О жизни человека при тоталитарном режиме, о диктаторах третьего мира, о латиноамериканских гротесках много написано авторами куда более значительными, чем Ингландер. Он, конечно, не помянутый Кафка, не Оруэлл, не Грэм Грин. Что не отменяет того факта, что в его романе есть много моментов, которые, говоря языком школьных сочинений, «заставляют задуматься».

Год назад ушел из жизни писатель Владимир Войнович. Лучшие вещи Войновича, даже самые, казалось бы, публицистичные, привязанные к месту и времени, и сегодня отлично читаются. И не только потому, что русская жизнь в очередной раз оказалась не прямой, а спиралью и многие с опережением графика ощутили себя внутри «Москвы 2042». Думаю, основная причина — в том сочетании сарказма и здравого смысла, который пронизывает почти все написанное и сказанное Войновичем.

Поле для поиска персонификации Холокоста было изначально сужено. Очевидно, что по резонам отчасти политическим, отчасти психологическим на этом месте могла оказаться девочка из Голландии, Франции, Австрии — но не из Советского Союза, не из балтийских стран и даже не из Польши. Опять же, дело не столько в умысле, сколько в том, что происходившее в СССР слишком сильно отличалось от того, что видели жители оккупированных стран Западной Европы. Другой мир, другая война... 90 лет назад родилась Анна Франк

Открытие памятника пришлось на день, когда в Израиле хоронили скончавшегося накануне Семена Розенфельда – последнего участника восстания в нацистском лагере смерти Собибор. Совпадение тем более поразительное, что первый камень в основание этого монумента был заложен в год 75-летия собиборского восстания, когда Владимир Путин и премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху приехали в музей встретиться с потомками бывших узников Собибора.

110 лет назад родился Николас Уинтон — человек, спасший несколько сотен еврейских детей. Он возражал, когда пресса называла его «британским Шиндлером»: «Шиндлер рисковал жизнью, спасая людей, я — нет». Он постоянно подчеркивал, что основную роль в спасении детей играл не он, а другие люди — те, что работали в Праге, а не в Лондоне. И этот урок сэра Николаса, пожалуй, не менее важен, нежели то, чем он занимался с марта по август 1939‑го.

Ключевой вопрос, возникающий после просмотра двух этих очень разных выставок, — оправданно ли их соединение в едином музейном пространстве? Ответ, как ни странно: да. Они следуют одна за другой вполне гармонично: новаторство не отторгает традицию, архивный документ оказывается парадоксально совместим с инсталляцией. Леонид Кацис — с Ромой Либеровым. Осип Мандельштам — с Осипом Мандельштамом. 

После конца войны бывшие узники Собибора разъехались по всему миру: кто‑то оказался в Советском Союзе, кто‑то в Израиле, кто‑то в Америке, Австралии или даже Бразилии. Потомки этих людей при помощи Фонда Александра Печерского впервые за все годы собрались в Москве на торжества в Еврейском музее. Вместе с ними приехали их истории — причудливые, трагические, счастливые.

Ушел из жизни выдающийся израильский переводчик Рафаил Нудельман. Совместно с женой, Аллой Фурман, он открыл для русскоязычного читателя творчество Меира Шалева. В переводах тандема вышли также книги Шмуэля Агнона, Давида Гроссмана, Ури Орлева и других израильских писателей. В 2011 году Нудельман и Фурман стали лауреатами премии Федерации еврейских общин России «Человек года». Вскоре после церемонии награждения «Лехаим» побеседовал с лауреатами о прозе Шалева и секретах переводческого ремесла. Сегодня мы публикуем это интервью.

Я был бы рад, если бы кто‑нибудь нашел эти листы и я мог бы дописать в книгу еще одну главу. Но за то время, что прошло с момента издания моего расследования, появилось мало новостей на эту тему. Всплыла кое‑какая новая информация о библиотеке, где хранился Кодекс Алеппо по прибытии в Израиль, — библиотеке Института Бен‑Цви. Мы знаем, что там был скандал с пропажей многих древних рукописей, в этом отношении история Кодекса Алеппо не уникальна. И эта новая информация подтверждает мою версию. Но по‑прежнему никто не пытается официально проверить частные коллекции, в частности коллекцию семьи Бенайау.

Шестидневная война стала первым политическим поражением СССР на международной арене и первой большой победой Израиля. Мог ли этот конфликт перерасти в мировую войну? Какими были политические и стратегические изменения, повлекшие за собой события 1967 года? В чем просчитались советские военные советники? Как повлиял исход Шестидневной войны на военную стратегию Израиля?

На самом деле революция совершилась не вчера, а много десятилетий назад. Нобелевский комитет — вообще весьма консервативная институция, он не занимается открытиями, а констатирует, фиксирует, легитимизирует. Несколько поколений думали о себе и о мире, признавались в любви и обосновывали свой выбор словами Дилана, Коэна, Моррисона, Леннона, Боуи — а шведские академики присматривались и ждали.

Что хочет, то и делает. Хочет – стоит, хочет – сидит. Хочет – на гитаре играет, хочет – на органе. «Лехаим» вспоминает единственный концерт в России будущего лауреата Нобелевской премии.