«Если ты увидишь, что бык брата твоего или

его ягненок заблудился, не проходи мимо него —

верни животное брату твоему. Так же поступай

и с его ослом, так же поступай и с его одеждой,

так же поступай со всем, что потеряно братом твоим

и найдено тобою, — не проходи мимо!»

Дварим, недельная глава «Ки‑теце»

Дверь отворилась, и в бердичевский штибл Штибл — хасидский дом молитвы. Место праздников и застолий, центр общественной жизни. чернобыльских хасидов вступил богатый гость. Достаток проглядывал во всем, не только в добротном кафтане, хромовых сапогах, новенькой шапке из рыжего лисьего меха, но и в самом облике гостя. Он излучал благополучие: его темно‑рыжая борода, казавшаяся продолжением шапки, была тщательно расчесана, кожа лица матово отсвечивала, как бывает только у здоровых людей, глаза смотрели уверенно и спокойно.

— Это чернобыльский штибл? — спросил он тоном человека, привыкшего сразу получать ответ.

— Да, — произнес габай. Ему не понравился самодовольный вид незнакомца, но… гость есть гость. Кого Всевышний послал, с тем и нужно выполнять заповедь гостеприимства.

— Я бы хотел устроить благодарственную трапезу, — продолжил незнакомец. — Вы не хотите мне помочь?

— Конечно, — тотчас отозвался габай. Чернобыльские хасиды славились своей бедностью, случалось, даже в субботу не ели досыта, а эта благодарственная трапеза, судя по виду гостя, обещала оказаться далеко не нищенской.

— Вот, возьмите, — незнакомец вытащил толстенный кошелек, извлек пару крупных купюр и подал габаю. — Не жалейте денег, наберите водки, мяса, свежего хлеба, квашеной капусты, селедки, картошки наварите — пусть хасиды останутся довольны. Если не хватит, берите в долг, я все верну.

— А в честь чего трапеза? — поинтересовался габай, не торопясь принимать деньги.

«Мало ли лихоимцев бродят по белу свету и желают заполучить прощение за грехи, устраивая трапезы в синагоге, — подумал он, внимательно разглядывая незнакомца. — Этот вроде не похож на злодея, но пусть сперва расскажет, что привело его в наш штибл».

— Берите, берите, — произнес гость, видя его замешательство. — Я возвращаюсь из Чернобыля, от ребе Аарона. Есть, есть что рассказать!

— Из Чернобыля, — уважительно произнес габай. — Вы попали на прием к ребе?

— И не просто попал! Ребе устроил для меня целое судебное разбирательство. Я выполнил все, что он велел, и удостоился чуда. О нем и хочу рассказать.

Габай протянул руку и уверенно взял деньги. Беспокоиться было не о чем: лихоимцы не попадают на прием к ребе. Что же касается чуда… О нем вполне можно потолковать за чаркой.

Трапезу устроили после вечерней молитвы. Хасидов набилось — не продохнуть. Все пришли, от мала до велика. Еды хватило на всех, гость не поскупился. Когда хасиды насытились, габай предоставил ему слово.

— Что вы знаете о своем ребе? — начал гость, высоко поднимая чарку. — Ничего вы о нем не знаете! Вы и представить себе не можете, с каким великим праведником имеете дело.

Хасиды молча прятали улыбки в усы. Пришел неизвестно кто и начинает учить, кто такой их ребе. Да каждый из присутствующих мог с ходу, что называется из рукава, выложить три‑четыре такие истории, от которых волосы встают дыбом и сердце замирает в груди. Но… какой толк спорить с непосвященным? Для людей со стороны все в диковинку. Пусть себе тешится гость, пусть рассказывает.

— Здоровье ребе Аарона! — провозгласил гость. Все дружно выпили.

— Я возвращаюсь из Чернобыля, — продолжил он, опуская на стол чарку, — и хочу поведать о приключившемся лично со мной. Да, не с кем‑нибудь, а со мной. Поэтому все, что я сейчас расскажу, — абсолютная, чистая правда, и, дослушав до конца, вы поймете, кто таков ребе Аарон!

В штибле воцарилось молчание. Гостю удалось заинтриговать слушателей, и они ждали продолжения.

— Много лет подряд я промышлял оптовой торговлей иголками и нитками. В торговле все просто: купи, где дешево, отвези туда, где дорого, разница — твой доход. И хоть «оптовая торговля» звучит внушительно, но нитки да иголки — товар легкий, весь опт умещался у меня в коробе. С ним я ходил с ярмарки на ярмарку. Покупал большими партиями, а сбывал чуть ли не поштучно, владельцам маленьких лавочек по деревням. Ходьбы много, а барыш невелик. Но что поделаешь, спасибо Создателю и за такой кусок хлеба.

Три года тому назад оказался я в Бердичеве на ярмарке. Подошел ко мне еврей, по виду из деревенской местности, и накупил товару. Глаз у меня наметанный — я сразу понял, что он тоже торговец, набирает, чтобы потом перепродать в лавочки окрестных деревень. Ну, и торговался он круто, простой покупатель не станет так препираться из‑за грошей.

