Мир романа вообще соткан из недомолвок и умолчаний. За несколько десятилетий до начала действия произошло то, что произошло, если оно произошло, и теперь основные усилия государства направлены на то, чтобы размыть память об этом событии. Вроде бы понятно, что добропорядочные граждане устроили тогда всебританский погром и вырезали тех, кого нельзя называть (тех самых, на букву j), но детали происшедшего не обсуждаются, а интерес к той истории считается предосудительным и неприличным.

Натан Ингландер, возможно, самый знаменитый из современных «еврейских» по материалу писателей, вышел из мира американского ортодоксального еврейства, семью рвами отгородившего себя от некошерного мира. При этом у него очень непростые отношения с религией. Он впитал опыт ешивы и современного университета. Опыт традиционной книжности и новейшей — прежде всего модернистской — литературы. Такой писатель должен был получиться очень необычным. Он и в самом деле необычен.

Не надо быть специалистом по фольклору, чтобы заметить в этих текстах многочисленные мотивные параллели и со сказками Афанасьева, и с популярными европейскими сюжетами. Зачастую все отличия не в «несущей конструкции», а лишь в деталях. Так, если христианский автор советует при встрече с ведьмой, когда все остальные средства исчерпаны, креститься или читать «Отче наш», то еврейский рекомендует закричать «Шма, Исраэль!» — и нечистая сила сгинет.

В «Операции “Шейлок”» Рот бесстрашно ломает границы жанров и заводит какую‑то чуть ли не постмодернистскую игру. Рассказчик на сей раз вполне тождествен автору: это не кто иной, как Филип Рот, автор «Случая Портного» и проч. Среди персонажей — жена автора, его отец и, наконец, израильский друг Аарон Апфельбаум, тоже, между прочим, всемирно знаменитый писатель. Действие происходит на фоне абсолютно реального исторического события — первого процесса Ивана Демьянюка.

Всегда как‑то оставалось в подтексте, что еврейская наука — это не то, что делают ученые для ученых, а то, что делают евреи для евреев. И вот — «Евреи», очередной том в серии «Народы и культуры», наряду с томами о русских, украинцах, белорусах, татарах, калмыках, народах Дагестана и многих других. Серия академическая, основное внимание уделено этнографическому подходу, но и историки, филологи, искусствоведы, демографы присутствуют среди авторов.

Книга Самуила Гордона — настоящая энциклопедия послевоенного местечка. Писатель видит, как и почему сохраняются те или иные обычаи, как в условиях вечного советского дефицита процветают ремесленники‑кустари, кто еще говорит на идише, а кто его только понимает. Каким местечкам суждено жить, а каким умереть...

Еще в XX веке историки и критики сетовали на Иммануэля, писавшего дерзкие любовные истории и издевательские насмешки — о ужас! — на святом языке пророков и псалмопевцев. На том языке, замечу, на котором никто не говорил, и ни для кого он не был родным. Но сейчас ситуация иная, и Иммануэль из «запрещенного» поэта превратился в автора, которого стыдно не знать.

Стихотворное наследие Маркиша, так же как и его мученическая гибель, автоматически делали воспоминания его вдовы интересными и публикуемыми на Западе. Характерно, что первое издание мемуаров вышло в переводе на французский в 1974 году, в то время как русское издание было опубликовано в Израиле на 15 лет позже.

Филип Рот, классик американской (американско‑еврейской, если угодно) литературы, известен как мастер как‑бы‑реалистической прозы, то есть книг, в которых успешно имитируется реализм XIX века, а модернистская условность и субъективность действия успешно скрываются. Сейчас к русскому читателю приходят те его тексты, в которых эта условность выходит на поверхность. Это книги о написании книг, в частности романы об авторском альтер эго Натане Цукермане.

Издание этой книги — замечательное событие в литературе, и в еврейской, и в русской. Книгу эту всякий человек, не чуждый изящной словесности, прочесть просто обязан. А еще лучше купить — чтобы перечитывать. Точка! Больше говорить тут не о чем. Я свои обязанности рецензента выполнил.

«...На определенном уровне вся литература, начиная с “Энеиды” (и высокая, и низкопробная), — это творчество чьих‑нибудь поклонников. Составляя компиляции и пародии, вплетая в них аллюзии и отсылки, пересказывая и переделывая на свой лад старые истории, на которых выросли все читатели, мы идем дальше. Мы ищем пробелы, оставленные для нас писателями то ли по небрежности, то ли в силу широты души, и надеемся, что передадим собственным читателям — благо, такие найдутся, — часть той радости, какую находим в любимой книге: причастность к игре».

Многие авторы еврейских автобиографий, вспоминая родное местечко, дом, семью, детство, праздники и будни, стремятся вернуться в прошлое, смакуют ушедшее, плачут об утерянном. Герою «Экспресса‑36» не нужно возвращаться в прошлое — его не вернуть, а жизнь идет вперед, — поэтому он просто носит с собой узелок на память, «узелок, в котором есть все то, по чему тоскует сердце», и куда бы ни завели его странствия, он всегда и везде «иммигрант, который никогда не покидал свою страну», будь то Бэлц в Бессарабии, Манхэттен или Брайтон‑Бич в Америке.