На протяжении десятилетий более 100 ящиков из-под фруктов, чайных упаковок и старых кожаных чемоданов лежали нетронутыми в трехметровой куче в сарае на заднем дворе дома Фрэнсис Ньюэлл в пригороде Мельбурна, пишет журналист «The Guardian» Элиас Висонтай.

Они были набиты тысячами писем – одни на немецком, другие на английском, – которые она хранила, когда ее отец переехал из их семейного дома в Каслмейн в 1990-х годах. 73-летняя женщина знала, что она хранит кладезь семейных реликвий, поскольку семья на протяжении многих лет возила «горы писем» по ​​своим многочисленным домам в штате Виктория. Но масштаб задачи означал, что она постоянно откладывала их сортировку. Ушедшая на пенсию ученая и преподаватель знала, что ее покойная мать, Эвелин Паркер, в юности участвовала в работе прогрессистов, и познакомилась с ее отцом, Джеймсом Ньюэллом, когда они оба отказались от военной службы по соображениям совести во время Второй мировой войны.

Паркер также рассказывала своим детям о годах, которые она провела в Берлине в 1930-х годах, преподавая английский язык еврейским семьям, и, в частности, о своих отношениях с немецкой парой Максом и Малвин Шиндлер. Шиндлеры – не родственники промышленника Оскара – в глазах Фрэнсис и ее братьев, и сестер были благородной парой, которая бросила вызов нацистам до и во время войны, чтобы спасти уязвимых людей. Но когда Паркер умер в 1988 году, у семьи в памяти остался пробел по поводу отношений их мари матери и Шиндлеров.

Когда Фрэнсис посетила Берлин в 2016 году, чтобы восполнить недостающие части семейной истории поиски сведений о Шиндлерах в музеях и библиотеках не выявили каких-либо значимых документов. Эта пустота в истории Шиндлера оставила у Фрэнсис «очень сильное чувство долга», чтобы убедиться, что это не будет забыто. Итак, в 2017 году она и ее братья, и сестры наконец сели и начали перебирать горы писем. Они обнаружили яркие подробности о роли Паркер в давно забытой подпольной сети, созданной антинацистскими активистами, которые помогали евреям и политическим диссидентам бежать из Германии, поскольку легальные пути к бегству быстро закрывались.

«Важная часть сети»

Родившаяся в Ланкашире в 1912 году, Паркер познакомилась с Шиндлерами после того, как стала другом по переписке с их сыном Рудольфом, который был ее ровесником. Она провела год с семьей Шиндлеров в 1930 году, прежде чем Рудольф провел год с ее семьей в Англии. Затем, в начале 1934 года, она получила письмо от Макса с просьбой о срочной помощи в Берлине. Макс объяснил, что потерял работу в местном совете в берлинском районе Нойкельн, потому что был активным членом Социал-демократической партии (SPD), которая была запрещена после прихода к власти нацистов в 1933 году. Теперь он организовывал школу по изучению английского языка и библиотеку, которые были маскировкой для сети сторонников СДПГ и прогрессивных активистов, чтобы помочь евреям и другим, преследуемым нацистами людям, выбраться из Германии.

«Итак, я приступила», – сказала Паркер на 14 страницах рукописных заметок, это была единственная предыдущая попытка записать ее переживания. «Большинство наших студентов были потенциальными беженцами, в основном евреями, мы учили их необходимому минимуму английского языка … и делали для них все, что могли». Языковая школа означала, что Шиндлеры могли отправлять своих студентов в Британию, где их принимали контакты, установленные через рабочее движение. В том же году, когда его дочь была в Берлине, отец Паркер разместил в «Guardian», известном тогда как «Manchester Guardian», объявление о поиске «питания и проживания в английских семьях» для студентов Макса. Когда евреи спешили выбраться из Европы, появилась волна подобных объявлений. Это позволило немецким евреям обойти истощающий процесс организации миграции в Великобританию или США через нацистские власти, которые требовали доказательств, часто недостижимых, а так наличия средств или финансовой поддержки в пункте назначения.

Контакты Паркер в Англии сделали ее важной частью сети. Ее присутствие в Германии означало, что Шиндлеры могли представлять ее людям в качестве гостьи, брать ее на дни рождения и светские мероприятия, чтобы позволить членам СДПГ собираться вместе. «Они могли сказать:«Вот эта молодая англичанка, мы показываем ей достопримечательности, приходите познакомиться с ней», – говорит Фрэнсис. «Но за этим срывалась другая история – речь шла о сопротивлении нацистам».

