В соглашениях в Осло не уточняется, каковым будет постоянный статус этих территорий: одно государство, два государства, федерация, конфедерация и т. д. Поэтому получается, что государства и организации, выступающие за «двухгосударственное решение», пытаются упредить исход переговоров, которые еще только должны состояться. Любое согласованное решение по этому вопросу может быть исключительно результатом переговоров между палестинским руководством и Израилем и не может быть навязано в одностороннем порядке резолюциями ООН, решениями международного сообщества или отдельных политических лидеров.

В Талмуде есть трогательное практическое правило, как определить, является ли ребенок «очень маленьким» и, следовательно, юридически зависимым от своей матери. Рабби Шимон бен Лакиш утверждает, что, если ребенок просыпается с криком «мама», он еще считается «очень маленьким». Но почему, возражает Гемара, наверняка и дети постарше иногда просыпаются, желая увидеть рядом маму. Лучше скорректировать правило следующим образом: лишь тот ребенок, который просыпается с криком не просто «има», а «има, има», то есть продолжает звать маму, пока она не придет, считается очень маленьким.

Читая Талмуд, я всегда пытаюсь найти в тексте свидетельства о том, как его непростые правила соблюдались в реальной жизни — и соблюдались ли они. Трудно поверить, что среднестатистический еврей в Вавилонии V века н. э. — фермер, солдат или торговец — настолько хорошо владел талмудической ученостью, чтобы делать правильный выбор в каждом алахически сложном случае. Являлось ли строгое, скрупулезное соблюдение исключением, как сейчас среди американских евреев, или же правилом?

Новый фильм Вайтити — это комедия, действие которой разворачивается во время Второй мировой войны. Сняв этот фильм, Вайтити пополнил горстку ярких и смелых режиссеров (в их числе Ален Рене и Клод Ланцман), искавших сложности и неоднозначности в самой страшной истории ХХ века. Фильм Вайтити вызывает еще больший интерес, если знать, что его центральная сюжетная линия — дружеские отношения немецкого мальчика с его воображаемым другом — Адольфом Гитлером.

Как главнокомандующий объединенными силами союзников в Европе, Эйзенхауэр продвигал идею мемориализации Холокоста. Он же приказал принять чрезвычайные меры, дабы обеспечить благополучное существование перемещенных лиц из числа евреев в период оккупации Германии. И наконец, следуя советам Давида Бен‑Гуриона, он учредил “временное убежище” для преследуемых евреев из Восточной и Центральной Европы в американской зоне оккупации, против чего категорически возражали и СССР, и Англия.

Меня осенило. Эти люди обещали прислать мне документы с неизвестного адреса. Неужели кто‑то слил другие документы, гораздо более информативные и разоблачительные, ровно в то же время? Маловероятно, но это выглядело как единственное возможное объяснение. Я решил не привлекать внимания к источнику информации и поменял тему, сказав, что проверил подлинность договор с фирмой Дэвида Бойса. «Это подлинные документы», — сказал я. В голосе на том конце провода прозвучали нотки паники: «Я… я не знаю, кто прислал их…» Потом он взял себя в руки: «Нам нужно решить это дело дружелюбно, я бы сказал». Интересно, а если не дружелюбно, то как?

Осенью 2017 года Вайнштайн встречался с тремя агентами «Черного куба» в задней комнате кафе Tribeca Grill в Нью‑Йорке. Агенты торжествовали. «У нас хорошие новости», — сказал один из них, улыбаясь. Оперативники «Черного куба» зачитали вслух отрывки о Вайнштайне из готовящейся к выходу книги Роуз Макгоуэн. Пока Вайнштайн слушал, его глаза расширялись. «Боже мой, — бормотал он, — боже мой».

О том, что «Черный куб» нанял Хайкина и Островского, чтобы следить за мной, я узнал лишь летом 2018 года. В июле того года я запостил в соцсетях фото сковородки марки «Черный куб» и приписал: «Покрытие, устойчивое к царапинам. Может использовать чужие имена и подставные компании для извлечения информации». Несколько недель спустя мне позвонили. Абонент определился как «Аксиома». Затем пришло сообщение: «Я хочу пообщаться с вами напрямую и приватно. Это касается сковородки, устойчивой к царапинам. Иногда я готовлю, и черное покрытие пугает меня».

Есть еврейский обычай (кодифицированный Моисеем Маймонидом в его Мишне Тора, Хилхот тфилин, Мезуза ве‑Сефер Тора, 7:1), согласно которому каждый еврей, включая царей (на основании Втор., 17:18), должен в какой‑то момент своей жизни переписать Библию. По‑видимому, община Фустата соблюдала этот обычай, невзирая на компетентность ее членов и их возможности.

Дочь Хисды однажды спросила его: «Неужели учителю не нужно немного вздремнуть?» На это Хисда ответил талмудическим эквивалентом выражения «На том свете высплюсь»: «Вскоре [то есть в могиле] настанут дни долгие [для сна] и короткие [для изучения Торы], и мы выспимся». Это своего рода carpe diem, «лови момент», только совсем без эротического гедонизма, который обычно ассоциируется с этим призывом.

Американские евреи не «нелояльны», когда они поворачиваются спиной к Израилю и оскорбляют его друзей и обращаются с ними, как с врагами, и когда они обращаются с его врагами так, будто это наши друзья. Нет, в лучшем случае — в лучшем случае! — мы слепые дураки, не видящие, что лишь поворот исторической судьбы уберег нас от того, чтобы говорить на иврите как на родном языке и ехать в автобусе в сторону, скажем, горы Скопус — в автобусе, который взорвет террорист, увешанный взрывчаткой, или зальет кровью террорист с ножом.

Можно убедительно доказывать, что запрещать визит Тлаиб и Омар было не очень хорошей идеей. Можно указать на то, что Нетаньяху успел поменять свое мнение на прямо противоположное. Еще можно возносить хвалу двухпартийности или открытому обществу со всеми его достоинствами либо превозносить способность диалога трогать сердца и умы. Но называть этот запрет невиданным‑неслыханным нарушением демократических норм, причем в новостной заметке, а не в аналитической статье или колонке, — это просто глупость.