Почти четверть века назад молодой иерусалимский хабадник вместе с семьёй поселился в Москве и принял на себя руководство синагогой и центром социального обеспечения. Россия и жизнь российских евреев для него  всё ещё остаются предметом открытия, постоянного интереса и острого внимания. Но теперь уже, по прошествии лет, он здесь совсем свой. Не внешний наблюдатель, а внутренний.

В 1891 году, когда российские власти приступили к высылке тысяч евреев из Москвы, Гирш объявил, что настал момент раз и навсегда урегулировать еврейский вопрос. С этой целью он создал Еврейское колонизационное общество. Оно должно было стать крупнейшей в еврейском мире благотворительной организацией. Гирш ни в коей мере не был сионистом, но все равно обдумывал идею купить «целую страну, которая отвечала бы всем желательным критериям и в которой колонисты стали бы неоспоримыми владельцами». Он остановил выбор на Аргентине.

Способен ли сборник кулинарных рецептов стать признанием в любви? И ответ очевиден. Все, что тут сказано, — о любви к Израилю и памяти его народа, многосоставной и единой. Один только перечень названий блюд, предлагаемых к приготовлению, заставляет задуматься, как много источников у современной культуры Израиля

Хотя ни их семьи, ни даже в целом турецкие евреи с коренными турками в середине XX века не враждовали, но непредвиденно смертоносной и неожиданно враждебной оказалась вся среда. «...перестань видеть в своих единоверцах центр мира», — говорит герой любимой женщине в одной из трудных ситуаций, для нее это выглядит как чудовищная слепота. «Но какое все это имеет отношение к нам?» — восклицает он, почему‑то не видя, что победа или поражение немцев в войне для нее в буквальном смысле вопрос жизни и смерти.

Большую часть своего творческого пути Иешуа Перле не считался значительным писателем. Критика относилась к нему кисло. И вдруг в 47 лет напечатал книгу с непритязательным названием «Евреи как евреи», принесшую ему славу. Потом — продолжение, с названием более красивым, но для еврейской культуры почти банальным: «Золотая пава». Третья часть, «Закоулки», издана не была: началась война. Успевший побыть советским писателем, Перле тайком возвращается из Львова в Варшаву, попадает в гетто и в итоге гибнет в Биркенау.

Родившийся в 1938 году в Москве, Маркиш живет в Израиле уже больше полувека, репатриировался в 1972‑м. Он воевал за Израиль — служил в боевых частях израильской армии во время войны Судного дня. Но на иврит (как и на другие языки) его переводят. А пишет он все это время по‑русски. Пограничье — место собственного многолетнего обитания автора, структура его личности.

Раскрытый австрийской полицией бывший львовский губернатор бежит в Рим, где его прячут «добрые люди». Там он попадает в довольно специфическую компанию: американские агенты, вербующие бывших нацистов и переправляющие их в Латинскую Америку для борьбы с коммунизмом. Впрочем, кажется, что некоторые из завербованных параллельно работают и на Москву. Все это, разумеется, дополнительная почва для размышлений о добре и зле.

В целом тема еврейской судьбы не главная в рассказанной истории, она то и дело отходит на второй план, но ее присутствие не перестает ощущаться. Катастрофу европейского еврейства оба героя книги застали, будучи детьми: оба родились незадолго до Второй мировой войны, оба потеряли в ней родных. Более того, Катастрофа связала их, как оказалось, задолго до встречи: «...изучая в подробностях тот состав, что увез моего отца в Освенцим, — пишет Грюмбер, — мы обнаружили, что в том же составе ехали твои дядя и тетя, родная сестра твоей матери».

За всем, что Ржевская писала и говорила, стоит одна ведущая мысль, которая — не случись в ее жизни войны — вероятно, была бы продумана и проговорена на другом каком‑то материале. Это мысль о том, что важнее войны. «...хочется напоследок, — писала Ржевская, — сказать просто о самоценности жизни, в какую бы эпоху ни суждено было родиться».

«И вы понимаете, что сейчас мы поговорили про очень легкую погромную версию Полтавской и Харьковской губерний. А сейчас мы переходим к трешу и угару Киевской. Никто, никто не пострадал так же, как Киевская губерния...» Я бы определил этот стиль как очень раскованную эссеистику — но, возможно, так порой и нужно. Такой прием оправдан, если помогает пробить броню историографической лжи, устоявшихся мифологем, читательского невежества и нежелания думать и принимать страшные факты.

Оказывается, в кибуцах у детей принято называть родителей не мамой и папой, а по именам, потому герой книги с сестрой, усвоив это от выросших в кибуце родителей, называют своих маму с папой Рутой и Михой... Но, оказывается, даже израильтяне не все знают этот кибуцный обычай: Нету жестокие сверстники дразнят тем, что, раз она зовет маму Рутой, значит, она маме неродная, удочеренная.

В 1960‑х годах поэт, пишущий о Бабьем Яре, уже не свидетель, а прежде всего фигура, «заряженная» идеологически, его цель — раскрыть глаза на правду. Авторство самого известного текста этого периода принадлежит Евгению Евтушенко. Поэма «Бабий Яр» принесла ему всемирную славу, была переведена на 72 языка. В своем произведении Евтушенко затрагивает проблемы отсутствия памятного знака у Бабьего Яра и советского антисемитизма...