».

Война Судного дня, видимо, показалась Коэну шансом на новое откровение. Он не собирался воевать, не собирался даже петь (отправляясь в Израиль, он не захватил с собой гитару). По всей видимости, он просто хотел работать до конца войны в кибуце вместо тех, кто ушел сражаться. Но когда, случайно попав во фронтовую бригаду артистов, он оказался вместе с ними именно на Синае, то наверняка заметил и оценил эту «рифму».

В годы Второй Испанской республики с 1931 по 1936 год, на протяжении последовавшей за ней Гражданской войны и в течение еще многих десятилетий после ее окончания в Испании распространялся миф о том, что евреи и масоны пытались уничтожить испанскую христианскую цивилизацию и замышляли захватить власть над миром

С приходом к власти Фиделя Кастро, в 1959 году, стало ясно, что евреев он не преследует, но все бизнесмены, и в том числе Линди Лоуингер, туманно видели свое будущее при коммунизме. В 1961 году, после опасного побега, отец, мать и юная Роуз, 1956 года рождения, нашли квартиру с одной спальней в Майами-Бич. Исход большинства евреев из страны — и еврейская история Кубы, которую они оставили позади, — недавно стали темой нескольких новых книг: новое поколение людей, связанных со страной, осмысливает истории своих семей.

В описании приобщения к своим «забытым корням» одной из героинь Соболева, Арины, которую мы воспринимаем поначалу как вполне русскую девушку если не по «крови», то по воспитанию и образу мыслей, мы вдруг видим ее внезапное погружение в еврейство…  Кажется, один из важнейших эпизодов в романе – путешествие Арины на Западную Украину, в Меджибож, где ей открывается внутренний смысл и нерв убитой культуры. 

Камю знал об активной деятельности Сопротивления в этих краях и о выдающейся мирной операции по спасению на плато, где примерно с июня 1940‑го до конца войны получили помощь и приют около 5 тыс. беженцев, 3500 из них — евреи. Для оккупированной Европы тех лет это была беспрецедентная коллективная спасательная операция. «Чума» описывает основной вид сопротивления — спасение, — распространенный в той местности, где Камю работал над романом.

Программу антисемитских преследований новая власть приняла по собственному почину, а вовсе не по приказу нацистов. В начале оккупации победители предоставили режиму Виши свободу действий в том, что касалось евреев. Французские власти предпочли «собственную программу, и она не уступала бесчинствам, которые немцы творили на оккупированном севере Франции, а кое в чем и превосходила их».

Хотя «Хрупкая бренность» черпает из двух философских традиций — раввинистической и западной, на истолкования Фишбейна часто влияют концепция из классической каббалы (понятие всеобъемлющей Торы, существовавшей прежде сотворения мира) и хасидские мыслители, старающиеся пробудить читателей, чтобы те занялись дерех а‑авода — духовной работой в этом мире, которой дает толчок встреча с каноническим текстом.

Одна из историй, рассказанных в «Ученике из Бухенвальда», посвящена поездке Орена со своим дедушкой в начале 1990-х годов в Сечовец, где родился Александр. Оттуда они вдвоем отправились в Бухенвальд. «Мы вошли в ворота лагеря, и там никого не было, — вспоминает Орен. — Дед был ужасно разочарован тем, что деревянные бараки разрушены. Мы ездили на экскурсию, и он говорил мне: "Здесь мы гуляли, здесь был лагерь…" Он все помнил».

В 5451 году (1690–1691) гамбургская еврейка записала для своих детей эту притчу о непохожем на короля Лира отце птичьего семейства. Притча о птицах первой вошла в число историй, открывающих тщательно продуманную автобиографию — рассказ о превратностях судьбы, — которую она сочиняла много лет и которую вручила детям. И, как показало время, не только детям, но — истории, поскольку автобиография стала источником сведений о социальной и культурной жизни немецких евреев (ашкеназов). Гамбургскую еврейку звали Глюкель фон Хамельн. Автобиография Гликль — первая из дошедших до нас автобиографий еврейских женщин.

То, что автор умер за год до окончания войны, когда вскрылись все факты и подробности случившегося, стало в определенном смысле достоинством книги. Мы знаем, к чему идет, что будет с близкими героев, оставшимися в Германии или воюющими с ней. И какая роль уготована самим героям, спасшим свои жизни. Зингер обращается к их поступкам, словам, позициям не задним числом, а сейчас, непосредственно — когда они только еще бежали от нацизма, не отдавая себе отчета в том, что бегут от смерти.