Материал любезно предоставлен Tablet

Короткий  — уложился в 7 минут 6 секунд, включая титры, — фильм «Вечер в саду» представляет собой монтаж хроникальных съемок не совсем еще забытого эпизода американской истории — собрания Германо‑американского союза 20 февраля 1939 года — за два дня до 207‑й годовщины рождения Джорджа Вашингтона. Этот митинг с нацистской повесткой происходил в спортивном комплексе Медисон‑сквер‑гарден, и зал был набит битком. Лента номинирована на премию «Оскар» по категории короткометражных документальных фильмов и представляет собой минималистский образец воскрешения архивов: ни закадрового голоса, ни говорящих голов, ни компьютерных изысков — всего лишь тактично смонтированный материал хроникальных съемок. Продюсер, режиссер и монтажер в одном лице — Маршалл Карри — избрал сухой, скупой способ подачи хроникального материала, дабы представленное на экране говорило само за себя. Уличные съемки общим планом в окрестностях спортивного комплекса и крупный план объявления, приглашающего на вечернее мероприятие под безупречно благонамеренным названием «Проамериканский митинг», а ниже — объявления о предстоящих хоккейных и баскетбольных матчах. Конные полицейские движутся в возбужденной толпе антинацистов — мимолетный взгляд в эпоху, когда даже рассерженные люди выходили на уличные протесты в костюмах, галстуках и шляпах. Натуральные ночные съемки роскошны — своего рода предвосхищение послевоенных фильмов‑нуар.

А между тем действо внутри разворачивается. Ритуал и помпа, которыми славились нацисты, перебрались через Атлантику в полной сохранности. Миловидные mädchen в форме маршируют в проходах партера. Почетный караул доморощенных штурмовиков строевым шагом поднимается на сцену и с военной четкостью занимает свои позиции. На громадном заднике, точно посередине, девятиметровый портрет Джорджа Вашингтона во весь рост, по бокам — американские флаги и свастики.

До сих пор картинка сопровождалась только мрачноватой, едва слышной музыкой Джеймса Бакстера. Теперь пошла фонограмма хроники: голос с немецким акцентом произносит клятву верности флагу США. («Под Богом» не убрано немцами — эти слова были добавлены только в 1954 году.) С галерки камера панорамирует по залу, набитому до отказа аплодирующими нацистами. На подиум выходит Фриц Кун, глава союза, метивший в американские фюреры, публика встречает его поднятыми в нацистском приветствии руками. Кун начинает с льстивой самокритики. Английская речь его вполне отчетлива, но для внушительности его слова воспроизводятся на экране. «Все вы обо мне знаете — из прессы, контролируемой евреями, — как о создании с рогами, раздвоенными копытами и длинным хвостом», — шутит он. Публика с готовностью смеется, отлично помня, что этот сатанинский образ веками использовался антисемитами Европы, а нынче карикатуристами Der Stürmer.

Кун требует «правления белых неевреев для Соединенных штатов» и «нееврейского руководства профсоюзами, где засели евреи, направляемые Москвой». Оратор воодушевляется, но тут его отвлекает какой‑то непорядок справа. На сцену прорвался безоружный человек, как будто с намерением напасть на Куна. Но раньше на него набрасывается охрана Куна — так называемый отряд порядка (здешний эквивалент СС) — его окружают и бьют.

Из зала взбегает на эстраду группа нью‑йоркских полицейских и спасает нападавшего. Его уносят со сцены: мы видим, что одежда на нем порвана в клочья, разодраны брюки, голые ноги в трусах. Здесь единственный раз режиссер Карри препарирует исходный материал: проекция замедляется, и крупно показаны страх и мука на лице этого человека. На сцене подросток, распаленный происходящим, корчится в радостном возбуждении. Кун на кафедре улыбается — спокоен, доволен собой.

После этого центрального эпизода фильм быстро заканчивается. Хоть и не блондинка, но обладательница неплохого сопрано Маргаретта Риттерсхаус под аккомпанемент живого оркестра внизу исполняет «Звездное знамя». Камера на балконе в последний раз дает общий план заполненного зала. И здесь — можно предположить, что это счастливая находка, — кадр пересекает слева по диагонали силуэт поднятой руки: метафора тени нацизма, повисшей над американским пространством Медисон‑сквер‑гардена.

Строгая кода, белым по черному, итожит увиденное:

«20 тыс. американцев собрались в Медисон‑сквер‑гардене 20 февраля 1939 года.

В это же время в Европе Гитлер заканчивал строительство своего шестого концентрационного лагеря.

Через семь месяцев нацистская армия вторглась в Польшу, развязав самую кровавую войну в истории».

«Вечер в саду» читается как послание из прошлого, возрождение затертой истории и пролог‑предостережение настоящему. «Материал необычайно сильный, и удивительно, что он не включен во все школьные курсы истории, — говорит режиссер Карри. — Но думаю, этот митинг выпал из нашей коллективной памяти отчасти потому, что он приводит нас в оторопь и пугает».

