Материал любезно предоставлен Tablet

Завтра исполнится 50 лет со дня смерти американского президента Дуайта Эйзенхауэра, умершего 14 октября 1969 года в возрасте 79 лет. В последние годы возрос исследовательский интерес к фигуре Эйзенхауэра, в частности, в связи с тем, что все возрастающая ныне партийность порождает ностальгию по его более коллегиальному стилю управления.

Для многих евреев, однако, память о президенте Эйзенхауэре омрачена тем фактом, что он назначил государственным секретарем антисемита Джона Фостера Даллеса, а также скептическим отношением его администрации к сионизму и довольно непрочными отношениями с молодым государством Израиль. Действительно, как показывает Майкл Доран в своей замечательной книге про внешнюю политику Эйзенхауэра “Игра Айка” (Ike’s Gamble), президент рассматривал Израиль скорее как помеху и во время Суэцкого кризиса 1956 года решительно поддержал сильного египетского лидера Гамаля Абдель Насера против Израиля, Великобритании и Франции. Недавно некоторые называли неспособность Эйзенхауэра выступить нейтральным посредником на Ближнем Востоке образцом для ближневосточной политики президента Обамы, недостаточно преданного “интересам Израиля”.

И все же было бы несправедливо судить об отношениях Эйзенхауэра с евреями исключительно по неудаче ближневосточного курса его администрации. Как главнокомандующий объединенными силами союзников в Европе, Эйзенхауэр продвигал идею мемориализации Холокоста. Он же приказал принять чрезвычайные меры, дабы обеспечить благополучное существование перемещенных лиц из числа евреев в период оккупации Германии. И наконец, следуя советам Давида Бен‑Гуриона, он учредил “временное убежище” для преследуемых евреев из Восточной и Центральной Европы в американской зоне оккупации, против чего категорически возражали и СССР, и Англия.

В воспитании и профессиональной жизни Эйзенхауэра мало что могло способствовать развитию особого сочувствия к еврейскому народу. Дуайт родился в Денисоне, штат Техас, в 1890 году, а уже через два года семья переехала в Абилин, штат Канзас, где и вырос Эйзенхауэр и его пять братьев (шестой умер во младенчестве). Ближайшая еврейская община находилась в Топике — в 140 км от Абилина. Так что Эйзенхауэр не имел никакого личного опыта общения с евреями. Он однажды сказал Аббе Эвену, что в детстве думал, будто евреев и нет на земле — «они все живут на небе как ангелы».

Хотя Эйзенхауэры приучали своих сыновей читать и изучать Библию, делали они это в несколько эзотерической манере. Потеряв младенца Пола в 1895 году, Дэвид и Ида Эйзенхауэр разочаровались в меннонитстве, последователями которого были раньше, и покинули общину Речных братьев, став вместо этого преданными Свидетелями Иеговы; это движение тогда также называлось Исследователями Библии или Обществом Сторожевой башни. Приверженцы этого движения в Абилине собирались в доме Эйзенхауэров каждое воскресенье и говорили о том, что все прочие церкви неугодны Богу. Второй президент Общества Сторожевой башни учил, что все священники и пасторы — слуги Сатаны и ведут свою паству к вечному проклятию.

Впрочем, в своих мемуарах Эйзенхауэр отмечал, что несмотря на свои стойкие убеждения его мать «не навязывала нам свои воззрения, но и не меняла их». При всем своем религиозном воспитании братья Эйзенхауэры со временем отошли от большинства принципов, разделяемых их родителями. Мильтон стал университетским администратором несмотря на то, что Свидетели Иеговы осуждали высшее образование; Эрл стал членом законодательного собрания штата, хотя движение запрещало сотрудничать с правительством. Дуайт отошел от морали иеговистов дальше всех остальных, став военным вопреки строгому пацифизма движения. Его младший брат Мильтон, на тот момент — президент Пенсильванского государственного университета, писал Айку в 1942 году:

Я тут был на приеме <…> в Вашингтоне, устроенном этакой величественной пожилой вдовой. Она была очень мила и сказала мне: «Должно быть, вы происходите из очень хорошей семьи, молодой человек. У вас важная работа здесь, а ваш брат возглавляет наши войска за границей, а другой брат, насколько я знаю, банкир. Какая жалость, что вы евреи». Я взглянул на нее, печально вздохнул и сказал: «Ах, мадам, какая жалость, что мы не евреи».

