Молодец, как соленый огурец.

Русская поговорка

Вот какие большие огурцы продаются теперь в магазинах!

Даниил Хармс

An American Pickle (2020) — в русском прокате «Американский огурчик». Некоторые значения слова pickle: соленый (маринованный) огурчик, рассол, шалун, озорник — все они присутствуют в семантическом поле названия.

Карнавальный, абсурдистский фильм, торжество гротеска и черного юмора. Ярмарочная игра с культурными стереотипами. Что важно: женщины наличествуют, конечно, не без этого, но только потому, что они водятся в природе, а так — на обочине сюжета, и без них хорошо. Не надобны совершенно, разве что детей родить. Без love story кино не бывает? Бывает, вот оно! И притом, понимаю, о чем вы сразу подумали, никакой гомосексуальной темы. Другое кино. В принципе.

Общая сюжетная формула: замещение времени. Хони Меагель, Рип Ван Винкль, Уэлссов Спящий, водолазкинский Отмороженный. Еще богатырь Поток, но только не Хаим, а его заокеанский дедушка: этот спал дольше всех. Есть и другие. Да, кстати, не сомневаюсь, вы это знаете, поэтому не буду специально останавливаться, ведь и Моше Рабейну как‑то оказался в ешиве рабби Акивы, полторы тысячи лет дистанция, выяснил для себя много интересного.

В местечке, в эдакой мифологической Касриловке, Гершель Гринбаум копает бесконечные чавкающие грязью канавы от четверга до горизонта, символ идиотического бессмысленного труда давно исчерпавшей себя галутной жизни. Нельзя сказать, что копает успешно, крокодил не ловится, не растет кокос: то черенок лопаты сломается, то лоток, то телега, то казаки, вишенка на торте, устроят погром и сожгут местечко, дабы дошло наконец и до самых ленивых и нелюбопытных: рули из этого неприспособленного для еврейской жизни места — из мира грязных канав, ломающихся лопат и жутких казаков — в богоспасаемую голдене медину Америку (в самом деле, не в Палестину же ехать). Вот он и рулит.

Поступает на консервную фабрику крысобоем. Крысы в образном строе кино — полиморфировавшиеся казаки. Объединившись против своего еврейского супостата, злобные твари загоняют Гершеля Гринбаума в чан с рассолом, где этот боец маринуется в течение 100 лет и откуда в урочный час восстает в неповрежденном состоянии, нисколько не постарев, свежим как огурчик, в полноте настоянной на качественном американском рассоле физической мощи и честолюбивых замыслов, воскресает, дабы осуществить большую еврейскую мечту: покорить Америку.

Не имея ни гроша начального капитала, пришлец из местечкового прошлого начинает бизнес: производство и продажу соленых огурчиков. Продукт и тару герой (во всех смыслах герой) собирает по помойкам. Сточные воды сообщают продукту изумительный по оригинальности запах и вкус. Популярность этнического продукта бьет все рекорды.

Науськанные завистником санинспекция и налоговая инспекция, о существовании коих Гершель Гринбаум, понятно, не подозревает, поначалу сокрушают его, но он восстает, аки некий такой американо‑еврейский бруклинский феникс: непобедимый местечковый еврей с огурцом, настоянным на сточных водах под сенью статуи Свободы.

Я тут упомянул мимоходом Касриловку — она очевидная матерь гринбаумовского местечка. А сам он по внешнему виду — клон Тевье‑молочника из бродвейского мюзикла: легко узнаваемая визуальная цитата. Но это по внешнему виду: внутренне он антипод, пародийный образ гордого победительного еврея, совершенно не похожего на местечкового мудреца Тевье и еще менее на местного героя Вуди Аллена, напрочь лишен рефлексии, всегда готов пустить в ход кулаки, никогда не думает, что говорит, но всегда говорит, что думает, — естественно, это не может не порождать массу интересных ситуаций.

Иными словами, Гершель Гринбаум — пассионарный идиот: частично в античном смысле, частично в антидостоевском, частично просто так. Оказавшись в чужом хронотопе, трудно не быть идиотом. Но он и сам по себе, безотносительно, тот еще огурец. С одной стороны, чучело на помеле, с другой стороны, очевидный харизматик, народный кумир. Обречен стать медийной персоной — он и становится.

