130 лет назад в Ростове-на-Дону в семье скрипача и оперного дирижера Арона Цимбалиста и его жены Марии, урожденной Литвиновой, родился Ефрем Цимбалист, один из самых прославленных скрипачей-виртуозов.

20 лет назад ушел из жизни великий скрипач и дирижер Иегуди Менухин. Когда Иегуди было два года, родители взяли его на концерт сан-францисского симфонического оркестра – просто не с кем было оставить ребенка. Когда мальчику исполнилось четыре, ему купили скрипку. За месяц до своего девятилетия он дал первый сольный концерт. Когда, тринадцатилетним, он гастролировал по Европе, к нему после триумфального концерта в Германии бросился Эйнштейн, восклицая: «Теперь я знаю, что есть Б-г на небесах!..»

Заменить в повседневной жизни голусные языки (в том числе и идиш) ивритом оказалось проще, чем построить новую израильскую музыкальную культуру «с нуля», выведя ее из библейских кантилляций и средневековых молитв йеменских и иракских евреев.

К 100-летию легендарного композитора Леонарда Бернстайна в Большом зале Московской консерватории состоится единственный показ киноверсии бродвейского мюзикла «Вестсайдская история». Киноконцерт пройдет 16 ноября в сопровождении симфонического оркестра «Русская Филармония» под управлением голландского дирижера Эрнста Ван Тила.

14 сентября звезде британского соула Эми Уайнхаус исполнилось бы 35 лет. Борис Барабанов вспоминает легендарную певицу, чье имя еще десять лет назад не сходило со страниц британских газет. Но прежде чем стать любимой героиней таблоидов, Эми Уайнхаус успела пройти путь, не слишком свойственный девушкам из благополучных еврейских семей с севера Лондона.

Это модный жанр — джаз дружит с клезмером и всегда дружил, недаром и Рэй Чарльз как‑то признался, что «настоящий джаз могут играть только черные и евреи». Это, конечно, не так — исключений слишком много, чтобы верить в правило, но в истории джаза еврейская тема, правда, важна. Можно вспомнить, что чуть ли не единственным белым музыкантом, которого приглашал выступать с собой Майлз Дэвис, был кларнетист Бенни Гудмен, сын сбежавших из Российской империи евреев.

«“Музыка, — говорил он, — это универсальный язык”. Для Леммера это не просто клише. Благодаря этой установке его музыка преодолевает культурные барьеры и доходит до людей разной веры и разного бэкграунда — от белзских хасидов, как и он сам, до афроамериканских христиан, которые слушают его песни онлайн. Видео с его песнями на YouTube регулярно получают множество хвалебных отзывов от слушателей‑неевреев, завороженных его голосом».

Ежи Петербургский, по прозвищу Петербургский Гарри, кроме мелодии «Утомленного солнца» сочинил еще одну бессмертную песню — вальс «Синий платочек». Потомок клезмеров, он учился в Варшавской и Венской консерваториях и в 1922 году, двадцати пяти лет от роду, в Варшаве возглавил джазовый оркестр. Вместе с другими жертвами пакта Молотова—Риббентропа, то есть раздела Польши, Петербургский остался в Белостоке, где — вплоть до своего бегства в Аргентину десять лет спустя — возглавлял Белорусский республиканский джаз-оркестр.

25 января исполняется 80 лет со дня рождения Владимира Высоцкого. В публикациях о поэте уже много раз говорилось о бесконечном разнообразии тематики в песнях Высоцкого. Но, кажется, никто еще не обратил наше внимание на то, что была в его поэтико-музыкальном творчестве тема еврейская.

60 лет назад ушел из жизни российский композитор и педагог Михаил Фабианович Гнесин. «Лехаим» публикует воспоминания председателя правления Союза композиторов СССР Тихона Хренникова о своем учителе, записанные в 2000 году.

Даже если вы никогда не слышали «Oxygene» и у вас никогда не замирало сердце от кадров выступления Жарра в Китае, представление у Масады гарантированно станет для вас удивительным опытом. Я даже немного завидую тем, кто поедет туда слушать Жарра с чистого листа. Это может быть похоже на обращение в новую веру.

Безмятежный корабельный рок‑н‑ролл соседствует с предельными яростью и нежностью разнонациональных обитательниц женского барака, остановившихся на узкой границе между жизнью и смертью. Польская и русская песни — самое красивое, что есть в опере. А самый пронзительный момент — баховская Чакона, сначала совсем цитатная, но постепенно ее заволакивают колкие диссонансы ХХ века.