При этом их старший брат Эдгар Эйзенхауэр, успешный банкир, подозревал, что Франклин Делано Рузвельт может оказаться евреем, но определенно является коммунистом.

Симпатии Эйзенхауэра к европейским евреям удивительны также на фоне процветавшего в американской армии 1920‑х — 1930‑х годов антисемитизма. Как рассказывает историк Джозеф Бендерский в своей книге «Еврейская угроза», в отделе связи внешней разведки заправляли офицеры, распространявшие клевету на евреев вроде «Протоколов сионских мудрецов». Книги известных сторонников превосходства белых, таких как Лотроп Стоддард, были обязательным чтением в Вест‑Пойнте и Военном училище сухопутных войск. В своей лекции в Военном училище в 1939 году гарвардский историк Уильям Лангер заявил: «Надо признать тот факт, что евреи контролируют некоторые самые влиятельные американские газеты. (В частности, “Нью‑Йорк Таймс”) придает огромное значение любому мелкому инциденту, происходящему в Германии. <…> Так что вас ненавязчиво подводят к той мысли, будто в немцах вовсе нет ничего хорошего».

Хотя Эйзенхауэр сам никогда не высказывал подобных мыслей, он наверняка близко сталкивался с армейским антисемитизмом. В ноябре 1929 года он был приписан к офису помощника военного министра США в качестве исполнительного помощника генерал‑майора Джорджа ван Хорна Моузли, главного военного советника помощника министра. Непосредственно под началом Моузли Эйзенхауэр прослужил до 1931 года. Моузли, один из самых орденоносных военнослужащих США, называл Эйзенхауэра «мой мозговитый помощник» и не раз выражал свою признательность в рапортах об эффективности своего подчиненного. Впоследствии он писал Эйзенхауэру: «Вы обладаете тем редким умом, который позволяет людям собирать и анализировать факты, неизменно приходя к здравым выводам. Что не менее важно, у вас есть способность высказывать эти выводы внятно и убедительно. Многие способны пройти первые два этапа решения проблемы, но мало кто обладает вашей способностью выразить свое решение».

Даже в такой известной социальным консерватизмом организации, как американская армия, Моузли выделялся своим расизмом, ксенофобией и антисемитизмом. Отслужив в должности заместителя начальника штаба армии и командующего корпусом, Моузли вышел в отставку в 1938 году и стал яростным критиком Франклина Делано Рузвельта и его «yового курса». Перспектива войны с Германией представлялась ему результатом заговора крупных инвестиционных банков, контролируемых евреями. В своих неопубликованных мемуарах он писал: «Если мы хотим восстановить нашу христианскую республику в таком виде, в каком она была основана, мы должны расстроить планы евреев, стремящихся изничтожить своих конкурентов‑неевреев». Позднее Моузли утверждал, что евреи Европы «понесли заслуженное наказание за распятие Христа».

Эйзенхауэр был в курсе фанатичных взглядов Моузли. В письме к Марку Кларку в сентябре 1940 года он писал, что «несмотря на свою деятельность в отставке раньше [Моузли] был для офицеров трезвым судьей». Не одобряя экстремистские настроения Моузли, Айк тем не менее поддерживал переписку с ним. Так, в августе 1941 года он писал Моузли: «Вы не можете себе представить, насколько я ценю добрые пожелания, которые вы мне посылаете, и я считаю выпавшую мне возможность работать под вашим руководством большой личной удачей. Ваше одобрение много значит для меня».

Но несмотря на это, казалось бы, пагубное влияние в 1938–1945 годах Эйзенхауэр проявил удивительное личное сочувствие к плачевной судьбе европейского еврейства. Во время службы на Филиппинах, где они с генералом Дугласом Макартуром безуспешно пытались создать с нуля филиппинскую армию, Эйзенхауэр регулярно играл в покер с филиппинским президентом Мануэлем Кезоном и с братьями Алексом и Филипом Фридерами — американскими евреями, владевшими сигарной фабрикой в Маниле. В Маниле проживала большая еврейская община. Филиппинское правительство разрешило въехать в страну 1300 бегущим от Гитлера европейским евреям с нужными на Филиппинах профессиями — учителя, профессора, доктора, адвоката.