Поначалу его странные речи — он не подозревает о существовании политкорректности — вызывают восторг несмирившегося американского народа, но затем на удачный вопрос на популярном ток‑шоу, как он относится к Господу нашему Иисусу Христу, с последней прямотой отвечает: да как к нему относиться?! Всем известно, у него мать — проститутка!

После этого сообщения разъяренная толпа, дыша угрозами и убийством, гоняется за гордым евреем по всему Нью‑Йорку, а он спасается от этих антисемитов, чем они лучше казаков, петляя, как заяц в поле от гончих, — что он такого сказал?! c чего они так взъелись?! какая муха их укусила?!

Кстати, выясняется, что никаких документов, легализующих пребывание достославного героя на территории Соединенных Штатов, в природе не существует, и его депортируют из прекрасной голдене медины на (до)историческую родину — в «Касриловку».

Я тут сказал о пародийном образе. На самом деле образ более сложный: карнавальный, амбивалентный, осмеяние и в то же время восхваление.

Теперь другая сюжетная линия. Фамилия Гринбаум значит «зеленое дерево». Вечно зеленое древо рода и народа. Гершель Гринбаум не мыслит себя автономным индивидуумом: он неразрывно связан с родом и народом. А его бруклинский правнук с родом и народом не связан, то есть совершенно, он бедный автономный индивидуум: жалкое порождение либерализма, политкорректности и гаджета. Вялый тип, с носа капля капает, безвольный неудачник, без искры харизмы, витальная энергия напрочь отсутствует: рассчитанная на несколько поколений, вся досталась восставшему из рассола прадеду‑идиоту.

Правнук — программист. Посвятил свою жизнь созданию приложения, оценивающего в баллах этичность бизнеса. То есть и этот — тоже идиот, не хуже прадеда. Но только в ином роде. Вылезший из чана Гершель Гринбаум бросает вызов его картине мира. Пращур чудовищно удачлив, а правнук — врожденный неудачник, сущий шлимазл. Тот сам по себе зеркало, в котором этот видит свое ничтожество. Пережить такое положительно невозможно, и уязвленный Сальери пытается восстановить попранную справедливость: это он науськивает санитарную и налоговую инспекцию на совершающего всяческие подвиги прадедушку, это он задает ему на прогремевшем на всю Америку ток‑шоу коварный вопрос, это он подключает к делу иммиграционные власти.

Все! Можно торжествовать!

Можно торжествовать? Ха‑ха! Рассольного предка голыми руками не возьмешь. Какой карнавал без переодеваний?! Рассольный предок завладевает одеждой коварного потомка и его документами, бреет свою знаменитую бороду и становится совершенно от него неотличим. Депортирован не пращур, а правнук. Не рой яму другому!

И вот сей американец — несчастный, неприкаянный, голодный, всем чужой, ему негде приклонить голову — бродит по «Касриловке», где никто не разумеет человеческую, то бишь английскую, мову: внятная метафора отсутствия общего языка.

И вот наконец (наконец!) он оказывается в правильном месте: в синагоге, куда не заглядывал со времен бар мицвы. Он пришел вовремя, в нынешней «Касриловке» проблема с миньяном, блудного американского сына встречают с распростертыми объятиями, этот даже в злодействах неудачник востребован, он нужен, он свой, он теперь не автономный атомизированный и обезличенный индивидуум: он часть миньяна, стало быть, часть народа. Внятный образ тшувы. Правда, карнавальный.

Тут является в синагоге мощный рассольный пращур — конечно, он не мог бросить своего неудачливого потомка на произвол судьбы, не из того теста слеплен: злодейства правнука прощены, неразличимые внешне правнук и прадед теперь едины и внутренне, они заключают друг друга в объятия, вывихнутый сустав времени вправлен, единство рода восстановлено.

Последняя сцена фильма — на бруклинском кладбище. Символические корни зеленого грибауманского древа. Могилы жены, детей и внуков героя наконец обихожены. Рекламный щит (шит!) с рекламой kartoshechka and vodka, установленный меж могил нью‑йоркскими казаками, повержен. Пращур и правнук в надежде славы и добра глядят в будущее без боязни. Теперь ужо у соленого огурца будет свой сайт, объединенная мишпаха покорит Америку, и благословятся их огурцом все народы земли.

Амен!

В качестве постскриптума. В сущности, это визуализированная психодрама ассимилированного американского еврея, отправившегося во внутреннее путешествие к своим еврейским корням: finding roots, и что из этого вышло.