Днем стали приползать к нам слухи, распространившиеся по дому, — их авторами были либо управдом, либо дворничиха, либо просто охочие почесать языком люди. По слухам выходило, что Маркиш — крупный американский шпион, что при обыске у нас обнаружили целый мешок долларов и замурованную в стене радиостанцию. Такие же слухи ходили, когда несколькими месяцами раньше арестовали другого жильца нашего дома, летчика‑испытателя Фариха. Всегда в те времена после ареста какого‑либо человека говорили, что он американский шпион и что у него нашли мешок долларов.

Его поколение унаследовало последствия Первой мировой и достигло совершеннолетия во время Второй мировой войны. Амихай был достаточно молод для того, чтобы активно участвовать еще в трех войнах. «Моей заботой было отсортировать, отделить любовь от войны. Я был как человек, который идет по улице и споткнулся о камень: он может либо упасть, либо побежать, быстро двигаться, чтобы не упасть. Голова была занята любовью, а история в это время была полна опасностей, новостей об убийствах, известий о Холокосте. Это то, что я вложил в свои стихи».

Непосредственный повод к написанию этого стихотворения неизвестен, но оно не утратило актуальность и сегодня. Стихотворение «Странный обычай» было опубликовано в первом томе сборника «Седьмая колонка».

Это люди второй алии, преобразившей Страну. Их имена известны, а кто‑то даже прославился. Четвертый справа — Шмуэль Китайгородский (взявший себе фамилию Даян), отец будущего начальника Генштаба, легендарного Моше Даяна. Впрочем, Шмуэль и сам не промах — ему предстояла карьера видного партийного и профсоюзного функционера, депутата и заместителя председателя израильского кнессета.

Поводом для написания стихотворения стала забастовка израильских учителей, по старой еврейской традиции (беднее местечкового меламеда были только мыши) получавших нищенскую зарплату. Альтерман не случайно ощутил необходимость поддержать эту забастовку.

В наши дни — в эпоху социальных сетей, разнузданности интернет‑форумов и безжалостного шейминга — тема клеветы актуальна едва ли не больше, чем во время публикации этого стихотворения. Вполне возможно, что Альтерман написал свой текст под впечатлением процесса над Сиркиным и Райхлиным, приговор по которому был оглашен за две недели до того, как в газете «Давар» было напечатано это стихотворение.

Принято считать, что в Израиле нет смертной казни. Что единственным смертным приговором, оглашенным судом Израиля и приведенным в исполнение официальными представителями государства, был приговор Адольфу Эйхману, руководителю имперского проекта истребления европейского еврейства. Но это, увы, не так.

Поскольку всегда считалось, что выпуск облигаций имеет не только чисто финансовое, но и показательно‑моральное значение, он продолжается до сих пор, хотя многие полагают, что Израиль благодаря своей высокой кредитной репутации сегодня не очень нуждается в займах, да и процент, выплачиваемый по этим облигациям, непомерно высок в нынешних финансовых обстоятельствах. Иными словами, госзаймы уже не слишком актуальны в наши дни — в отличие от стихотворения Альтермана, написанного хотя и по этому поводу, но совсем‑совсем о другом...

Альтерман был прирожденным горожанином. Возможно, этим и объясняется его восторженное отношение к молодым людям в шортах и рубашках с короткими рукавами: поэт восхищался обладателями рук, привычных к полевому труду и к винтовке. Вот и в этом стихотворении он прежде всего извиняется перед парнями из «Пальмаха» за недостаточно высокую оценку их самоотверженных усилий, а затем уже призывает пальмахников осознать серьезность текущего момента, служащую оправданием для неблагодарности новорожденной страны.

В этой повседневной рабочей суете легко было забыть о неимоверном чуде, только что свершившемся прямо на глазах народа, — чуде обретения независимости в своей собственной Стране. С учетом сопутствующих обстоятельств масштаб этого события был никак не меньше, чем великих чудес Исхода. Но такова уж человеческая натура: новоиспеченным израильтянам, подобно недавнему рабу Нуну из стихотворения Альтермана, почти сразу стало не до чудес и не до знамений. В конце концов, ведь даже манна, упавшая с неба, была всего лишь едой...

Газета «А‑Арец» так описывала реакцию на финальный закат «солнца народов»: «Отголосок смерти Сталина до сих пор слышится в Нацерете. С получением известия о его кончине весь город, казалось, утонул в море красных флагов и черных траурных лент. Доски объявлений и стены были сплошь заклеены плакатами, оплакивающими спасителя человечества...»

Рассказывают, что в кибуце Ягур, где поселили команду, был устроен праздник по случаю удачной операции и якобы капитан судна произнес прочувствованную речь во славу Страны Израиля, маапилим и доблестных еврейских бойцов. И — снова якобы — при этом присутствовал Натан Альтерман собственной персоной, доставленный в Ягур по личному распоряжению самого Ицхака Саде, командира «Пальмаха». И — тут уже последнее якобы — под впечатлением этой речи Альтерман сочинил ответ итальянцу, ставший позднее одним из самых известных текстов поэта.