После событий в Шарлотсвилле 11 и 12 августа 2017 года в Шарлотсвилле, Вирджиния, происходили митинги и марши неофашистов, неоконфедератов, неонацистов, куклуксклановцев, белых националистов и других крайне правых расистских групп. Карри решил, что пора восстановить эти картины в коллективной памяти.

Справедливо; но в отсутствие контекстуального фона, исторического и кинематографического, этот лаконичный фильм не может полностью раскрыть суть того, что «Бруклин дейли игл» назвала «самыми оживленными шестью часами в Медисон‑сквер‑гардене за последние годы».

Типичный образчик пятой колонны — Германо‑американский союз был, возможно, самой известной из пещерно‑шовинистических групп, родившихся в климате Великой депрессии, — родственный по духу серебряным рубашкам, черному легиону и, конечно, ку‑клукс‑клану. Основанный в 1935 году, союз обладал тем преимуществом, что у него была государственная модель в Европе и финансовая поддержка для поднятия духа. И подрывная политическая стратегия (нарядить нацизм в американское платье для внутреннего потребления), и пропагандистская кампания (обклеить улицы антисемитскими листовками, контрабандой доставленными в порты Нью‑Йорка и Лос‑Анджелеса) направлялись непосредственно из Берлина.

В рядах союза состояли немцы, главным образом американские граждане в первом или втором поколении. Число истинно верующих в списках — сколько их платили взносы и носили форму, а сколько были сочувствующими, попутчиками, — оценить трудно. В 1937 году, на допросах в ФБР, Кун поначалу утверждал, что союз насчитывает 200 тыс. активных членов — цифра до нелепости раздутая. Позже он признал, что общее число их — всего лишь 8229. В апреле 1939 года, по оценке ФБР, опубликованной министерством юстиции, союз насчитывал от 15 тыс. до 20 тыс. членов. Электронная энциклопедия Холокоста, составленная американским Мемориальным музеем Холокоста, оценивает их численность в 25 тыс.

Полный текст речи Куна в Медисон‑сквер‑гардене дает хорошее представление о вдохновенной программе союза: отвести угрозу «христианской Америке» со стороны нечестивого союза евреев, коммунистов и сторонников «нового курса». «Мы должны бросить вызов тем, кто превратил эту страну в большевистский рай», — объявил Кун. Страна «в плачевном состоянии», если министр финансов еврей Генри Моргентау «захватывает место Александра Гамильтона и Франклина Д. Рузвельта, место Вашингтона». Также была особо отмечена антиамериканская деятельность судьи Верховного суда Луиса Брандайса, финансиста и советника президента Бернарда М. Баруха и сиониста адвоката Сэмюела Антермайера, братьев по подлому племени. Заключительная церемония — салют свастике и воодушевленное исполнение «Хорста Весселя» — неофициального нацистского гимна.

В кадрах, снятых снаружи, Карри показывает, что у нацистского митинга в сердце Нью‑Йорка были и противники. Троцкистская Социалистическая рабочая партия — не путать со сталинистской Коммунистической партией США — вывела своих людей на массовый протест. Активисты с лозунгами «Разгромить антисемитизм» и «Долой нацистов из Нью‑Йорка» затопили улицы вокруг концертно‑спортивного комплекса. «Внушительная, боевая демонстрация 50 тыс. рабочих собралась около Медисон‑сквер‑гардена вечером понедельника, чтобы выразить протест против первой крупной фашистской мобилизации в Нью‑Йорке», — торжествовала партийная газета «Сошиалист аппиел», описывая массовое движение, «далеко превзошедшее даже самые оптимистические ожидания». Предвидя осложнения, мэр Нью‑Йорка Фьорелло Ла Гуардиа, отрядил 1700 полицейских для поддержания порядка. Как обычно, полиция оказалась между двумя враждебными сторонами; в результате потасовок было арестовано 13 человек, разбито несколько голов, и «Сошиалист аппиел» охарактеризовала действия полиции как «напоминающие своей жестокостью расправы, чинимые царскими казаками»». На самом деле, если бы не оперативность «казаков» Ла Гуардии, могло произойти и убийство — человека, вскочившего на сцену, чтобы напасть на Куна. Нападавшим был некто Изадор Гринбаум, безработный водопроводчик из Бруклина. «Я не коммунист!» — кричал он, когда полицейские стаскивали его со сцены, — микрофоны хроники этот выкрик не услышали.

Тем же вечером Гринбаум предстал перед магистратом, который отчитал его за то, что он пытался лишить Германо‑американский союз свободы слова — с риском вызвать беспорядки, чреватые насилием. «Я пришел туда не с намерением мешать, — объяснил Гринбаум. — Но когда они стали нападать на евреев — а сколько евреев уже подверглись преследованиям, — я не утерпел. Я потерял голову. Честно, это была ошибка». Сторонники уплатили за него штраф — 25 долларов за нарушение общественного порядка, — и он был отпущен.

Нацисты в Берлине осудили попытку нападения на Куна как еще один зловещий пример еврейского терроризма, уподобив ее убийству в прошлом ноябре Эрнста фом Рата, третьего секретаря немецкого посольства в Париже, которое стало поводом для Хрустальной ночи. «Страсть евреев к убийству всегда сосредоточена на немцах», — сетовала геббельсовская «Дер ангрифф».

