Представьте себе торговца, который продает и дурно пахнущую нефть, и благовонный бальзам. Если покупатель придет за нефтью, продавец продаст, но, не желая приближаться к ее зловонию, скажет: «Сам себе отмерь и отлей». В случае же с бальзамом, наоборот, торговец охотно говорит: «Погоди, пока я смогу отмерить его тебе, так что мы оба будем надушены этим ароматом». Как обычно, этический реализм мудрецов не может не впечатлять: они не отрицают предрасположенность человека ко злу, но настаивают на том, что добродетель возможна и поддерживается свыше.

Если патриархи жили за столетия до Моисея, что именно они изучали в своих ешивах? Как они могли изучать Тору, которая еще не была дана? Если Авраам знал Тору, почему же он не обучил ей свою семью и домочадцев? Если Тора существовала задолго до Моисея, для чего потребовалось Синайское откровение? Представление о том, что Тора существовала с начала времен, что она была создана задолго до того, как была дарована евреям, играет большую роль в еврейской мистике, и обсуждение в трактате «Йома», похоже, подкрепляет эту мистическую идею.

Древний принцип иудаизма гласит, что считать евреев — грех. Г‑сподь говорит об этом в 30‑й главе книги Исход, предупреждая Моисея, что, если тот будет прямо пересчитывать сынов Израиля, всех постигнет «губительная язва». Чтобы этого не произошло, подсчет надо производить косвенным образом: каждый еврей старше 20 лет должен дать выкуп за себя в полсикля, и затем монеты следует пересчитать.

В одной мишне сообщается, что в Храме совершилось десять чудес. Но это совсем другие чудеса, чем те, о которых мы читаем в Книге Исход. Мудрецы не требуют от нас верить тому, что посетители Храма могли лицезреть огненный столп или слышать глас Б‑жий. Скорее можно сказать, что это чудеса удобства, позволяющие Храму успешно функционировать несмотря на количество происходящих в нем процессов и численность паломников.

«Разве рабби Эльазар не говорил, что те, кто собирается выполнить мицву, не подвержены вреду?» — спрашивает гемара. Как Всевышний допустил, чтобы еврей, выполняющий Б‑жественную заповедь, был за это наказан? В ответе проступает присущий Талмуду прагматизм: «Там, где опасность постоянна, все иначе», — говорят мудрецы.

Йом Кипур, о котором мы читаем в Талмуде, не очень похож на тот Йом Кипур, который отмечают современные евреи. Последние две тысячи лет День Искупления проводят в посте и молитве. Но во времена Храма главным содержанием Йом Кипура были храмовые ритуалы, которые на протяжении всего дня проводил первосвященник, коэн гадоль, в их числе жертвоприношение животных, исповедание грехов и окропление кровью жертвенных животных внутреннего и самого сакрального помещения Храма — Святая святых.

Если ковчег мог быть спрятан, рассуждают мудрецы, то точно так же могли быть спрятаны другие упомянутые в Библии чудесные реликвии, которые впоследствии исчезли: золотой сосуд с манной, зацветший посох Аарона и бутыль с маслом, которым помазывали царей Иудеи. В этой дискуссии мудрецы пытаются преодолеть пропасть между библейской эпохой, когда Всевышний то и дело совершал чудеса для Израиля, и профанным настоящим, когда чудеса прекратились.

В Талмуде никак не обсуждается политическая сторона храмовой жизни; мудрецов интересует не секулярная власть, а священный обряд — неподвластный времени, всегда актуальный, сохранившийся в памяти поколений даже после того, как Храм был разрушен. Но иТалмуд ясно показывает, что к храмовым служителям предъявлялись высокие требования, которым они не всегда соответствовали.

Этот новозаветный эпизод служит яркой иллюстрацией противостояния христианства и иудаизма, подаваемого христианством как конфликт разных ценностей: приземленные евреи, поглощенные материальным миром, прежде всего деньгами, и безразличные к духовности и святости, получают справедливый упрек от Иисуса, который, напротив, печется лишь о чистоте сердечной... Очевидно, что это были не барыги, искавшие в Храме наживы, а храмовые работники, обеспечивавшие евреям возможность выполнить свои обязательства.

Легкость, с которой магия и ведовство встраиваются в талмудическую картину мира, на мой взгляд, очень показательна для талмудической ментальности и выявляет в ней нечто важное. Эта легкость подсказывает, что приверженность ученых Талмуда точным измерениям и правильному порядку действий, потребность выяснить до мельчайших деталей, как именно себя вести, чтобы угодить Б‑гу, вплоть до того, в каком порядке надевать башмаки поутру, — сама является разновидностью магического мышления.

Если вы начали трапезу в пятницу до заката, а потом начался шабат, а вы в самом разгаре ужина — что вам делать? Прервать трапезу и читать субботние молитвы или же продолжать есть, а молитвы прочесть, когда ужин закончится? Йеуда говорит, нужно прервать трапезу; Йосе, более снисходительный, считает, что этого делать не нужно.

Мудрецы Талмуда, рассуждая о природе и строении Вселенной, ошибались не больше, чем все остальные — и в их эпоху, и еще долгое время после. Но нельзя не задуматься о том, насколько религия, соответствовавшая их Вселенной, по‑прежнему соответствует нашей, гораздо более обширной и более хаотичной, где роль человечества уменьшилась и потеряла в значимости.