Этот текст — о западном кино: голливудском, британском, французском, фестивальном. О творчестве профессионалов кинематографа, которые десятилетиями создавали канон военной драмы. О фильмах, в которые верят и которые цитируют. Включают в школьные курсы и программы военных академий. Это разговор о том, как в мощном, разнообразном, гуманистическом кино почти не нашлось места для еврейского солдата. А если и нашлось, то место это оказалось странным: в углу кадра, в гротеске, в аллегории.

Еврейский солдат — один из самых долгоиграющих стереотипов в истории кинематографа. Его образ существует с начала XX века. И этот образ — не герой, не командир, не боевой товарищ. Он шут, он жертва, он урок. Всё, кроме полноценного участника войны.

История одного стереотипа

Парадокс в том, что еще до Холокоста еврей в кино — особенно военном — был фигурой, вызывающей смех. Один из первых примеров такого рода — фильм «Коэн спасает знамя» (Cohen Saves the Flag, 1913, США): карикатурный еврей, лишенный боевых качеств, не способный к подвигу. Это кино немое, но язык фарса в нем звучит громче любых слов.

Дальше десятилетиями типаж почти не менялся. Еврейский солдат в западных военных фильмах — это тот, кто портит марш, путает команды, роняет винтовку, стонет от страха и читает мораль другим. Он может быть трогательным, умным, чувствительным, но он никогда не выигрывает бой. Он нужен, чтобы другие герои на его фоне выглядели сильнее.

Иногда он гибнет. И тогда, особенно после войны, его смерть становится назидательной аллегорией. Еврей умирает, чтобы все остальные задумались. О добре. О человечности. О хрупкости мира. Его смерть — это не трагедия, а урок. Порой благородный, порой почти хрестоматийный, но всегда обезличенный.

Как это работает

В сценарной механике все очень просто. Еврейский солдат — всегда «другой» в армии, гомогенной по духу и культуре. Он или комик‑релиф, или «моральный центр», или трагическая фигура. Но почти никогда не просто солдат. Он либо жертва, либо чужак. Либо тот, кто не прошел испытание, либо тот, кто должен умереть, чтобы придать смысл поступкам других.

Перечислим примеры:

• «Какова цена славы?» (What Price Glory?, 1926, США) — еврейский персонаж выглядит фоном для мужской бравады.

• «Военно‑воздушные силы» (Air Force, 1943, США) — еврейский пилот представлен как сомневающийся, нервный.

• «Батаан» (Bataan, 1943, США) — в группе бойцов герой‑еврей не столько воин, сколько гуманист.

• «Шталаг 17» (Stalag 17, 1953, США) — лагерный персонаж, подозреваемый в предательстве, играет на еврейских стереотипах.

• «Холм в Корее» (A Hill in Korea, 1956, Великобритания) — еврейский солдат вписан как морально значимая фигура, не как боец.

• «Люди на войне» (Men in War, 1957, США) — еврейский персонаж озабочен гуманизмом, а не выживанием.

• «Враг у ворот» (Enemy at the Gates, 2001, Великобритания/ Германия/ Франция) — персонаж‑еврей изображен как слабый, страдающий и обреченный.

Галеви — собирательный фантом

В сериале «SAS: Герои специального назначения» (SAS Rogue Heroes, 2022, Великобритания) есть один еврейский персонаж — француз Галеви. Он маленький, тучный, неуклюжий. Его первое появление таково: он чихает на построении. Он не может залезть в грузовик без посторонней помощи. Он объект насмешек. В бою пасует, но в решающий момент жертвует собой. И, в духе киношной традиции, умирает, чтобы «искупиться».

Так в образе Галеви сценаристы использовали затертое до дыр клише: еврейский солдат не воин, а клоун, слабый и жалкий, но он может быть «искуплен» смертью.

После Холокоста: смерть как моральный инструмент

В послевоенном кино, особенно в Голливуде, смерть еврейского солдата становится символической. Она непременно что‑то означает. Чаще всего какой‑нибудь трюизм, что все мы братья, а война — плоха. Но конкретный еврей исчезает за этой ширмой нехитрого смысла.

• «Цель — Бирма!» (Objective, Burma!, 1945, США) — гибель еврейского радиста используется как драматическая пауза.

• «Глубокая шестерка» (The Deep Six, 1958, США) — персонаж‑еврей гибнет, чтобы другие поняли цену пацифизма.

• «Тобрук» (Tobruk, 1967, США) — еврейский переводчик жертвует собой, чтобы спасти «более подходящих» героев.

• «Битва за Анцио» (Anzio, 1968, США/Италия) — типичный персонаж, давящий на совесть: еврей, умирающий в одиночестве.

• «Высота “Гамбургер”» (Hamburger Hill, 1987, США) — еврейский боец — это интеллектуал, погибающий среди разнообразных мачо.