В общем, набрал он товару на хорошую сумму, расплатился, а кошелек засунул неглубоко в карман. Стал собирать нитки да иголки и увязывать в мешок, тут кошелек и выпал. Не успел деревенский еврей отойти от прилавка, как я увидел кошелек лежащим на земле. Выскочить и поднять его заняло несколько секунд, а вот дальше… Дальше дурное побуждение навалилось на меня всей своей тяжестью.

Примерно с минуту я стоял, сжимая в руках большущий кошелек и размышляя, что делать: вернуть его владельцу или оставить себе. В конце концов совесть взяла верх, и я устремился вслед за покупателем. Если быть точным, даже и минуты не прошло. Это для меня время долго тянулось, пока душа боролась с дурным побуждением.

Кинулся я за деревенским евреем, а его и след простыл. Сами знаете, что такое ярмарка: толпы народу, шум, гам, давка. Шаг в сторону ступил человек и пропал, словно и не было его никогда. Побегал я с полчаса, думал — раз он недалеко ушел, наткнусь, да куда там.

Запрятал я кошелек поглубже за пазуху и так себе решил: если он сообразит, то вернется ко мне и спросит. На том самом месте, где он товар у меня брал, я простоял, пока звезды не вышли, последним с ярмарки ушел, когда одни лишь пьяные остались. Только не вернулся ко мне тот еврей, так деньги у меня и остались. И немалые, я вам скажу, деньги.

Вернулся я на постоялый двор, комнату себе отдельную снял, чего сроду не делал, дверь запер, достал кошелек и считать начал. Потом меня прошибло, когда понял, сколько у меня теперь есть. До утра заснуть не мог, все соображал, как лучше с деньгами поступить. И Всевышний послал мне удачу, правильно я их вложил, хорошо они закрутились, и спустя год я разбогател. А потом… как сказано: подобное притягивает подобное. Хвороба и нищета льнут к беднякам, а роскошь выбирает состоятельных. В общем, через два года я превратился в настоящего богача.

Нет, деньги не стали моим кумиром. Я всегда помнил о Торе и заповедях, щедро жертвовал на бедных, помогал вдовам и сиротам. И все было хорошо у меня, все шло прекрасно: торговля, семья, даже учиться стал лучше, нанял себе раввина и пошел с ним по Талмуду, не пропуская ни одного комментария. И вот, — гость тяжело вздохнул, — одной темной ночью полгода назад все рухнуло.

Явился ко мне тот самый еврей с ярмарки. Во сне явился. Смотрел зло, глаза грустные, а рот перекошен.

— Зачем ты меня убил? — спрашивает.

— Убил? — я во сне чуть в кровати не подскочил. — Когда я тебя убил, где, чем?

— Ты кошелек мне не вернул, — отвечает еврей. — С него все мои беды и пошли. В кошельке чужие деньги были, я у лавочников набрал под будущий товар. Вернуть такую сумму не смог — неоткуда, — и мне перестали доверять. Потерял я заработок и ничего достойного так и не отыскал. Семья моя начала голодать, жена злиться, детей из хейдера пришлось забрать — меламеду ведь платить надо, — короче, все в прах рассыпалось. Горевал я, горевал, а однажды наслушался очередных упреков и оскорблений от жены, лег в постель и умер. Теперь моя семья пошла по миру, дети растут неучами, жена от горя совсем мозгами тронулась — и все из‑за тебя. Подлый, корыстный, безжалостный негодяй, что ты сделал с моей жизнью?

— Да ведь я хотел вернуть кошелек, а ты как сквозь землю провалился, — так я ему отвечаю. А он лишь рот кривит в злобной усмешке.

— Это у вас на земле, — говорит еврей, — можно врать, сколько захочется, а у нас в мире истины все поступки людей как на ладони. Та самая минута, которую ты промедлил, мою жизнь и разрушила.

— Минута, — кричу я во сне, — всего одна минута! Неужто она столько стоит?!

— У всякой вещи своя цена, — говорит мне еврей. — И цена этой минуты оказалась очень высокой. Поэтому собирайся, вызываю тебя на суд.

— Какой еще суд? — спрашиваю, а у самого в груди все льдом застывает.

— На Высший суд, у нас на небе.

— Нет, — кричу, — не согласен. Рано мне еще на небо подниматься!

— Я тоже не хотел, — отвечает еврей и снова улыбается. Нехорошо так улыбается, скверно. — Да кто же нас спрашивает. Готовься, негодяй, держать ответ за минуту.

Тут я закричал от ужаса и от собственного крика проснулся. Отдышался, омыл руки, попил воды. За окном стояла глубокая ночь. Метель поднялась, снег так и несло.

«Что такое сны? — подумал я. — Пустое, томление духа и сплошная нелепица. О чем человек днем думает, о чем беспокоится, то ему и снится». Честно вам скажу, — гость сделал паузу и обвел чернобыльских хасидов пристальным взглядом, — хотите верьте, хотите нет, но дня не проходило, чтобы я про тот кошелек не вспомнил. Ведь с него все мое богатство началось; если бы не он, так бы и таскался я по ярмаркам с коробом за плечами.

