Этот парень из песенки «Зунтик бульвэс, монтик бульвэс…» (именно так, по‑литовски, «бульвэс», а не привычные «бульбэс») будет теперь всегда напоминать мне об этой поездке.

Мы исколесили пол‑Литвы. Меня встретили в аэропорту Даумантас Тодесас, Юдита Гляуберзонайте и Феликс Дектор, и мы отправились в это удивительное путешествие.

А в Плателяе к нам присоединился Еугениюс Бунка — сын Якова Бунки, великолепного скульптора, создавшего первый мемориал жертвам Катастрофы в Литве. Сын продолжает дело отца: увековечивает мир, которого больше нет. В его доме хранятся прекрасные работы отца, и, к моему изумлению, одну из них он преподнес мне.

Парень из старой еврейской песни:

«В воскресенье картошка,
в понедельник картошка,
во вторник и в среду картошка,
в четверг и в пятницу картошка,
а в шабес — картофельная бабка!»

Конечно, я не смогу забыть, что этот парень и другие его земляки лежат в Плунге, под памятниками, поставленными им Яковом Бункой — Янклом‑Йослом Бунком, художником, который, вернувшись с фронта, не нашел в родном Плунге больше никого.



«Сад памяти литовского еврейства». Стоят кованые яблони — каждая памяти одного из местечек, где жили и умирали десятки поколений ярчайшей диаспоры евреев. Хорошо,
что деревья не настоящие.

Тридцать евреев Плателяя были расстреляны под этой горой в 1941‑м. Яков Бунка поставил им на горе деревянный памятник.



Потрясающая деревянная синагога в Пакруе, восстановленная почти из руин.

Мой любимый еврейский писатель с детства.

Глаз зацепился за эту доску в Вильнюсе: «В этом доме жил известный еврейский писатель Мойше Кульбак». Ничего лучше «Зелменян» о советских довоенных евреях я не читал.

Воложинская и Мирская ешивы — отход от традиции — преподавание в еврейских гимназиях. Поезд с этими остановками — маршрут тысяч. Но Кульбаков из них не так много.

После революции из Минска переехал в Вильно, потом в Берлин, потом опять в Вильно. Стал президентом всемирного еврейского Пен‑клуба. А в 1928‑м — опять же как многие — вернулся в СССР, единственную страну, где литературу и культуру на идише поддерживало государство. И быть бы ему расстрелянным со всеми вместе 12 августа 1952‑го, если бы его не расстреляли на 15 лет раньше. А не уедь он в СССР, лежал бы в Понарах. А может, ушел бы в партизаны с Ковнером и Суцкевером?.. Варианты есть, но их немного. И кровавая баня — почти во всех.