Память — это не то, что с нами случилось. Это то, что мы с этим сделали.

Можно помнить — с болью, с правдой, с именами. А можно — забыть. Или, что хуже, заменить. Одну историю — на другую. Одного героя — на другого. Одну звезду — на крест. Одно имя — на пустоту.

На этой неделе все крутилось вокруг этого выбора. Мы отобрали пять сюжетов, и каждый из них — о том, как живет, борется или исчезает память. Как она превращается в символ. Или, наоборот, — в государственную опасность.

В Польше с президентской трибуны отказываются от ханукальных свечей. В Ватикане вспоминают человека, который не отказался от евреев. В архивах Третьего рейха читают подозрения о том, не был ли Франко евреем. На военных кладбищах Франции меняют кресты на звезды. А в Израиле — возвращают писателю его имя. И не в суде, а в романе.

Это «Пятый пункт». Итоги недели с еврейской точки зрения. Пять сюжетов — одна ось. Память. Или ее отсутствие.

СМОТРЕТЬ В VK ВИДЕО

Пункт первый. Польша, где свечи гаснут

1 июня в Польше избрали президента. Новый глава государства — Кароль Навроцкий, историк, который предпочитает одни главы прошлого другим. В своей кампании он прямо заявил: ханукальных свечей в президентском дворце больше не будет.

Его поддержала партия «Право и справедливость», уже однажды прославившаяся законом 2018 года, запрещающим публично говорить о соучастии поляков в нацистских преступлениях. Закон позже смягчили — но эффект остался. Уголовная угроза была снята, общественная — осталась.

Навроцкий возглавлял Институт национальной памяти. Но этот институт все чаще запоминает только то, что удобно. При нем Институт стал рупором концепции «польского страдания и героизма» — без тени самоанализа.

Во втором туре Навроцкий победил либерального мэра Варшавы Рафала Тшасковского с минимальным отрывом. Но символически — это большой разрыв. Потому что свеча — это не просто свет. Это признание.

Когда в 2023 году депутат Сейма Гжегож Браун сорвал ханукальную церемонию, выкрикивая, что это «оскорбление польского католицизма», его назвали маргиналом. Сегодня его лозунги стали политической платформой нового президента.

Польша становится страной, где ханука — уже не память, а провокация. Где исследование Холокоста — уже не долг, а угроза. Где память еврейская — уже не часть польской, а что-то отдельное.

И когда гаснут свечи — это не свет уходит. Это уходит правда.

Пункт второй. Хоссу и тот, кто не забыл

2 июня, Ватикан. Сикстинская капелла. Папа Лев XIV говорит вслух то, что в Европе слишком долго не говорили: Церковь — рядом с еврейским народом.

Служба посвящена памяти блаженного Юлиу Хоссу — греко-католического кардинала, архиерея Клужа, спасавшего евреев Трансильвании в годы Холокоста. Папа называет его «пророком надежды и символом братства». И эти слова — не ритуальные. Они об истории, в которой Церковь, человек и совесть оказались втянуты в тяжелую, неоднозначную, кровавую драму.

Хоссу действовал в Северной Трансильвании — регионе, переданном Венгрии в 1940 году по решению нацистской Германии. Там, как и в остальной венгерской юрисдикции, начались преследования евреев. Хоссу не участвовал в митингах. Он укрывал, вмешивался, писал письма, говорил с паствой. Он не строил себе ореол мученика. Он просто отказывался подчиняться злу.

Но если бы таких, как он, было большинство, у нас не было бы той Катастрофы, какую мы знаем. И в этом вся суть.

Католическая церковь во время Катастрофы — это одна из самых сложных страниц истории. На местах — десятки тысяч священников, монахов, мирян, которые прятали еврейских детей, организовывали побеги, подделывали документы, крестили для спасения. В Италии, Франции, Бельгии, Польше — везде были монастыри, где евреи нашли убежище. И это не забыто. Эти имена записаны в Яд Вашем.

Но официальная позиция Ватикана была другой. Папа Пий XII, избранный понтификом в 1939 году, выбрал стратегию нейтралитета. Он не осудил аншлюс Австрии, не прокомментировал депортации венгерских евреев, не вмешался даже в октябре 1943 года, когда из Рима, в нескольких сотнях метров от Апостольского дворца, нацисты арестовали более тысячи евреев и отправили их в Освенцим. Ни одна официальная протестная нота Ватикана не была направлена нацистской Германии по этому поводу.