Услышав яростные споры, которые Эйзенхауэр вел в Маниле с испанскими сторонниками Гитлера, Фридеры от имени манильского Комитета помощи евреям предложили молодому полковнику работу по организации переселения немецких евреев в Азию. Они предлагали ему 60 000 долларов в год — зарплату, в шесть раз превышавшую его зарплату в армии, примерно 2 миллиона долларов на наши деньги. Контракт собирались подписывать сроком минимум на пять лет. Но хотя Эйзенхауэр сочувствовал страданиям беженцам, на горизонте маячила другая война. Позже он напишет в своих мемуарах: «Я был настолько предан своей профессии, что отказался». Покинув Филиппины в 1939 году — в основном для того, чтобы освободиться от все более неприятного руководства Макартура, — Эйзенхауэр начал стремительный подъем по карьерной лестнице, в 1942 году став главнокомандующим европейским театром военных действий.

Еврейские критики Эйзенхауэра часто упоминают два спорных решения, принятых им во время войны: договоренность с французским вишистским генералом Жаном Дарланом во время операции «Факел» — договоренность, оставившую в силе различные антиеврейские распоряжения во время оккупации союзниками Северной Африки, — и решение союзников не бомбить пути, ведущие в Освенцим, в июле 1944 года. Если решение бомбить или не бомбить концентрационные лагеря принималось, конечно, не самим Эйзенхауэром, а на несколько ступеней выше, договор с презренным французским генералом он заключил, чтобы избежать необходимости воевать не только с вермахтом, но и с французами в Северной Африке или же оттолкнуть арабское население, что могло бы негативно сказаться на и без того трудной военной кампании. В обоих случаях именно военные соображения — правильные или же неправильные в более широкой перспективе — были определяющими для Эйзенхауэра в то время, когда исход конфликта был далеко не очевиден.

Однако 12 апреля 1945 года, когда вермахт вовсю отступал, а союзники входили в Германию, Эйзенхауэр вместе с генералами Омаром Брэдли и Джорджом Паттоном посетил недавно освобожденный концентрационный лагерь Ордруф‑Норд вблизи города Готы. В попытке замести следы своих преступлений путем уничтожения свидетелей эсэсовцы‑охранники перед тем, как сбежать, убили 4000 узников.

Уцелевшие узники представляли собой ходячие скелеты, повсюду валялись груды тел, некоторые из них были подожжены на импровизированных погребальных кострах. Зловоние было неописуемым, и даже Паттон, которого никогда не смущало кровопролитие, извинился и его стошнило на стену какого‑то здания.

Эйзенхауэр сказал, что увиденные им зверства «недоступны для постижения американскому уму» и приказал каждому американскому подразделению кроме тех, что находились на передовой, посетить Ордруф. На следующий день он побывал в Бухенвальде и отправил телеграмму Джорджу Маршаллу, призывая начальника штаба армии приехать в Германию, чтобы увидеть это самому. «Я намеренно посетил этот лагерь, — сообщил он своему начальнику, — с тем, чтобы иметь возможность свидетельствовать об этих вещах, если когда‑нибудь в будущем появится тенденция отметать такие обвинения как простую “пропаганду”».

Эйзенхауэр написал американскому и английскому правительствам в Вашингтон и в Лондон, требуя немедленно отправить в Германию редакторов газет и представителей всех политических партий, чтобы представить американской и английской публике свидетельства о нацистских зверствах надлежащим образом, не оставляя места для сомнений. Этот шаг стал началом процесса документации Катастрофы, что оказалось чрезвычайно важным как для наказания нацистских военных преступников, так и для пробуждения сочувствия международного сообщества, которое со временем обеспечило поддержку созданию Государства Израиль.

