Противоядие от зависти — чувство благодарности. «Кто богат?» — спросил Бен‑Зома и сам же ответил: «Тот, кто радуется тому, что имеет». Есть прекрасная еврейская практика, которая при ежедневном применении кардинально меняет жизнь человека. Первые слова, которые мы произносим, проснувшись утром, — «модэ ани лефанеха»: «Благодарю Тебя, Царь живой и вечный». Мы благодарим, не задумываясь.

Без малого пятьдесят лет назад советская пропаганда попыталась изменить имидж сионизма — изобразить его не как национальное освободительное движение самого гонимого на свете народа, а как олицетворение колониализма белых расистов. Можно сказать, что под влиянием событий лета 2020 года эта советская клевета объединилась с риторикой осуждения американского «системного расизма», чтобы провести этакий ребрендинг — объявить Израиль символом превосходства белой расы.

Шабат — одно из величайших установлений, известных миру. Шабат создает в нашей частной жизни и в обществе некое пространство, где мы неподдельно свободны. Свободны от тягот работы; свободны от требований неумолимых работодателей; свободны от гибельных соблазнов общества потребления, внушающего нам, что счастье можно купить в магазине; свободны быть самими собой в обществе дорогих нам людей.

Евреи были призваны не для того, чтобы стать народом интеллектуалов. Они были призваны, чтобы стать действующими лицами драмы об искуплении: Б‑г пригласил этот народ, чтобы он нес миру благословение тем, как живет и освящает жизнь.

Этот человек стал крупнейшим частным собственником коммерческой недвижимости в Нью‑Йорке, а в Лондоне затеял преобразование заброшенных доков в блестящий квартал небоскребов Кэнэри‑Уорф. Райхман и его братья — ультраортодоксальные евреи, сыновья раввина, бежавшего из Вены с женой и детьми в 1938‑м, когда нацисты уже готовились развязать войну в Европе. Они владели без малого 10 млрд долларов до того, как в 1992 году их империя недвижимости «Олимпия энд Йорк девелопментс» обанкротилась.

Когда заходит речь о бедности и болезненных страданиях в земном мире, наша религия — религия протеста, а не смирения. Б‑г вовсе не желает, чтобы люди страдали от бедности, голодали, болели, подвергались гнету, оставались необразованными или бесправными, подвергались издевательствам. Чтобы искоренить все это, Он сделал нас Своими представителями, через которых Он действует. Он хочет, чтобы мы были Его партнерами в деле искупления.

После войны Рохл Ойербах оказалась одной из трех уцелевших участников «Ойнег шабес», секретного проекта по созданию архива Варшавского гетто. Архив стремился оставить документы, которые рассказали бы о людях и целом мире, который тогда уничтожали. Ойербах имела самое прямое отношение к судебному процессу над Эйхманом и расценивала его как момент отмщения лично за себя. Она считала, что архив «Ойнег шабес» — это обвинительное заключение, предъявленное немцам. Весь размах их преступлений можно было понять, только сопоставив его с кипучей жизнью уничтоженного ими мира.

Евреи такой народ, который в неблагоприятных обстоятельствах не только выживает, но и расцветает. Еврейская история — не только о том, как евреи вынесли катастрофы, которые могли бы прикончить менее живучие группы. Она еще и о том, что после каждого бедствия евреи возрождались собственными силами. Евреи открыли некий, дотоле таившийся от людей запас душевной стойкости, которая стала питать новые формы коллективного самовыражения — самовыражения в качестве вестников, несущих миру послание Б‑га.

Не верьте, что будущее предрешено. Ничего подобного. Нет никакой судьбы, которую мы не можем изменить, нет предсказаний, которые мы не можем опровергнуть. Нам вовсе не предопределено потерпеть неудачу, но и успех заранее не предначертан. Мы не предсказываем будущее, потому что мы же его и создаем, делая выбор, проявляя силу воли и настойчивость, твердо стремясь выжить. Доказательством тому — сам еврейский народ... Недруги еврейского народа много раз объявляли, что у него нет будущего. Но прошло без малого четыре тысячелетия, а еврейский народ неувядающе молод и силен.

«Мы, прошедшие через концлагеря, можем вспомнить людей, которые, идя по бараку, утешали других, отдавали им свой последний кусок хлеба. Возможно, таких людей было немного, но их существование доказывает: у человека можно отнять все, кроме последней из его свобод: самому выбирать, как относиться к любым внешним обстоятельствам, самому выбирать свой собственный путь»

На Хануку, выпавшую на конец декабря 1948 года и начало января 1949‑го, израильтяне отпраздновали День сбора изгнанников, подчеркнув значимость еще одной краеугольной ценности Израиля — иммиграции. Накануне Хануки в тот первый год новому государству и армии стало ясно: в Израиле новых иммигрантов, особенно тех, кто воюет на фронте, необходимо радушно принимать и уважать, и такое отношение к ним следует всячески поощрять.

Мы действительно в вечном долгу перед Афинами за их интеллектуальные достижения, но огоньки меноры напоминают нам об озарениях, настигших нас не в Афинах, а в Иерусалиме, — о том, что люди созданы по образу Б‑жию, а следовательно, драгоценны и неприкосновенны; о том, что у исторического процесса есть цель; о том, что страны подвластны приговору доброго и справедливого Б‑га.