После войны апологеты Пия XII утверждали, что он «работал в тишине»: что через подчиненных и дипломатические каналы он содействовал спасению. Возможно, это так. Но вопрос остается: должен ли понтифик молчать, когда речь идет не о дипломатии, а об истреблении?

На этом фоне Юлиу Хоссу — не просто праведник, он — моральный контрапункт. Он не имел власти Папы. Не имел армии, не имел дипломатии. Но имел голос. И использовал его.

Весной 1944 года, когда в Клуж-Напоке (в венгерском Коложваре) начинались приготовления к созданию еврейского гетто, он опубликовал пастырское послание, обращенное к священникам и мирянам:

«Наш призыв, — писал он, — обращен ко всем вам, досточтимые братья и возлюбленные чада: помогайте евреям не только мыслью, но и жертвой, зная, что сегодня нет дела более благородного, чем проявление христианской и румынской помощи, рожденной из пламенной человеческой любви. Первая наша забота в настоящий момент должна быть — это дело милосердия».

По свидетельству главного раввина еврейской общины Клужа Моше Кармили-Вайнбергера, это письмо спасло тысячи жизней.

Папа Лев XIV процитировал это послание на этой неделе, добавив:

«Мы отмечаем особый год в честь кардинала Юлиу Хоссу — символа братства, выходящего за пределы этнических и религиозных границ. Процесс присуждения ему звания “Праведник народов мира”, начатый в 2022 году, был вызван его мужественными действиями в защиту евреев Северной Трансильвании, когда между 1940 и 1944 годами нацисты реализовывали свой ужасный план по их депортации. Хоссу, подвергая себя и греко-католическую церковь огромному риску, проводил широкую деятельность по предотвращению депортаций. Его надежда — это вера человека, который знает: врата зла не устоят против Божьего дела».

А дальше прозвучало то, что в этом пространстве звучит особенно сильно:

«Церковь близка к страданиям еврейского народа, кульминацией которых стал Холокост. Она знает, что значит боль, изоляция, преследование. Именно поэтому она чувствует своим долгом — по совести — строить общество, основанное на уважении человеческого достоинства».

Юлиу Хоссу после войны был арестован — не за помощь евреям, а за отказ ликвидировать свою Церковь. Коммунистические власти Румынии требовали, чтобы греко-католики «добровольно» присоединились к православию. Он отказался. Провел 22 года в заключении и изоляции. Умер в 1970 году — без сана, без кафедры, но с совестью.

В 2019 году он был беатифицирован Папой Франциском. Тогда же прозвучала его ключевая фраза:

«Бог послал нас в эту тьму страданий для того, чтобы мы прощали».

Папа Лев XIV, вспоминая эти слова, добавил:

«Они воплощают дух мучеников: непоколебимую веру, лишенную ненависти, соединенную с милосердием, которое превращает страдание в любовь к гонителю. Даже сегодня эти слова звучат как пророческое приглашение — преодолеть ненависть прощением и жить своей верой с достоинством и мужеством».

Эта речь не только о Хоссу. Это — попытка сказать: мы помним. Не только того, кто спасал. Но и того, кто не сказал ни слова.

В октябре 2025 года католический мир будет отмечать 60-летие Nostra Aetate — декларации Второго Ватиканского собора, которая впервые официально отказалась от богословского антисемитизма и положила начало новому диалогу с еврейским народом.

Но даже Nostra Aetate не была бы возможна без таких, как Юлиу Хоссу. Без людей, которые не дожили до формулировок, но выбрали истину — тогда, когда она еще стоила очень дорого.

Память о Хоссу — это не медаль на груди Церкви. Это ее экзамен. И если она действительно хочет быть светом, как сказала однажды, — ей придется снова и снова вспоминать не только героев. Но и молчание.

Потому что только так появляется шанс, что новое зло не пройдет тем же путем. В тени церковных башен, под звуки органа, сквозь цензуру страха. И с благословения тишины.