После капитуляции Германии в мае 1945 года более 8 миллионов ди‑пи, перемещенных лиц, скитались по Европе. К концу лета того же года большинство из них, за исключением примерно 600 000, уже были репатриированы, включая около 100 000 немецких и восточноевропейских евреев, выживших в концентрационных лагерях. Армия США вместе с Управлением ООН по оказанию чрезвычайной помощи и реабилитации взяла на себя ответственность за оставшихся ди‑пи и должна была создавать лагеря для их проживания, регистрировать и обрабатывать людей, обеспечивать их продовольствием, жильем, одеждой и медицинским обслуживанием. Из‑за нехватки помещений военные оставляли многих европейских евреев в тех же концентрационных лагерях, где они находились во время войны, или рядом с ними. Кроме того, армия допустила ошибку, классифицируя ди‑пи–евреев не как отдельную группу, а по их гражданству, так что немецкие и итальянские евреи были помечены как бывшие «граждане враждебных государств» и часто вынуждены были проживать вместе с бывшими охранниками концлагерей.

Возглавив расследование Госдепартамента по поводу условий в европейских лагерях беженцев, Эрл Харрисон обнаружил, что евреи жили «в переполненных бараках, в часто антисанитарных и вообще тяжелых условиях и в полной праздности». Кроме того, в отчете делался такой вывод: «На данный момент мы, по‑видимому, поступаем с евреями так же, как поступали с ними нацисты, за тем лишь исключением, что мы их не истребляем. Они находятся в больших количествах в концентрационных лагерях под охраной наших военных вместо подразделений СС».

Как верховный главнокомандующий Эйзенхауэр несомненно несет некоторую ответственность за это положение дел. Но, хотя Бендерский предполагает, что невнимательное отношение американской армии к ди‑пи–евреям было связано с латентным антисемитизмом, следует также помнить, что в 1945 году просто еще не было прецедента для гуманитарной миссии такого масштаба.

Кроме того, поскольку администрация Рузвельта постоянно колебалась в вопросе о том, какой должна быть политика союзников в отношении послевоенной Германии, военные действовали в соответствии с единственным утвержденным оперативным документом — Директивой верховному главнокомандующему оккупационных сил (JCS 1067), которая практически не давала никаких указаний насчет того, как обращаться с таким количеством ди‑пи, особенно с травмированными и подвергавшимися преследованиям выжившими жертвами Холокоста.

Как только Эйзенхауэра ознакомили с отчетом Эрла Харрисона, он отреагировал немедленно. Он совершил поездку по лагерям для перемещенных лиц, и сама эта поездка, по словам рабби Иегуды Надича, работавшего в одном из таких лагерей, «имела огромное значение для повышения морального духа ди‑пи. Теперь они знали, что о них не забыли». Эйзенхауэр издал ряд распоряжений, направленных на улучшение условий их жизни. В частности, он приказал поселить еврейских беженцев отдельно, реквизировать для них жилье, даже если это означало выселение немцев, и увеличить их ежедневный рацион до 2500 калорий, что вдвое превышало рацион немецких гражданских лиц. Один американский наблюдатель Харви Д. Гибсон, президент Manufacturers Trust Co., посетил обновленные лагеря в октябре 1945 года и сообщил, что условия «значительно улучшились».

Эйзенхауэр также изменил свое изначальное мнение и попросил назначить особого советника по вопросам, связанным с перемещенными евреями, и в октябре судья Саймон Рифкинд получил это назначение. (Причем Эйзенхауэр телеграфировал военному министру Генри Стимсону с этой просьбой 10 августа 1945 года, то есть за месяц до того, как президент Генри Трумэн приказал генералу ознакомиться с отчетом Эрла Харрисона.) Эйзенхауэр пообещал Рифкинду «все, что ему будет нужно в плане персонала или транспорта, или любую другую помощь». Рабби Надич, который впоследствии был советником Эйзенхауэра, вспоминал, что отношение генерала к евреям было отмечено «пониманием и сочувствием».

