И город, и мир, где они выросли, и язык, на котором говорили, диктовали им легкую фамильярность. Для этой троицы, наконец нашедшей друг друга, ладино выражал тоску по родному Константинополю. Для них это был язык ослабленных галстуков, расстегнутых рубашек, заношенных тапочек, язык столь же родной, естественный и неотменимый, как запах собственных простыней, кладовой и кухни. Они переходили на него после беседы на французском с удовлетворенным облегчением левшей, которым, когда никто не видит, не нужно притворяться правшами.

В эти годы, когда романы Солженицына и Пастернака тайно ночью перепечатывали на папиросной бумаге, я хорошо понимал, что мой скромный вклад в цивилизацию представляет в моей стране опасность. Поэтому и не удивился, когда в комнату постучали, и дама из первого отдела института очень вежливо объяснила, что свой аппарат я должен сдать для «списания». Мой ксерокс забрали и разломали. Но одна важная деталь долго сохранялась в институте. А именно полупроводниковая пластина с зеркальной поверхностью. Институтские дамы нашли ее на помойке и повесили в туалете вместо зеркала. Мыла и туалетной бумаги там не было никогда. А вот зеркало появилось. Так, в женском туалете, бесславно закончилась история первого в мире ксерокса.

Культура — нечто гораздо большее, чем набор регулирующих поведение правил. Это и всеобъемлющее мировоззрение, и система взаимодействия с другими людьми. Подобно другим сложным многогранным культурам, еврейская культура далеко не всё декларирует прямо; многое остается «между строк». Как известно, сила любой культуры заключается не только в том, о чем она говорит, но и в том, о чем она предпочитает умалчивать, — и это тоже надо выучить и усвоить.

Искреннее сожаление о прегрешениях и осознание недостатков далеко не всегда дает желаемый результат — напротив, порой оно может породить отчаяние и фаталистический отказ от любых попыток изменить что‑нибудь. Уныние, считающееся в еврейской традиции одним из самых тяжких душевных недугов, не только не приводит к позитивным изменениям, но, наоборот, еще сильнее губит человека, который может почувствовать себя настолько ничтожным и жалким, с религиозной и нравственной точки зрения, что бессильно смирится с этим.

Есть две вечные проблемы, с которыми сталкиваются лидеры. Первая — нежелание руководить. Почему именно я? Почему я должен в это ввязываться? Почему я должен взять на себя ответственность и получить все, что с ней связано, — стресс, тяжкий труд, критику? Кроме того, есть другие люди, лучше меня подготовленные и более пригодные к этому, нежели я. Другая проблема — прямо противоположного свойства. Есть люди, которые буквально спят и видят себя лидерами.

Специальные пасхальные законы, как запреты, так и предписания, связаны с пищей. Однако это ни в коем случае не означает, что этот праздник только «про еду». С точки зрения исторического происхождения, внутреннего смысла и эмоциональных ассоциаций Песах, прежде всего, является праздником еврейской семьи — как собственно «ячейки общества», так и большой исторической и метафизической семьи, то есть народа Израиля.

Наступает момент истины. Лот — еврей, а не житель Сдома. Элиэзер — слуга Авраама, а не его наследник. Йосеф — сын Яакова, а не египтянин с вольными нравами. Моше — пророк, а не священник. Чтоб признать в себе то, чем мы являемся, требуется мужество отвергнуть в себе то, чем мы не являемся. А это сопряжено с внутренним конфликтом и душевными муками. Вот в чем смысл шалшелета. Но зато мы выходим из этой ситуации менее отягощенными внутренними конфликтами, чем прежде.

Политика свободных обществ всегда отягощена конфликтами. Единственными бесконфликтными обществами являются тирании или тоталитарные государства, в которых диссиденты подавляются. А иудаизм представляет собой непримиримый протест против тирании. Так, в свободном обществе, каким бы курсом ни следовал тот или иной политик, он неизбежно вызовет любовь у одной части общества и гнев — у другой. И из этой ловушки нет выхода.

Евреи, которые на протяжении почти всей книги Шмот изображались как неблагодарный и малодушный народ, теперь получили возможность, после греха с золотым тельцом, доказать, что они небезнадежны и способны на великие дела. Они теперь показали, что умеют созидать. Благодаря своей щедрости и умениям они построили маленький мир. Этим символическим деянием они показали, что способны стать, согласно мудрому изречению, «партнерами Г‑спода в деле творения».

Как же нелегко было Моше восстановить порядок. Ему это удается только с помощью принятия весьма сильных мер: он разбил скрижали и обратил тельца в прах. Потом он просит поддержки и получает ее от братьев‑левитов. Они наказывают толпу, убив в тот день три тысячи человек. История видит в Моше героя, но в то же время его современники могли бы счесть его жестоким диктатором. Мы же благодаря Торе знаем о том, что в то время происходило между Г‑сподом и Моше.

Священники играли важную роль в древнем Израиле. Они обеспечивали порядок и преемственность религиозной жизни, сохраняли ритуалы и нормы повседневной жизни, праздники и торжества. Они стремились к тому, чтобы Израиль оставался святым народом, в чьей жизни центральное место занимает Г‑сподь. Они сформировали истеблишмент, и, как всякий истеблишмент, они в лучшем случае были хранителями высоких ценностей нации, но в худшем — становились коррумпированными, используя свое положение для укрепления власти, и участвовали в политических интригах, ища личной выгоды. Такова участь любой элиты, особенно если причастность к ней достается по праву рождения.

15 июля 1939 года «Вера и труд» сообщает, что мисс Тилни работает в Париже. Неделю спустя она, подвергаясь некоторому риску, отправилась в Вену, чтобы на Западном вокзале забрать маленького ребенка. Она встретилась с Ритой, и та доверила ей свою годовалую дочку. От мамы я знаю, что, как рассказывали в семье, Рита пришла на вокзал вместе с сестрой Леона Лаурой — та привела своего единственного ребенка, одиннадцатилетнюю Герту, которая тоже должна была отправиться в Париж с мисс Тилни. В последний момент Лаура отказалась отпустить дочь, не смогла с ней расстаться.