Пункт третий. Франко: союзник и подозреваемый

А теперь — архивы. Берлин. Федеральный архив Германии. Там обнаружили служебную записку СС, датированную 1936 годом. В ней — донос: Франсиско Франко, глава испанских националистов, «может быть евреем».

Донос поступил от Федерико Нильсена-Рейеса — боливийского дипломата и сочувствующего нацизму. Генрих Гиммлер распорядился проверить. Документ был зарегистрирован официально.

Это почти гротеск. Франко — союзник Германии, диктатор, авторитарный лидер, которого нацисты поддерживали в гражданской войне. Но и этого было недостаточно, если подозрение касалось происхождения.

Потому что нацистская одержимость чистотой крови распространялась и на друзей. Раса была выше политики.

Историки спорят: был ли у Франко еврейский корень? Возможно, нет. Но сам факт, что вопрос считался важным в СС, говорит о многом. О паранойе. О фанатизме. О том, как даже союзники не защищены, если у тебя «не тот дед».

История Франко с еврейством двойственна. Он помог некоторым сефардам, но в риторике часто использовал антисемитские клише.

Теперь мы знаем: в 1936 году в нацистских папках появилась его фамилия. И вопрос рядом: «Еврей?»

Это не просто досье. Это зеркало режима, для которого лояльность значила меньше, чем кровь.

Пункт четвертый. Шестеро, которым вернули звезду

Франция. Немецкие военные кладбища. Более века назад там похоронили шестерых еврейских солдат Германской империи. С крестами на могилах. Сегодня — звезды Давида.

Имена восстановлены: Меир Леви, Юлиус Левенштейн, Мозес Коэн, Эдуард Мозес, Фридрих Рамер, Зигмунд Мецлер.

Организация Operation Benjamin в рамках проекта Operation Levi провела архивное расследование, подтвердила происхождение каждого — и добилась исправления. Вместе с немецким Volksbund они установили новые надгробия.

На церемонии присутствовали родственники. Один из них сказал: «Теперь их вернули в еврейский народ».

12 тысяч евреев погибли за Германию в Первую мировую. Многие — с крестом на могиле. Не по воле. По инерции. По беспамятству.

Теперь это меняется. Не сразу. Но навсегда. Потому что звезда — это не символ. Это утверждение: я был. Я есть. Я — не ошибка в реестре.

Пункт пятый. Бабочка и подпись: Шуламит Лапид и возвращение украденного голоса

А в Израиле — другая история памяти. Не о смерти. А о краже. Не тела. А авторства.

Шуламит Лапид, одна из самых читаемых израильских писательниц, выпустила роман «Бабочка в сарае» — и на этой неделе он вышел на русском языке в издательстве «Книжники», в переводе Анны Субич.

Это история писателя, у которого украли рукопись. Опубликовали под чужим именем. Его обвинили в плагиате. Его забыли. Его стерли.

Но за него вступается Лизи Бадихи — журналистка-сыщица, героиня цикла. И мы следим не за детективом, а за чем-то большим: за борьбой за право называться автором. За имя.

Лапид знает, как устроен литературный мир. Зависть. Коллективная амнезия. Индустрия, где все можно отнять — если вовремя взять.

«Бабочка на складе» — это роман о том, как легко исчезнуть. И как трудно — вернуться.

Потому что память — это работа. Непрерывная, упрямая, тихая. Не дающая забыть. Даже когда все вокруг говорят: «Ну что вы, хватит уже».

Заключение

Вот такая была неделя. В Польше — тишина вместо свечей. В Ватикане — голос, которого не хватало тогда. В Берлине — донос, оказавшийся важнее дружбы. Во Франции — звезда, которую вернули слишком поздно. В Израиле — имя, которое наконец написали на обложке. Пять историй. Пять форм памяти. Или беспамятства. Один защищал евреев — и потерял свободу. Другой победил на выборах — и отнял у евреев место в истории. Один нашелся в архиве как подозреваемый. Другой — на кладбище как забытый. И еще один — в книге, из которой его вычеркнули, но вернуть оказалось возможно.

Память — это не слова на камне. Это выбор. Говорить, когда страшно. Возвращать, когда легче забыть. Подписывать, когда проще промолчать. Если мы хотим, чтобы у нас было что оставить после себя, нам надо уметь помнить не только свое. И уметь признавать чужое — как часть общего.