В основе сериала мемуары, рассказывающие о том, как отец Лео, охваченный яростью после измены жены, похитил пятилетнюю Тамару и ее семилетнего брата Исаака и увез их через полмира, скрываясь от Интерпола. Но этот сериал не только триллер о побеге. Его нерв — внутренняя жизнь еврейской общины Мехико

Для Йоханссон эта тема личная: в 2017 году в программе Finding Your Roots на канале PBS она узнала о судьбе своих родственников, погибших в Варшавском гетто. На премьере в Торонто актриса призналась: «Много лет я не знала своей истории. Поэтому для меня важно, чтобы голоса выживших были услышаны»

Рассказ о еврейской иммиграции в США — это рассказ и о большой удаче, и о страшном несчастье. Всем нам знакомы истории семей, отчаянно пытавшихся бежать из Европы и попасть в Соединенные Штаты в 1930–1940‑х годах. Европейские евреи не сидели сложа руки, когда над ними нависла угроза геноцида. История еврейской иммиграции в США — это история Америки и американского расизма, она не только о евреях и о триумфе евреев

Правда Натана заключалась в том, что он буквально одержим: ему во что бы то ни стало необходимо было зримо запечатлеть все, что он помнил об идишском прошлом Америки, которое существовало только в его голове, — встречи с И. Б. Зингером и радиоведущим Цви Скулером в Нижнем Ист‑Сайде в Нью‑Йорке, ленты в духе ковбойских фильмов Боба Стили, только на идише, кошерные буфеты, библейские истории, наследие его предков, сирийских евреев, и восточноевропейские предания

Ханши обожает провоцировать. Ей нравится быть самой дерзкой и бесстрашной в группе религиозных сверстниц, и, похоже, виноватой она себя нисколько не чувствует. Этим она и отличается от подруг, которые все время живут с ощущением вины. Когда смотришь сериал, удивляешься, как беззастенчиво Ханши нарушает все общественные приличия — не только в Израиле, но, похоже, и в целом мире. Порой даже неловко за этим наблюдать, а порой неуважение к общественным приличиям становится ее суперсилой

Почему архитектор‑еврей предпочел необрутализм? Ведь по сути это принижает архитектурный проект и эстетику необрутализма сводит к схематичной мономании вроде той, что преобладает в фильме. Ласло Тоту поручили спроектировать общественный центр. Вместо этого он создал тесное, некрасивое и неуютное здание — повинуясь идее, не ориентированной на живых людей, во всяком случае жителей пенсильванского городка, для которого оно строилось

Они были. Они сражались и гибли. Они побеждали. И их лица не карикатуры. Их тела не метафоры. Они не просились в кино, но им было бы чем ответить сценаристам. И вот их‑то не показывают. Потому что настоящий еврей с винтовкой не вписывается в привычный кадр. Он рушит нарратив: не шут, не мученик, не мессия. Просто солдат. А значит, равный. А значит — не нужен

Евреи в советском кинематографе — да и позже, уже в российском, — чаще встречались в титрах, чем в сюжетах. Это касается и фильмов о войне. Если попадались в них еврейские персонажи, то скорее среди жертв, а не фронтовиков, которых было так мало, что все наперечет

Откуда вообще берется эта еврейская ностальгия по странам, где жили наши предки, и конкретно по штетлам Украины/Российской империи? Чего нам, собственно, не хватает? Непролазной грязи проселков? Леденящей зимней стужи? Нищеты круглый год? Может, мы каемся за то, что утратили веру, и выражаем покаяние, преклоняясь перед евреями из Анатевки за их истовое еврейское благочестие? А может, для нас это способ соприкоснуться с бабушками и дедушками — предками, которых мы в глаза не видели, чьих лиц не можем даже представить (у нас нет их портретов и фотографий), чьих имен, и то порой не знаем?

Он раскрепощал своих собеседников роскошными обедами, платил им гонорар и неоднократно обещал, что не разгласит их имена в своем фильме. Незаметно для бывших немецких офицеров он снимал их разговоры на маленькую цилиндрическую камеру, спрятанную в сумочке у переводчика, передавая отснятый материал в фургон с записывающим оборудованием, припаркованный снаружи

Для фильма об эмоциональном наследии и пропасти между болью личной и унаследованной «Настоящая боль» явно копает не слишком-то глубоко, причем совершенно сознательно. Авторы симпатизируют своим героям-солипсистам, однако эта симпатия и скромность фильма идет в ущерб смыслу. Фильм не просто показывает нам персонажей с весьма ограниченными представлениями о прошлом — он фактически это одобряет

По мере того, как набирает обороты кампания по выдвижению на «Оскар» фильмов, посвященных Холокосту, их дистрибьюторы, по-видимому, склоняются к универсальным темам, а не еврейским. И это, конечно, отход от множества успешных кампаний по выдвижению на «Оскар» фильмов о Холокосте последних десятилетий, начиная со «Списка Шиндлера» и «Пианиста»: эти фильмы часто ставили ужасы Холокоста как важную часть свидетельства в центр своего предложения голосующим за «Оскар»