Один из рьяных хасидов беседовал с ребе Авроомом из Сохачева, и речь зашла о враче местечка. После учебы в большом городе тот полностью перестал соблюдать заповеди и относился к Торе только как к историческому документу, о чем не уставал повторять пациентам во время приема. Другого врача в Сохачеве не было, поэтому волей‑неволей больным приходилось выслушивать рассуждения ученого эскулапа.

Вокруг габая Вульфа всегда собиралась группка старых прихожан. Они молились вместе не одно десятилетие и привыкли коротать получасовой перерыв между послеполуденной молитвой Минха и вечерней Маарив, слушая рассказы реб Зангвила. Он славился красноречием и знанием затейливых хасидских историй. В синагоге любили его слушать, особенно в эти безмятежные, томительные, сладостные полчаса, когда покой и благодушие безраздельно овладевали сердцами.

Любавичский хасид Гецл устраивал помолвку дочери. В его большом и богатом доме готовиться начали еще с вечера. Огромная плита на кухне неустанно поглощала все новые порции дров. На ней все кипело, скворчало, жарилось, парилось и томилось — четыре кухарки под неусыпным надзором Песи, жены Гецла, старались изо всех сил. И хоть гостей ожидалось немного — жених с родителями да семья самого Гецла, — стол собирались накрыть так, чтобы надолго запомнили.

Бааль‑Шем‑Тов приехал в Слуцк весной 1740 года. Весна в том году началась поздно. Пахучие цветы на деревьях раскрылись, когда уже подошла зеленая листва. Майский ветерок разносил дурманящий аромат рано распустившейся сирени, шиповник тоже сперва покрылся листвой и лишь потом выбросил огромные пунцовые цветы.

Провидец из Люблина женил младшего сына. Гости приехали со всей Польши, и синагога, куда собрались для послеполуденной молитвы Минха, была переполнена народом. Сразу после молитвы должны были приступить к свадебной церемонии. Во дворе синагоги уже натянули хупу, столы ломились от яств, на женской половине так сильно пахло духами, что жена габая приказала раскрыть настежь окна.

Ребе Рашаб — Шолом‑Дов‑Бер, пятый ребе Любавичской династии — не отличался крепким здоровьем. Врачи часто отправляли его за границу на воды, и в одной из таких поездок он встретил старого знакомого. Много лет назад тот приезжал в Любавичи просить благословение у ребе Шмуэля, отца Рашаба.

Еврей лет пятидесяти, в дорогой, но изрядно поношенной одежде, прятал лицо, не показывая тоскующих глаз. Нестриженая, с проседью борода торчала во все стороны, красные, чуть вывернутые губы едва заметно шевелились, беспрестанно произнося слова псалмов. Он протянул ребе квитл и склонил голову, словно принимая любой приговор.

Дверь отворилась, и в бердичевский штибл[fn content="Штибл — хасидский дом молитвы. Место праздников и застолий, центр общественной жизни."] чернобыльских хасидов вступил богатый гость. Достаток проглядывал во всем, не только в добротном кафтане, хромовых сапогах, новенькой шапке из рыжего лисьего меха, но и в самом облике гостя. Он излучал благополучие: его темно‑рыжая борода, казавшаяся продолжением шапки, была тщательно расчесана, кожа лица матово отсвечивала, как бывает только у здоровых людей, глаза смотрели уверенно и спокойно.