Уснуть в ту ночь мне уже не удалось. Весь день прошел под знаком сна; он был такой явственный и яркий, словно и не сон вовсе, а реальная, подлинная жизнь. Вечером, перед тем как лечь в постель, я выпил большую рюмку водки, с особенным тщанием произнес благословения и укрылся с головой одеялом, рассчитывая спокойно проспать до утра. Но не тут‑то было! Он снова пришел, мой мучитель, и снова стал требовать меня к ответу.

И на вторую ночь, и на третью. Все валилось у меня из рук, я ходил, точно пьяный, и начал бояться своей собственной кровати. Уж не помню, на какой раз набрался я смелости и ответил:

— Зачем ты зовешь меня к себе? Разве тебе будет лучше оттого, что моя жена станет вдовой, а дети сиротами? Неужели в мире истины существует месть?

Мне показалось, будто он немного смутился.

— Хорошо, — сказал деревенский еврей после минутного замешательства. — Не хочешь суд на небесах, выбирай бейс дин на земле. Отправляйся к одному из праведников, пусть он рассудит.

— Тогда дай несколько дней покоя, — попросил я. — Мне нужно выяснить, кто возьмется за это дело.

Он выполнил мою просьбу и действительно перестал мучить меня по ночам. Я поехал к ребе из Карлина, однако тот не взялся вершить суд между живыми и мертвыми и направил меня в Чернобыль. И вот ваш ребе, святой человек, согласился мне помочь.

— В следующий раз, — сказал он, — когда к тебе явится истец, передай ему, что я разберу вашу тяжбу.

Он назначил день суда, и я вернулся в свое местечко. Ждать пришлось довольно долго: то ли деревенский еврей был занят какими‑то иными делами, то ли позабыл обо мне. Но я ждал его каждую ночь и знал, что сказать.

— Сам Чернобыльский ребе, — воскликнул он, когда я передал слова ребе Аарона. — Конечно, я согласен.

В назначенный день я приехал в Чернобыль, сходил в микву, надел белые одежды, словно перед Йом Кипуром, и точно в указанное время оказался в приемной. Служка провел меня в комнату ребе и плотно прикрыл дверь. Кроме нас двоих в ней никого не было. Видимо, вторая сторона уже присутствовала, потому что ребе Аарон приказал ей огласить свои претензии. Я ничего не слышал, но ребе имел вид человека, внимательно выслушивающего чью‑то взволнованную речь.

— У истца имеются серьезные и весьма обоснованные доказательства, — произнес ребе минут через десять. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ребе! — воскликнул я. — У каждого человека бывают минуты слабости. Я действительно хотел вернуть кошелек, но дурное побуждение навалилось всей своей силой. В те годы я был бедняком, вел тяжелую, полуголодную жизнь, пытаясь заработать на кусок хлеба для жены и детей. И вдруг в моих руках оказывается кошелек, туго набитый деньгами! Стоит ли упрекать меня в том, что я сомневался около минуты? Да, примерно столько заняло отогнать дурное начало и приступить к выполнению заповеди.

Я приложил все усилия, чтобы отыскать этого человека, но он исчез, не оставив никаких следов. О, если бы я знал, откуда он родом, то отправился бы в то местечко и вернул деньги. Но он не рассказал мне ничего, ничегошеньки! Что же было мне делать?

Да, я употребил эти деньги себе на пользу и сейчас готов принять от вас наказание за свою нерешительность. Прошу только об одном, уважаемый ребе, не судите меня строго. Все эти годы я возвращался мыслями к той злосчастной минуте и беспрестанно корил себя за слабость. И если мой истец пришел из мира истины, он должен знать, что я говорю правду!

— Значит, ты готов выполнить все, что я постановлю? — спросил ребе Аарон.

— Да! — воскликнул я.

Ребе глубоко задумался. Прошло около четверти часа, прежде чем он заговорил:

— Ты вернешься домой и произведешь точный подсчет своего имущества. Движимого и недвижимого, от драгоценностей жены до запасов соли в кладовке. Половину превратишь в деньги, лично поедешь в местечко, где живет семья истца, и отдашь их его вдове. Не просто отдай деньги, а помоги ей устроить жизнь. Пусть купит лавочку, чтобы обеспечить себя и семью постоянным заработком. Позаботься нанять хороших меламедов для детей истца. От второй половины денег не забудь отделить десять процентов на цдаку — благотворительность.

Я так и поступил. С того дня прошло пять месяцев. Всевышний благоволил ко мне и послал несколько удачных сделок. Столь удачных, что я полностью вернул все деньги, отданные вдове и на цдаку. У меня нет ни тени сомнения в том, что это произошло благодаря вмешательству ребе Аарона. И я поехал в Чернобыль поблагодарить праведника. Как вы думаете, что он мне сказал?

Гость замолчал, глядя на хасидов сияющими глазами. Но он так и не дождался ответа. Есть ситуации, в которых каждое дополнительное слово лишнее.