Эйзенхауэр также внимательно отнесся к выводам отчета Харрисона, которые противоречили политике союзников. Одна из проблем с содержанием лагерей для ди‑пи состояла в том, что число людей, которых нужно было как‑то размещать, продолжало расти. Дело в том, что евреи, вернувшиеся к себе на родину в Польшу, Румынию и другие регионы Восточной Европы, были вынуждены вновь бежать оттуда под угрозой послевоенных погромов. В то время как британские и советские оккупационные власти не пускали этих беженцев в свои зоны, американская армия их впустила. Поэтому впоследствии Надич и утверждал, что Эйзенхауэр спас «жизни не только тех евреев, кто уже находился в лагерях для ди‑пи», но и еще «примерно 80 000 евреев <…> кто пересек границу и пришел к нам из Восточной Европы».

Будучи в американской зоне оккупации, Харрисон выяснил, что большинство евреев хотели уехать в Палестину, и рекомендовал немедленно отпустить туда 100 000 человек. Однако у Британии по‑прежнему был мандат, и она категорически противилась еврейской эмиграции. Эйзенхауэр не мог повлиять на позицию английского правительства, однако он позволил Давиду Бен‑Гуриону и представителям Еврейского агентства посетить лагеря для перемещенных лиц и установить контакты с находящимися там евреями, что подготовило почву для массового исхода из этих лагерей, который случился через три года, когда Израиль обрел независимость.

Рабби Надич значительно преувеличивает вклад Эйзенхауэра, заявляя, что «в анналах еврейской истории имя генерала Эйзенхауэра останется навсегда, и его всегда будут чтить как одного из величайших спасителей еврейского народа». Но стоит сравнить сочувственное отношение Эйзенхауэра к евреям с позицией других генералов, чтобы понять, что его реакция действительно была необычной. Так, Паттон, хотя он и был, вероятно, величайшим американским боевым командиром во время войны, но, контролируя лагеря ди‑пи в Баварии, проявлял свой безусловный антисемитизм. Он писал, что «Харрисон и ему подобные считают, что ди‑пи — это человек, на самом же деле это не так, и особенно это относится к евреям, которые ниже животных». Когда Эйзенхауэр посетил один из худших лагерей ди‑пи в Баварии, Паттон обвинил в ужасных условиях самих заключенных, которые «мочились и гадили повсюду», и пообещал построить свой собственный концентрационный лагерь «для некоторых из этих проклятых евреев». Эйзенхауэр сказал ему: «Джордж, заткнись», а позже освободил своего старого друга от должности за его комментарии в прессе: Паттон сравнил членство в нацистской партии с членством в Демократической и Республиканской партиях. Встретившись со сменившим Паттона генералом Люцианом Траскоттом, он сказал ему, что «наиболее острые и важные проблемы», стоящие перед Третьей армией, это «денацификация и обращением с теми несчастными, кто пострадал от нацистских преследований». Эйзенхауэр велел Траскотту быть «суровым» по отношению к нацистам и создавать лучшие условия для евреев–ди‑пи.

Таким образом, хотя администрация Эйзенхауэра не очень‑то прислушивалась к позиции американского еврейства в отношении Израиля, намереваясь проводить политику «дружественной беспристрастности» в ситуации арабо‑израильского конфликта, было бы ошибкой рассматривать это как главный итог отношений Эйзенхауэра с евреями. Как указывает Доран, к 1958 году президент Эйзенхауэр понял, что дистанцирование от Израиля не принесло Соединенным Штатам ожидаемой популярности в арабских столицах. По словам его вице‑президента Ричарда Никсона, Эйзенхауэр признал, что Суэц был «его главной внешнеполитической ошибкой». Другому знакомому бывший президент сказал: «Я не должен был заставлять Израиль выводить войска с Синая».

Бесспорно то, что несмотря на свое воспитание и вопреки антисемитизму, распространенному в его профессиональной среде, Эйзенхауэр испытывал глубокое сочувствие к трагедии европейского еврейства и неоднократно проявлял это сочувствие в своей решительной и последовательной политике в американской зоне оккупации. Возможно, он и не заслуживает титула Праведника народов мира, но все же он проводил политику, спасшую немало еврейских жизней и сделавшую возможным создание Государства Израиль, — политику, на которую мало кто из американских генералов был способен.

Оригинальная публикация: Dwight Eisenhower, Holocaust Rescuer