Книжные новинки

Опасна, если не пуста

Михаил Эдельштейн 5 ноября 2019
Поделиться

 

Говард Джейкобсон
J [джей]
Перевод с английского А. Кабалкина. М.: Книжники, 2019. — 356 с.

Название романа английского прозаика Говарда Джейкобсона — буква J, перечеркнутая двумя горизонтальными линиями. Это отсылка к жесту главного героя, унаследованному от отца — когда тот произносил слово, начинающееся на эту букву, то прикладывал два пальца к губам, словно бы «перехватывая готовый сорваться с губ звук».

Игра с J — одна из самых остроумных линий книги. Главное слово с этой буквой, ради которого, собственно, роман Джейкобсона и написан (речь, разумеется, о слове «Jews»), в нем так и не появится. Но все прочие слова, начинающиеся с j — «jazz», «joke», даже финальное «jump», — оказываются его «заместителями», своего рода эвфемизмами.

Мир романа вообще соткан из недомолвок и умолчаний. За несколько десятилетий до начала действия произошло то, что произошло, если оно произошло, и теперь основные усилия государства направлены на то, чтобы размыть память об этом событии. Вроде бы понятно, что добропорядочные граждане устроили тогда всебританский погром и вырезали тех, кого нельзя называть (тех самых, на букву j), но детали происшедшего не обсуждаются, а интерес к той истории считается предосудительным и неприличным.

Джаз, старые романы, проблемные пьесы — все, связанное с импровизацией, раздражающее нервы, не дающее однозначных ответов, — в этом дивном новом мире не то чтобы запрещены, скорее вышли из употребления, считаются старомодным. Зато в чести поваренные книги, романсы, комиксы, мемуары нуворишей. Не приветствуется и хранение дома старых артефактов, отсылающих к эпохе до того, как произошло то, что произошло, если оно произошло. Впрочем, этот запрет повсеместно нарушается.

Но вот беда: чем более дистиллированным становится мир, тем более необузданными в проявлении своих страстей и эмоций оказываются населяющие его люди. Переливающаяся через край агрессия, мордобой, поножовщина, беспорядочный секс: «Сначала поцелуй взасос — такая теперь была в ходу разрядка сексуального напряжения, служившая противоядием от пресных любовных баллад, лившихся из приемников, — а потом увесистая затрещина». «Как удержаться и не врезать ей?» — думает муж при взгляде на любимую жену. «Хватит ли у меня сил, чтобы не засветить ему по физиономии?» — думает, рассматривая мужа, жена.

 

Я бы не удивился, если бы она вооружилась кухонным ножом. Опасным, недавно наточенным <…> Я резко обернулся, она вздрогнула. Испугалась, что и я тоже приберег оружие? Перочинный ножик? Бритву? Молоток?

 

В попытке остановить волну насилия правительство приходит к выводу: всему виной отсутствие тех, кто исчез, когда произошло то, что произошло, если оно произошло. Раньше ненависть в обществе была канализована, а теперь, с исчезновением привычного объекта, она выплескивается на всех подряд, знакомых и незнакомых. Следовательно — надо найти тех, кто уцелел во время известных событий, и восстановить популяцию народа‑изгоя:

 

Китайцы, всегда сохранявшие свою обособленность, живущие сами по себе и потому нигде не пользующиеся любовью коренного населения, не подходят на роль козлов отпущения <…> Нельзя просто выбрать в неспокойном мире объект для подозрения или назначить его приказом, воображая, что сгодится любая давняя вражда, любое непонимание <…> Вы должны видеть мир одними глазами, утверждать одни моральные ценности, иметь одни религиозные корни. Различие, в котором много общего, — вот источник искомой антипатии. Этим требованиям отвечает один‑единственный народ…

 

Говард Джейкобсон — весьма плодовитый прозаик. Он начал печататься в 1983 году и за 36 лет выпустил 16 романов. В 2010 году Джейкобсон стал букеровским лауреатом — за роман «Вопрос Финклера» (см.: Роман Арбитман. Финклер капут. Лехаим. 2011. № 10). Его тринадцатый роман «Джей», появившийся в 2014 году, вновь сделал писателя фаворитом Букера, вошел в шорт‑лист, но в результате премию получил австралиец Ричард Флэнаган.

