95 лет назад умер Франц Кафка

Материал любезно предоставлен Tablet

4 августа 2018 года в Тель‑Авиве на 85‑м году жизни скончалась Ева Хоффе — женщина, которая в одиночку вела тяжбу за культурное наследие, самую громкую на недавней памяти Израиля.

Я познакомился с Евой два года назад, когда ее «восьмилетняя война», изобиловавшая не только правовыми, но и этическими и политическими дилеммами, близилась к развязке в Верховном суде Израиля. Спор шел о собрании рукописей, обещавшем пролить новый свет на таинственный мир Франца Кафки — писателя, чья рука начертала самые неизгладимые за весь ХХ век истории о дезориентированности, абсурдности мира и безликой тирании, одного из тех немногих писателей, от чьих фамилий образованы прилагательные.

Макс Брод — друг, издатель и пропагандист творчества Кафки, признанный деятель культуры Центральной Европы, — ослушался последней воли писателя, завещавшего сжечь свой архив. Вместо того, чтобы уничтожить архив, Брод его спас — вывез из Праги и в 1939 году доставил в Палестину, а позднее передал своей секретарше Эстер Хоффе — матери Евы.

С самого начала на судебном процессе сталкивались права частного собственника — то есть Евы — и общественные интересы двух стран, одержимых желанием преодолеть психологические травмы своего прошлого. Где должно храниться литературное наследие Кафки — в Национальной библиотеке Израиля? Или самое подходящее место для него — Немецкий литературный архив в Германии, в городе Марбах? Принадлежат ли гипнотически‑завораживающие произведения Кафки немецкой литературе либо государству, которое считает себя представителем евреев повсюду?

Накануне судебного заседания, которое состоялось 27 июня 2016 года, Ева высказывалась пессимистически, но не без надежды. «Как‑никак, моя фамилия — Хоффе (что значит по‑немецки «надеюсь». — Примеч. авт.)», — сказала она мне. Спустя шесть недель Верховный суд вынес вердикт, не подлежащий обжалованию. Коллегия из трех судей единогласно утвердила решения судов низших инстанций и постановила, что Ева должна передать все наследие Брода, в том числе архив Кафки, в Национальную библиотеку, причем компенсация ей не полагается — ни одного шекеля.

Обычно завещание позволяет наследникам понять, каково их место в череде поколений. Ева настаивала, что архив, который стал предметом судебного разбирательства, соединял ее в равной мере как с Бродом, который был для нее кем‑то вроде второго отца и участвовал в ее воспитании, так и с ее матерью. «Вы должны понять, что Макс был членом нашей семьи», — сказала она мне.

В глазах некоторых израильтян вердикт Верховного суда — шаг, упрочивший глубокую гордость «культурным достоянием» диаспоры, как выразился Давид Блумберг, председатель совета директоров Национальной библиотеки Израиля. Иерусалим считает себя законным наследником и лучшим хранилищем всего, что создано еврейской диаспорой в области культуры.

Ева так не считала. На следующий день после заседания она сказала мне, что за вердиктом, как она полагает, стояло «не желание рассудить, а желание отсудить». Вскоре после поражения в ней взыграло что‑то вроде сублимированного самобичевания. Она велела своему парикмахеру обрить ей голову. В знак траура? В знак долга перед ушедшими? «Если бы я объявила голодовку, — говорила Ева, — “они” меня бы просто стали кормить насильно».

В начале 2018 года у Евы выявили рак. Незадолго до смерти она упала и сломала шейку бедра. Потеряв волю к жизни, она уморила себя голодом. Поскольку у Евы не было собственного участка на кладбище, ее похоронили поверх матери, в той же могиле. «При жизни мать ела Еву поедом, а после смерти съела», — сказал кто‑то из друзей Евы. Как и Кафка, Ева никогда не вступала в брак. Из их семьи в живых остались две племянницы Евы.

Когда мы виделись в последний раз, в ее любимом кафе на улице Дубнов, волосы у нее немного отросли, она, казалось, слегка воспряла духом оттого, что повысились репарации жертвам Холокоста, которые Ева ежемесячно получала от правительства Германии. Но ее умные синие глаза подернулись пленкой грусти. Послушать ее, так она считала себя всего лишь совокупностью своих неудач в суде; Ева сравнивала бесконечные отсрочки рассмотрения своего дела с мытарствами Йозефа К. в неоконченном романе Кафки «Процесс» (который без вмешательства Макса Брода никогда не увидел бы свет) Работая над «Процессом», Кафка написал первую и последнюю главу, а также промежуточные главы, но не стал дописывать этот роман. Макс Брод, прежде чем опубликовать рукопись, расположил промежуточные главы по собственному разумению. — Примеч. перевод.

. В обоих случаях, полагала Ева, система произвола проникла тихой сапой и в общественные, и в частные сферы жизни.

Ева Хоффе вращалась в интеллектуальных кругах Тель‑Авива, дружила с ивритским поэтом, уроженцем Берлина Натаном Захом и художником Менаше Кадишманом, но сама не претендовала на роль интеллектуалки. Беседуя со мной, она признала, что мало что читала из Кафки. «Зачем мне Кафка?» — риторически вопрошала она. Его знаменитое имя не принесло ей счастья. «Кафка стал для меня бедой. Они присовокупили Кафку к наследству Брода, чтобы отнять у меня все», — заявляла Ева.

Подобно деревенскому жителю в притче Кафки «У врат закона», Ева так и осталась томиться перед дверями правосудия. Она не понимала хитросплетений юридической логики, но приговор был ей ясен: судебный процесс — это и есть ее наследство. Она парадоксальным образом унаследовала лишение наследства; имела право только на то, чтобы ее лишили прав собственности.

После обеда, в тяжелой влажной духоте, типичной для Тель‑Авива в середине лета, мы с Евой прошлись по улице Дубнов. Она была в свободной юбке и футболке с портретом Мэрилин Монро, в руках — три пластиковых пакета с фотографиями и документами, которые принесла мне показать.

Я упомянул, что мне попалось интервью Брода израильской газете «Маарив» за 1960 год. Он сказал интервьюеру: «Если бы Кафка заслужил переселение в Землю Израиля, он написал бы гениальные произведения на иврите!» Я добавил, что американская писательница Николь Краусс в своем романе «В сумрачном лесу» М.: Книжники, 2019. вообразила для Кафки именно такую альтернативную биографию. Героиня‑повествовательница романа Краусс обнаруживает, что в период между Первой и Второй мировыми войнами Кафка приехал в Палестину и жил там в безвестности.

Ева никогда не встречалась с Кафкой. Родилась она в Праге в 1934 году, спустя десять лет после того, как Кафку похоронили на местном еврейском кладбище. Пятилетней девочкой бежала вместе с родителями из оккупированной нацистами Праги. Но сейчас, в ответ на мой рассказ, Ева недоверчиво подняла бровь. «Здесь Кафка и дня бы не выдержал», — сказала она, пнув ногой подол своей длиннющей поношенной юбки. 

Оригинальная публикация: THE TRIAL OF KAFKA’S LAST HEIRESS