Книжные новинки

Острие бабочки

Денис Ларионов 23 мая 2017
Поделиться

МИХАИЛ ГЕНДЕЛЕВ
Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология
Сост. и подготовка текстов Е. Сошкина и С. Шаргородского. М.: НЛО, 2017. — 728 с.

Михаил Самуэлевич Генделев умер в 2009 году после тяжелой и продолжительной болезни. Он был необычайно плодотворным автором и после отъезда в Израиль в 1977 году каждые два‑три года выпускал новый сборник стихов: согласно списку, представленному на мемориальном сайте gendelev.org, прижизненных поэтических книг было двенадцать. Причем в каждой из них ему удавалось быть одновременно и «другим», и «тем же самым»: бесконечно расширяя свой поэтический мир (за счет мифов, актуальных событий и т. д.), Генделев оставался в рамках однажды пойманной интонации и формы (не в филологическом — противопоставленном содержанию — смысле, а в архитектурно‑начертательном, если угодно). О возможных границах поэтического мира Генделева написано в прекрасных статьях Михаила Вайскопфа и Евгения Сошкина, вошедших в книгу.

Сегодня фирменная «бабочка» Генделева — рифмующаяся и с аксессуаром, который он любил носить, — опознается сразу же, еще до того, как читатель погрузится в чтение. Генделев, безусловно, понимал «преимущества» своей строфики, воспринимая их как конструктивные для своей поэтики. Впрочем, это не мешало иронически преломлять их: «Дай я пошлю тебе бабочку божию чушь безделку / с запиской на обороте вручить Хвостенко».

 

Поэтическая часть рассматриваемой книги составлена из текстов, которые до этого публиковались главным образом в израильской периодической печати. Центральное место здесь, по‑видимому, занимает поэма «Свидетель», написанная еще в Ленинграде, но позднее практически полностью Генделевым переработанная. Тем не менее в ней чувствуется едва уловимая «ленинградскость»: некая «приблизительность» в работе с культурными источниками, уверенность в том, что сама энергия говорения и/или инерция стиха настроит на нужную волну. Ничего подобного не было в позднейших стихотворениях Генделева, хотя он и был склонен к пространным словесным конструкциям, был «… постоянно озабочен поисками наиболее неточного, приблизительного и условного образа» (Михаил Вайскопф). Возможно, именно в поэме «Свидетель» следует искать точки схождения и отторжения Генделева с ленинградскими неподцензурными поэтами 1970‑х годов (главным образом Виктором Кривулиным, в меньшей степени Сергеем Стратановским) с их интересом к истории, прочитываемой сквозь культурный миф:

 

До:
…«лет моих временных
прекращается повесть».
Дочитал:
«уходите, Свидетель», — написано,
дабы
уходить,
словно в землю уходят по пояс
величавых немот исполинские бабы.

Льет — уходят народы — по стертым щекам ледниковая влага.
Баба‑Россия
(уходят народы)
Баба‑Россия подол каменный перебирает.

Также в книгу включены поэтические тексты, написанные незадолго до кончины. В их числе «Первая баллада бульвара Бен‑Маймон»: по всей видимости, последнее относительно законченное стихотворение Генделева, реконструированное его близким другом, журналистом и критиком Сергеем Шаргородским, чьи усилия по систематизации и изучению архива Генделева трудно переоценить. Тот же Шаргородский предложил свой комментарий к стихотворению Генделева, в котором показал, как в динамично пишущемся тексте возникают и переплетаются характерные для поэта биографический, теологический и физиологический мотивы:

ан
на их вкус женственный вероятно
чуточку
будто живешь визжа
а
стихи говорить легко и приятно
это
как есть с ножа

По словам Шаргородского, поэт планировал написать своеобразный «некрасовский» цикл с характерным названием «Мечты и звуки», но скоропостижный уход не позволил ему продвинуться дальше второго текста. Генделев писал это стихотворение в очень тяжелом состоянии, не расставаясь с кислородной подушкой (он умер от эмфиземы легких) — тем не менее ни на йоту не изменил себе, не потерял фирменного артистизма, не отказался от экзистенциальной дерзости и двусмысленного юмора:

Старость не мудрость
десатурация
она
кислородный голод коры
полушарий гол. мозга причем
обосраться
вечная паника

Как известно, помимо поэтического творчества Михаил Генделев писал прозу, публицистические тексты, эссеистику (а также занимался спичрайтингом, но это немного другая тема). По‑видимому, проза — не самая интересная часть наследия Генделева, стремящегося поместить в один абзац максимум происшествий и впечатлений. К тому же многие социальные и культурные коллизии, которые обсуждаются в этих текстах, уже вряд ли интересны современному читателю.

Большинство из этих материалов представлено на упомянутом выше мемориальном сайте, а в книгу вошли лишь неопубликованные до этого биографические и литературоведческие статьи и эссе (многие из которых, по‑видимому, в свое время носили манифестарный характер: известно, что Генделев характеризовал себя как израильского поэта, пишущего на русском языке). Эссе Генделева не похожи на известные нам образцы (например, такие же тексты И. А. Бродского, про которого он сочинил известное двустишие), скорее, они близки журналистике. Можно предположить, что тексты Генделева так или иначе могли повлиять на отечественную журналистику 1990‑х годов с ее стремлением схватить читателя «за горло».

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

«Охота на евреев» в Амстердаме подталкивает голландских евреев к алие

«Это не как в нацистской Германии. Власти здесь не антисемитские. Но на каждое слово, сказанное о насилии в отношении евреев, немедленно начинается целый разговор об исламофобии, чтобы отвлечь от проблемы. Действует мощное исламское и левое политическое лобби. Я не хочу обобщать, но просто достаю свой "калькулятор" и подсчитываю всю поддержку, которую получаю от левых и мусульман. Окончательная цифра равна нулю», — говорит главный раввин Нидерландов Биньомин Якобс

Пятый пункт: несущие свет, Трамп угрожает, Сирия, «Похищенный», скелеты эмиграции

Зачем шесть тысяч раввинов приехали в Нью-Йорк? Кому и чем угрожает Трамп? И что ждет сирийского диктатора Асада? Глава департамента общественных связей ФЕОР и главный редактор журнала «Лехаим» Борух Горин представляет обзор событий недели.

В гостях у первой в мире галереи хасидского искусства

За последние десятилетия хасидское искусство заявило о себе как творческое начинание, которое следует принимать всерьез. Ничего этого не случилось бы без благословения и поддержки рабби Менахема‑Мендла Шнеерсона. С тех самых пор, как Ребе возглавил Хабад, он начал формулировать новую роль искусства в еврейской жизни