Иудаизм был и остается великой мировой религией протеста. Герои веры не приемлют сущего. Они протестуют. Они бросают вызов самому Г‑споду. Авраам сказал: «Разве Судья всей земли не поступит по справедливости?!» (Берешит, 18:25). Моше сказал: «Зачем Ты навел беду на этот народ?» (Шмот, 5:22). Вот как Г‑сподь желает, чтобы мы отвечали. Иудаизм—это призыв Г‑спода к человеческой ответственности. Высшая награда—стать партнером Б‑га в деле сотворения мира.

Книг было немного, поэтому общины и отдельные книголюбы прилагали немало усилий, чтобы сохранить даже крошечные фрагменты текстов. Почтение перед книгой, особенно такой, где могло содержаться Б‑жественное имя, было так велико, что в синагогах, как правило, ставили ящики, куда прихожане складывали порванные экземпляры или фрагменты, которые перестали быть нужными.

И всякий раз, когда охватят человека заботы и сомнения, меланхолия и дурные помыслы, тяготящие сердце, — пусть он отыщет в сердце ту крупицу блага, что находится там, вне всякого сомнения, и всеми силами сконцентрируется на ней, чтобы возвыситься в собственных глазах и следовать от добродетели к добродетели.

Этот ваш Терезин, мой милый старый пастушок, мне даже чем‑то напоминает Венецию, говорит Сара, небрежно опершись о мое плечо; на полу вокруг нас сохнут майки с Кафкой — целая куча маек, у нас был поход за майками, и нас намочило ливнем, я дышу черной влагой пражского дождя в ее волосах… Понимаешь, святой Марк и гондолы — это ваш Музей, который власти содержат напоказ всему миру… а чуть дальше в ветхих домах живут нормальные люди — ну то есть как нормальные, покaчала она головой, фыркнула и уточнила, что повсюду в Западной Европе о массовых военных захоронениях тщательно заботятся и оберегают их, а у вас в Терезине…

Когда я ее выталкивал, у нее глаза раскрылись, будто от испуга. Ноги уже, считай, там, тело наполовину там — и вдруг эти глаза, больше моих, взяли и раскрылись. Уже почти в воздухе, она вцепилась мне в руку, я завопил от ужаса — она ведь наполовину меня вытащила, того и гляди увлечет за собой. Охранник схватил меня за ноги, а она тянет за руку, словом, для нас обоих вопрос жизни и смерти. Я отодрал от себя ее пальцы, наверное, сломал их, и тут она р‑раз — и улетела. И на миг — девушка тогда висела в воздухе — наши глаза встретились. А потом она пропала из виду. Я лежал на полу самолета, рука повисла, точно ее выдернули, плечо горит, и я все понял.

Комментируя Библию, древние толкователи всегда преследовали несколько целей. Как минимум они стремились показать читателям нечто нетривиальное, нечто новое, неизвестное и непонятное остальным: «Читай по‑моему, и ты проникнешь в подлинный смысл этого текста». Чаще же у них была целая идеологическая позиция, которую они продвигали и поддерживали своими интерпретациями той или иной части Библии.В случае истории с Диной вопрос, который явно стоял на повестке дня, — это смешанные браки между евреями и неевреями.

Рассказ о сне Яакова в Бейт‑Эле был очень важен для древних читателей Библии: это первый раз, когда Б‑г явился Яакову и обратился к нему непосредственно, и таким образом это в определенном смысле начало его карьеры как избранного служителя Б‑га. В то же время некоторые вещи в этом коротком отрывке озадачивают. Для начала, почему Яакову приснилась лестница и ангелы на ней? И что должны означать лестница и ангелы? Наконец, удивительна реакция Яакова на этот сон.

В еврейской литургии интересы всего еврейского народа слились с личным стремлением к религиозному самовыражению. Эльазар Калир и другие поэты нередко начинали стихотворения с очень личной молитвы. За хвалой Создателю и Его творениям от имени автора часто следовала и сугубо личная просьба. В большинстве случаев, однако, молитва завершалась темой национального возрождения — космического события, превосходящего по масштабу все прочее.

Запоминать слова иногда помогала популярная мелодия. Как только мелодия закреплялась за определенной молитвой, существенные изменения в тексте, сознательные или случайные, неизбежно вызывали изменения и в мелодии. Ошибка приводила к мелодическому сбою и была значительно заметнее. Выдающийся раввин XVI века Мордехай Яффе жаловался, что все его усилия исправить ошибки в тексте молитвы «Коль нидрей» пропали втуне, потому что хазаны «не могут изменить текст во время богослужения из‑за мелодии, к которой они привыкли».

«Лишь тогда достигнет праведник совершенства, — говорил р. Нахман, — когда сможет пребывать он и вверху, и внизу. Перед тем, кто вознесся ввысь и мнит себя достигшим высочайших ступеней, обнажит праведник всю его низость, и, напротив, пребывающему в областях низменнейших, почти под землeй, укажет праведник на то, что близок он, во всей своей низости, Г‑споду благословенному. И в этом необходимое свойство праведника, а иначе не праведник он вовсе».

Он потерял мать, отца, брата, родной дом, тему, здоровье, волосы — по мнению критика Милтона Аппеля, талант он тоже потерял. По мнению Аппеля, терять особенно было нечего. В «Инквайери», еврейском ежемесячнике о культуре, напечатавшем пятнадцать лет назад первые рассказы Цукермана, Милтон Аппель развернул такую атаку на карьеру Цукермана, по сравнению с которой нападение Макдуфа на Макбета — детская игра в войнушку. Цукерману повезло бы, если бы ему снесли голову. Но Аппелю головы было мало; он рвал его на части.

«Мне так кажется, я только с момента крещения осознал свое еврейство. Только с выходом из иудейства я впервые в жизни занял какую‑то позицию по отношению к нему. Понимаешь, я впервые осознал свою принадлежность к религии предков, когда отступился от нее!» «Книжники» готовят к выпуску роман, представляющий широкую панораму жизни российских местечковых евреев и евреев Германии.