• «Красный барон» (The Red Baron, 2008, Германия/Великобритания) — персонаж‑еврей гибнет первым, и зрителю не дают шанса даже запомнить его имя.

Здесь мы видим, как смерть еврея на экране становится универсальным символом. Возможно, лучше быть символом, чем не быть вовсе. Но, как выясняется, ненамного.

Женщина и война: еврейка как объект

Женщина‑еврейка в западной военной драме — фигура еще более обезличенная. Если еврей‑мужчина может быть смешным, трусливым или морально сложным, то женщина почти всегда оказывается телом — доступным для эксплуатации, пытки, романтизации. И почти всегда — телом, лишенным голоса.

• «Юдифь из Вифулии» (Judith of Bethulia, 1914, США) — возможно, первая попытка кинематографа создать библейский образ еврейки. Но героиня превращается в символ страдания и сексуального самопожертвования.

• «Моритури» (Morituri, 1965, США) — героиня‑еврейка — не активный персонаж, а некий сосуд боли и насилия.

• «Лакомб, Люсьен» (Lacombe, Lucien, 1974, Франция) — юная еврейка влюбляется в коллаборациониста, и сценарий ни на секунду не дает понять, что на самом деле это изнасилование, а не роман.

• «Солдат из Оранжа»; в советском прокате «Оранжевый солдат» или «Солдаты «королевы» (Soldier of Orange, 1977, Нидерланды) — еврейская девушка лишена субъектности: ее судьба — гибель, ее роль — подать некий моральный сигнал.

• «Черная книга» (Black Book, 2006, Нидерланды/Германия/Бельгия) — героиня, агент еврейского подполья, влюбляется в офицера СС.

• «Исключение» (The Exception, 2016, Великобритания/США) — еврейка изображена соблазнительницей и шпионкой, втянутой в жестокую любовную игру с нацистом.

• «Подводная лодка» (Das Boot, 2018, Германия) — персонаж‑еврейка присутствует ради сексуальной сцены унижения.

А были и настоящие

Между тем евреи воевали — не как исключение, не как курьез, а как часть армии — от начала и до конца, от рядовых до генералов.

В армии США служили около 550 тыс. евреев. Более 11 тыс. из них погибли, 36 тыс. были награждены. Трое получили высшую военную награду страны — Медаль Почета. Их имена: Раймонд Зусман, Бенджамин Саломон, Изадор Джашмэн. У Саломона, хирурга, не было шансов: он отстреливался до последнего, прикрывая эвакуацию раненых. Классика американского героизма, но с еврейским именем.

В британской армии — 62 тыс. еврейских солдат, то есть 13% от всей еврейской общины страны. Среди них — кавалеры Креста Виктории, Военного креста, ордена Британской империи. Воевали в Африке, Италии, на Балканах. Без юмористических чихов на построении.

Из еврейского ишува в Палестине на фронт ушло до 40 тыс. человек. Они сражались в составе британских сил. Еврейская бригада, сформированная в 1944 году, воевала в Италии под флагом со звездой Давида. В том числе специальная группа допроса — элитное подразделение, действовавшее под видом частей «Африканского корпуса» вермахта — состояло почти исключительно из палестинских евреев. Никакого карикатурного Галеви, настоящие бойцы.

В армии Канады служили 16 тыс. евреев, Австралии и Новой Зеландии — 3 тыс., Южной Африки — 10 тыс., Франции — 46 тыс., в польской армии — 140 тыс. И это не считая подполья, отрядов маки, восстаний в гетто.

Они были. Они сражались и гибли. Они побеждали. И их лица не карикатуры. Их тела не метафоры. Они не просились в кино, но им было бы чем ответить сценаристам.

И вот их‑то не показывают. Потому что настоящий еврей с винтовкой не вписывается в привычный кадр. Он рушит нарратив: не шут, не мученик, не мессия. Просто солдат. А значит, равный. А значит — не нужен.

Почему это важно

Можно сказать: ну и что, это же просто кино. Оно всегда искажает. Оно про архетипы, а не про архивы.

Но именно кино формирует массовое представление о войне. Не документальные хроники, не военные мемуары, не университетские лекции — а именно кинофильмы, сериалы, образы на экране. Они сегодня определяют, кто считается героем, кто статистом, а кто — поводом для сочувствия.

Еврейского солдата в западном кино нельзя назвать просто забытой фигурой. Это искаженное отсутствие, стертое лицо. И пока в массовом военном нарративе он остается смешным, слабым, вторичным или мертвым — он будет оставаться чужим. Даже на своей войне.

После Холокоста еврей в кино стал символом — но не солдатом.

И сегодня, когда сама память становится полем битвы, стоит задать вопрос: почему образ еврея в форме до сих пор вызывает смех, недоверие или неловкое молчание?

Ответим честно: потому что его таким сделали. И продолжают делать.