Постоянная тема Джейкобсона — разные изводы британско‑еврейской идентичности, за что критики попытались пришпилить к нему ярлычок «английского Филипа Рота». Ответ Джейкобсона «Ну что вы, я еврейская Джейн Остин» стал, пожалуй, самой известной его шуткой.

Писать антиутопию в XXI веке — занятие чрезвычайно рискованное. Варианты описания общества будущего наперечет: направо пойдешь — заступишь на территорию Хаксли, налево — только и останется, что подражать Оруэллу. В романе Джейкобсона, конечно, в достатке и того и другого, но в целом «Джей» вещь не эпигонская.

Удача романиста — описание шизофрении исторической памяти и поведенческих норм. Общество избегает разговора о прошлом, произошло ли на самом деле то, что произошло, если оно произошло, никто не знает (то есть как бы не знает), но при этом принято постоянно извиняться за погорячившихся предков.

Еще остроумнее идея призванной восстановить общественную стабильность операции «Измаил» (одна из множества отсылок к Мелвиллу в романе), в результате которой все граждане страны теперь носят еврейские фамилии в сочетании с кельтскими именами (Ител Вайншток, Ловенна Моргенштерн и т. п.). То же произошло с топонимами — на карте Британии значатся город Бетесда и скала Святого Мордехая.

Главный герой романа, Кеверн Коэн, с его почти параноидальным ощущением ежесекундно грозящей опасности, — типичный протагонист антиутопического романа: не похожий на окружающих, «непрозрачный» для них (если вспомнить набоковское «Приглашение на казнь»), чужак, вызывающий подозрение. В то же время он получился вполне объемным и «живым».

Менее последователен автор в описании его подруги, Эйлинн Соломонс. На одном из первых свиданий с Коэном она принимает на свой счет, когда он начинает напевать старую джазовую песенку «У тебя здоровенные ноги» — и обижается.

 

Эйлинн, слыхавшей только лирические баллады, было непонятно, как пропетые только что Кеверном оскорбительные слова могли быть положены на музыку. Музыка была выражением любви.

 

Но когда обида проходит и пара вновь соединяется, Эйлинн оказывается достойной собеседницей Кеверна, остроумной в диалогах и лучше него начитанной.

Джейкобсон, наделенный недюжинной сюжетной фантазией, тем не менее не избегает сюжетных штампов. Самый очевидный из них — теоретик антисемитизма, пишущий свои пламенные статьи из‑за того, что его отвергла некая прекрасная еврейка. Да и сама мысль о еврее как вечном изгое, вечном Другом для христианской цивилизации не так чтобы очень нова.

И если роман все же хорош, то скорее вопреки основной идее, а не благодаря ей. Джейкобсон — мастер диалогов, деталей, штрихов, неожиданных поворотов, остроумных ремарок. Иначе и быть не может: ведь в литературной генеалогии любого английского писателя, на какие бы темы он ни писал, всегда найдется место не только для Филипа Рота, но и для Джейн Остин.

Книгу Говарда Джейкобсона «J [Джей]» можно приобрести на сайте издательства «Книжники»

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

J [джей]

Идея была нехитрая: в результате ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, не могли погибнуть все. Ни одна операция не может быть настолько успешной. Кто‑то наверняка уцелел. Кто‑то наверняка спрятался. Конечно, не стоит страдать чрезмерным оптимизмом. Шанс обнаружить целые семьи, живущие в мире и покое где‑то в горах, где они прятались поколение за поколением, был до смешного мал. С другой стороны, при населении почти в сто миллионов так ли уж нереально откопать пару чистокровных экземпляров? Всего‑то нужно — один здоровый мужчина и одна здоровая женщина, прошедшие тщательный контроль. И можно будет все начать сначала.

«Свободу Палестине!»

Сохо — вне политики. Богемность тем и хороша, что ты свободен думать то, до чего додумался сам. Мы живем и даем жить другим. Вот почему на прошлой неделе я опешил, когда, лениво прошвыриваясь по Дин‑стрит, обнаружил, что ко мне обратилась демонстрация в числе одного человека. То, что выкрикнула демонстрантка, было настолько далеко от всего, что я ожидал услышать в Сохо, что я даже усомнился: может, послышалось?