В кресле — маленький человек, чем‑то похожий на персонажей Вуди Аллена: быстрый, немного суетливый, часто комичный немолодой еврей. История маленького человека раскрывается медленно, как в старые времена проявлялась в кювете фотография: появляются отдельные черты жизни, в какой‑то момент связываются друг с другом детали, читатель начинает понимать, что к чему внутри сначала непонятной экспозиции.

«Пена» — не самый известный роман Башевиса, он не «удостоился» прижизненного перевода на английский. Уж слишком этот роман далек от проблем американского читателя, слишком ностальгичен. А между тем эта книга одна из лучших у Башевиса. Именно в ней видно, как он сопрягает великое и малое.

Наряду с несомненными достоинствами в книге есть и определенные недостатки, во многом ставшие следствием стремления Шкаровского показать Православную церковь как жертву нацизма и активного борца с гитлеровскими порядками. Автор настойчиво доказывает, тщательно перечисляя антицерковные акции и планы руководства НСДАП, что церковь была потенциальной жертвой нацистов, оказываясь таким образом «в одной лодке» с евреями.

Обращение к письму Толоконниковой символично и в том смысле, что позволяет сразу же обозначить одну из важнейших коллизий, разворачивающихся в книге Наринской: можно ли на языке вполне традиционалистски ориентированной критики писать о социальных и культурных явлениях, которые этой оптикой все же не улавливаются или, если угодно, просто на нее не рассчитаны?

Он один из главных завсегдатаев монпарнасских кабачков, но из его личности и биографии не сделать трогательный роман, как из биографий Модильяни или Утрилло. Он — еврей из Восточной Европы, но никак не подходит, подобно Марку Шагалу, на роль символа своего народа: «Всё — прочь, никакого Голема, никаких душ мертвецов, ищущих себе живое тело, чтобы завладеть им и его голосом, никаких дибуков из страшных детских рассказов».

Перед нами настоящий еврейский детский дом. Детей по большей части привезли с еще зализывающей раны после Гражданской войны Украины. Десять вагонов еврейских детей, осиротевших во время погромов. В новый мир, где у них появился шанс стать счастливыми сиротами — идеальными гражданами советской страны.

«Потертые спичечные коробки, унизанные равноотдаленно рассевшимися воробьями провода, венецианские безделушки, железнодорожных билетов хрупкие дощечки, чайник, тянучки в метро и плеснувший из чашки итальянский кофе на повороте вагона» — все это оживает и превращается в персонажей, равноценных ангелам и людям.

Прекраснодушные мечтатели терпят крах. Работящие кибуцники терпят крах… Ржа и тщета поражают даже любимого героя Гехта — праведника ребе Акиву. Обманутые мечты, разрушенные судьбы. Иное дело в Биробиджане.

Выход книги Габая — это и своего рода солидарность с людьми, сегодня находящимися в российских тюрьмах по сфабрикованным и нелепым обвинениям: среди них как «узники 6 мая», так и фигуранты «болотного дела» и много кто еще. Думается, тексты Габая не могут быть прочитаны как исторический документ без сравнения с сегодняшней действительностью.

Наряду с фактами, широко известными по другим источникам, книга содержит редкие, уникальные, сведения о бытовании в советской России литературы на языке идиш. Эта книга не только про издательства, журналы, библиотеки, клубы писателей и редакционные будни. Она и про взаимоотношения между отдельными авторами и литературными группами, про дружбу и интриги, про бытовые реалии писателей, про их сопротивление цензуре и репрессивному аппарату и еще про многое, что принято именовать литературной жизнью.

«Моему папе звание ”деклассированный” полагалось за то, что из‑под жилетки у него были видны цицес, и, главным образом, за то, что у него была бакалейная лавочка, из которой доносились запахи селедки вперемежку с керосином. Находилась она в подвале, таком холодном, что иногда даже летом возле прилавка приходилось ставить чугунок с раскаленными углями».

Он показывает Медалье как типичного selfmademan — человека, поднявшегося в элиту российского еврейства благодаря своим способностям. Попутно мы узнаем о попытках создания «русского лобби» в «Агудат Исраэль», об активности различных еврейских партий после февральской революции 1917 года. Приход к власти большевиков сначала не меняет картину.