После прихода Красной армии Арад несколько месяцев сражался против литовских антисоветских партизан, участвовал в облавах НКВД на «лесных братьев». Но после капитуляции Германии «посчитал, что полностью выплатил свой долг советской Родине, теперь можно повоевать за Израиль». Сымитировав свой захват «лесными братьями», Арад с поддельным греческим паспортом через Польшу, Словакию, Венгрию, Австрию, Италию отправился в Палестину.

С внучкой Владимира Высоцкого корреспондент «Лехаима» поговорил о долгих поисках себя, пути к Хабаду через радикальный ислам и песнях деда. Наама Теплицкая — дочь Аркадия Высоцкого, старшего сына Владимира Высоцкого. Она родилась в Москве вскоре после смерти деда, в 1981 году, а в 1996‑м уехала с матерью в Америку. Сейчас Наама вместе с мужем Шломо Теплицким и семью детьми живет в Питтсбурге.

Почему Рим? Чем был Рим для Бродского? Маас, сам византинист, предполагает, что Бродского «привлекал образ павшей, разрушенной империи, которая продолжала существовать, полнясь воспоминаниями». «Интересно, такой ли он видел Россию?» — добавляет он.

Одной из самых удачных придумок Арбитмана оказалась история про то, как Сталин во время Потсдамской конференции предлагал Трумэну поделить Луну. Эта байка из «Истории советской фантастики», вышедшей под именем доктора филологии Рустама Святославовича Каца, пришлась по душе конспирологической общественности и стала основой нескольких документальных фильмов (один из которых вышел аж на телеканале «Россия»), десятков газетных статей и бесчисленных обсуждений на интернет‑форумах.

Ничто не предвещало скандала, но скандал тем не менее случился. В комментарии к посту Мильчина пришел Захар Прилепин и перевел сказанное на свой язык: «В жюри премии БК примерно 50 евреев. Это все, что надо было написать, Костя». О премии «Большая книга», скандале и романе Александра Иличевского мы поговорили с шеф‑редактором Storytel Константином Мильчиным, литературным обозревателем Forbes Russia Натальей Ломыкиной и литературным критиком Евгенией Вежлян.

Он ощущал себя не только исследователем, биографом, публикатором (хотя и это все умел замечательно), но и хранителем памяти. Рыцарем, оберегающим сюзерена от клеветников, недобросовестных мемуаристов, халтурящих диссертантов. Он любил не только самого Эренбурга, но и его близких, друзей: ту же Полонскую или Овадия Савича, о котором мы с ним много говорили. И этот «эренбургоцентризм», это пожизненное служение вызывали восхищение. Им повезло друг с другом: рыцарю с сюзереном, сюзерену с рыцарем.

Аллен неоднократно — и неизменно иронически — цитирует легендарную фразу Нила Армстронга про «маленький шаг для человека — огромный скачок для человечества». И это понятно — он смотрит на мир глазами тех, кого интересует не человечество, а как раз таки человек. Тех, кто знает: если юные официантки не улыбаются тебе, как прежде, то прыгающий по Луне астронавт — утешение более чем сомнительное.

Постоянный повод для фантазий: кем бы стал Александр Галич без генеральной репетиции. Не без книги, а без всего описанного в ней. Как далеко завела бы его речь. Похоже, он и сам склонен был считать, что оскорбительный запрет его лучшей и самой «интимной» пьесы «Матросская тишина», которой в 1958‑м должен был открыться театр «Современник», стал точкой невозврата, вытолкнул его в песни, диссидентство, потом в эмиграцию.

Исполнилось 90 лет со дня рождения Натана Эйдельмана — писателя, историка, литературоведа, автора трех десятков книг. Благодаря работам Эйдельмана изучение российской истории превращалось в увлекательную игру, не теряя при этом в фактической выверенности.

Он прожил долгую жизнь, очень долгую, и у него часто брали интервью, особенно в последние годы. И все эти интервью, в общем‑то, можно резюмировать одной фразой, той самой, которую он когда‑то давным‑давно сказал Горькому: счастье – это когда ты много знаешь и хорошо работаешь. Интервьюеры спрашивали его о глобальных вещах – политике, морали, подрастающем поколении, еще какой‑то ерунде, – а он отвечал, что не имеет времени на это отвлекаться, лет много, успеть бы последнюю повесть дописать. А потом следующую, а за ней еще одну.

Сиван и Блох сняли великий фильм. Фильм о том, что бывает такая боль, которую нельзя преодолеть, изжить, а попытки с ней хоть как‑то справиться приводят к новым трагедиям и умножают несправедливость. Фильм о том, что наша память конструирует прошлое как wishful thinking. Фильм об анониме, пытающемся забиться в щель истории, но его оттуда достают, ставят под прожекторы и превращают в символ и бренд.

Когда я начинала писать, мне казалось, что моя работа — как можно надежнее приклеивать слова на страницу, чтобы они оттуда не падали. А у Бабеля я научилась пониманию того, что слова имеют самостоятельную значимость. Кроме того, он научил меня описывать даже самые жестокие и страшные вещи.