В тот вечер на митинге случилась еще одна помеха; к сожалению, кинокамеры ее не запечатлели. Перед сценой, в местах для прессы находилась либеральная журналистка Дороти Томпсон, с самой начальной поры непримиримая противница нацизма, готовившая репортаж для «Нью‑Йорк ивнинг джорнал». В своей книге 1932 года «Я видела Гитлера!» она охарактеризовала его как неуверенного в себе позера, «типичнейшего маленького человека». Спустя два года она удостоилась чести стать первым американским журналистом, высланным из нацистской Германии.

Один за другим члены союза поднимались на трибуну, изображая защитников истинно американских ценностей, и Томпсон, уже не в силах скрывать свое презрение (возможно, она и не слишком старалась), расхохоталась. Оскорбленные штурмовики потребовали, чтобы полиция выдворила ее из зала; через некоторое время ее все же впустили обратно. Томпсон сделала заявление, отстаивая свое «конституционное право смеяться над нелепыми речами в общественном месте», и объяснила, что «эти наци используют свободу слова для того, чтобы однажды отнять ее у всех». Она считала, что американцы выставили себя недоумками, разрешая союзу проводить митинги, тем более обеспечивая им полицейскую защиту. Мэр Ла Гуардиа не согласился. Предоставив союзу свободу собрания и полицейскую защиту вдобавок, власти, по его словам, наглядно показали «контраст между тем, как ведутся дела здесь и как они ведутся там».

У Карри — и у нас — не было бы этого фильма, если бы не зоркость операторов кинохроники, снявших исходный материал. В классическую эпоху Голливуда в только еще зарождавшейся киножурналистике работали пять фирм: «Фокс мувитон», «Юниверсал ньюзриел», «Парамаунт ньюз», «РКО‑Пате‑ньюз» и «Ньюз‑оф‑де‑дэй», чьи фильмы прокатывала компания МГМ, а владел ею медиабарон Уильям Рандольф Херст.

Десятиминутная хроника демонстрировалась дважды в неделю в рамках того, что прокатчики называли «сбалансированной программой»: мультфильм, географический фильм и комическая лента в качестве закуски к голливудскому художественному фильму. Карри и его сотрудник, первоклассный киноархивист Рич Ремсберг отобрали исходный материал в Национальном архиве, двух коммерческих организациях — Кинотеке Гринберга и «Стримлайн филмз» и херстовском хранилище в кино‑ и телевизионном архиве Калифорнийского университета в Лос‑Анджелесе. Интересно, что херстовская «Ньюз‑оф‑де дэй» снимала митинг, сохранила пленку, но в регулярные выпуски кинохроники материал не включила. Из пяти фирм только “Пате” включила в один выпуск хроники снятое на митинге.

Карри огорчается, что нацистский митинг выпал из кинематографической памяти; но, по правде говоря, картинки эти по‑настоящему и не были в ней запечатлены. «Дейли вараети» писала, что «Пате» сочла материал «слишком возбуждающим» и дня через два убрала его из показа.

«То, что мы сняли, — только частичная картина нацистского митинга, — объяснила “Пате” в официальном заявлении. — Мы не хотели демонстрировать материал, сколько‑нибудь выгодный союзу или рекламирующий его».

На самом деле, они не хотели омрачать зрителям удовольствие от посещения кинотеатра. В 1939 году, особенно в Нью‑Йорке — во всяком случае, если не считать немецкого анклава в Йорквилле, — появление на экране Гитлера и его приспешников встречали шиканьем и улюлюканьем. Прокатчики, всегда опасавшиеся любой вспышки страстей, которая может закончиться рукоприкладством, предпочитали не пускать на экраны сюжеты с нацистами — во избежание «ожесточенных реакций зрителей». Откопав хронику нацистского митинга, Карри в 2019 году сделал видимым то, чего почти никто не видел в 1939‑м.

Для Фрица Куна митинг Германо‑американского союза в Медисон‑сквер‑гардене был апогеем карьеры, вскоре рухнувшей. Кун, служивший артиллеристом на Первой мировой войне, утверждал (и это было неправдой), что в 1923 году во время неудавшегося мюнхенского пивного путча он как «старый боевой товарищ» маршировал в колонне с Гитлером. В 1926 году он приехал в Америку и в качестве химика поступил на работу в компанию Форда — факт знаменательный. В 1935 году он понял свое предназначение — стать нацистским миссионером в США. Когда в Европе разразилась война, американские правоохранительные органы сообща решили его изолировать. В ноябре 1939 года за хищения и растрату (фондов союза) он был приговорен к тюремному заключению на срок от трех до пяти лет. После чего «парадным шагом, стоически, как хороший немецкий солдат, проследовал в городскую тюрьму», — с удовольствием сообщала «Нью‑Йорк таймс». В 1945 году его депортировали в Германию, где он умер в 1951 году в безвестности — американская пресса узнала об этом, или по крайней мере сообщила, только два года спустя. 

Оригинальная публикация: Hitler at the Garden