Паркер вернулась в Ланкашир в 1935 году и продолжала переписываться с Шиндлерами о школе, работая над поиском семей в Англии, которые могли бы принять больше беженцев. Письма, которые она получала от них до и после войны, а также некоторые фотографии оказались в сарае в Мельбурне. Есть также переписка с другими людьми, в том числе с евреем Паулем Розенфельдом, которого Паркер обучала английскому языку и помогала готовиться к эмиграции, работая помощницей по хозяйству в его семье в течение 1936 года, когда она снова была в Берлине. Розенфельд приехал в Англию в 1939 году и встретил Паркер во время войны. «Было очень приятно снова неожиданно увидеть тебя после долгого пребывания в отеле и поболтать о воспоминаниях о прошлых, хорошо прожитых днях, – писал он ей в январе 1940 года. – Между тем многое изменилось».

Однако переписка с другой еврейкой после войны не продолжалась. С тех пор Фрэнсис выяснила, что она не пережила Холокост. Фрэнсис говорит, что всегда гордилась усилиями своей матери и активизмом отца в военное время, и черпала в них вдохновение для собственного участия в протестах против войны во Вьетнаме, за что ее дважды заключали в тюрьму.

«Мы должны были почтить их память»

Сначала сестра Фрэнсис Джен (тоже Ньюэлл) каждую пятницу приходила к ней домой, чтобы просмотреть письма. В 2019 году прогресс замедлился, но длительная изоляция от коронавируса в Мельбурне в 2020 году дала Фрэнсис время посвятить себя этому процессу. По ее оценкам, она, должно быть, потратила «более 600 часов» на их изучение. «В те предвоенные годы они были невероятно оптимистичны. Это молодые люди, они были полны радости и оптимизма. Они действительно думали, что у них все получится. Что мир не пойдет по тому пути, по которому он пошел. В этом и заключается великая трагедия, контраст ранних лет и тон последних лет», – говорит Фрэнсис.

Джен говорит: «Читая письма, вы получили такое представление о Шиндлерах как о личностях, как если бы вы знали их … Было очень ясно, что мама любила их». Шиндлеры управляли сетью до тех пор, пока начало войны не сделало эмиграцию невозможной, но когда в 1941 году нацисты начали выселять и депортировать берлинских евреев, пара использовала свою квартиру, чтобы скрывать семьи от гестапо. Макс был призван в армию, чтобы работать переводчиком с английского языка в лагере для военнопленных в Луккенвальде. Рудольф был приговорен судом к кастрации за то, что он был шизофреником. Документы показывают, что его использовали в качестве подопытного кролика для экспериментов в психиатрическом учреждении. Рудольф умер при невыясненных обстоятельствах.

В письме к Паркер в сентябре 1945 года Макс написал: «Мы прятали наших еврейских друзей до самого последнего момента, рискуя жизнью». Точное количество людей, спасенных Шиндлерами, неизвестно, но семь человек предоставили показания о паре, в результате чего Малвин был награждена берлинским сенатом в 1963 году как «невоспетый герой» (Макс умер через несколько лет после войны). Помимо этой церемонии, публичных подробностей об усилиях Шиндлеров было немного.

Итак, в конце 2019 года, осознав огромный объем информации, которой она располагала, Фрэнсис попросила город Берлин рассмотреть возможность установки одной из 12 памятных досок, устанавливаемых каждый год, возле дома Шиндлеров. Заявление было подтверждено исследованием берлинского мемориального центра «Безмолвные герои», и в прошлом месяце мемориальная доска была открыта возле бывшего дома Шиндлера на Паризерштрассе, 54 в районе Вильмерсдорф. Фрэнсис планирует приехать в следующем году, и город пообещал провести официальную церемонию по случаю этого события. «Чувство долга рассказать эту историю поддерживало меня последние шесть лет», – говорит она. «Мне было очень тяжело читать их, это была тяжелая работа». «По крайней мере, сейчас есть признание», – говорит Джен. «Мама была бы довольна. Я чувствую, что было чувство, что мы должны были каким-то образом почтить их память. Было также ощущение, что там было так много страданий. Не было ощущения, что это ушло, и было важно что-то сделать».