Натан Ингландер
Министерство по особым делам
Перевод с английского М. Загота
М.: Книжники, 2018. — 560 с.

Роман Натана Ингландера — это кафкианская фантасмагория. В роли Замка здесь Министерство по особым делам, непроходимый лабиринт с многодневными очередями, лестницами, охраняемыми бдительными стражами и секретными подвалами, где то ли пытают, то ли хранят досье на пытаемых. В то же время это совершенно реалистический роман, почти фотография центральных кварталов Буэнос‑Айреса после свержения Исабелиты, вдовы и преемницы легендарного президента Аргентины Хуана Перона, и прихода к власти хунты во главе с генералом Хорхе Виделой. Последний, надо отдать ему должное, немедленно после воцарения развязал кампанию государственного террора, по размаху, жестокости и бессмысленности превзошедшую большинство южноамериканских аналогов. История, увы, оказалась несправедлива к генералу — символом массовых репрессий в регионе для внешнего мира стали сравнительно травоядный Пиночет или парагвайский диктатор Стресснер, а Видела почти забыт.

Впрочем, в романе Ингландера Виделы тоже нет, нет и его товарищей по хунте. «Министерство по особым делам» — книга вообще не слишком многолюдная, почти камерная. В центре — еврей со странным именем Кадиш Познань и его жена Лилиан. Их сына‑студента сотрудники секретной полиции забрали из дома вместе с тремя подозрительными книжками, и с тех пор его никто не видел. Попытка родителей вернуть сына — живым или хотя бы (в финале) мертвым — и составляет, по сути, все содержание романа.

Кадиш зарабатывает на жизнь тем, что сбивает надписи с памятников на еврейском кладбище. Его заказчики — почтенные буэнос‑айресские врачи и предприниматели, не желающие, чтобы фамилии на могилах лишний раз напоминали окружающим об их родителях: громилах, сутенерах и шлюхах. При очередном посещении кладбища Кадиш видит труп мужчины, которого, по всей видимости, зарезали в другом месте, а потом привезли сюда. Однако когда он возвращается, труп уже исчез. Так в роман входит отсылка к Антониони, а через него — к Кортасару (куда же без Кортасара в романе об Аргентине!), а с ней и одна из основных тем: недостоверной, ускользающей, мерцающей реальности.

Свет в гостиной погас, а минуту назад горел. Хотя, если вдуматься, он не помнил, горел там свет или не горел. Так или иначе, Лилиан должна быть там. Но если он не может вспомнить простую вещь, значит, он точно сходит с ума. Ему сразу стало легче. Ну а то, что он видел разом две взаимоисключающие вещи, больше его не смущало. Это же хорошо: ты разом видел и как свет погас, и на сто процентов убежден, что он не горел.

Чтобы две противоречащие друг другу реальности сосуществовали, нужно сойти с ума. При этом Лилиан и Кадишу следует остаться в здравом уме, иначе в Аргентине жить нельзя. Пусть в этом и есть противоречие. Так же, как в случае с сыном, который одновременно и жив, и мертв.

О жизни человека при тоталитарном режиме, о диктаторах третьего мира, о латиноамериканских гротесках много написано авторами куда более значительными, чем Ингландер. Он, конечно, не помянутый Кафка, не Оруэлл, не Грэм Грин. Что не отменяет того факта, что в его романе есть много моментов, которые, говоря языком школьных сочинений, «заставляют задуматься».

В первую очередь это очередное опровержение прекраснодушного Джона Донна и романтичного Хемингуэя. Человек человеку, конечно, именно остров. С несчастьем, болью ты всегда остаешься один на один, отделенный проливами от всего остального человечества. Тебе не нужны другие — разве что как пара ушей, в которые можно влить свой монолог о собственном горе, и тем более ты не нужен им. В конце концов, каждый умирает в одиночку, как заметил другой писатель, неплохо понимавший природу как человека, так и государства. В книге Ингландера есть замечательный эпизод, когда Лилиан слушает историю родителей, которые, как и она, потеряли сына, — и вдруг понимает, что того похитили еще раньше, при Исабелите, если не при Пероне. И тут она сразу перестает им верить: ведь в те благословенные времена никакого террора не было, люди начали исчезать только тогда, когда исчез их с Кадишем Пато.

Хороший повод для размышлений дает и сама по себе новейшая история Аргентины. По‑русски о Пероне и перонизме написано не так много. Об Аргентине тех времен мы знаем в лучшем случае по фильму «Эвита» с Мадонной, который, во‑первых, далеко не шедевр, а во‑вторых, разумеется, имеет больше отношения не к истории, а к мифу о ней.

Есть, впрочем, замечательное — особенно в части описания перонизма как идеологической системы — эссе Кирилла Кобрина о Борхесе и курах. Кобрин видит в Пероне — и вполне справедливо — предтечу нынешнего антиинтеллектуализма, своего рода Трампа до Трампа, с понятной поправкой на время и место. Аргентинский лидер искренне считал, что сапоги выше Шекспира (если, конечно, допустить, что Перон слышал о существовании последнего), и эта убежденность естественным образом роднила его с большинством сограждан.

Поучителен и финал того режима, который убил Пато Познаня и еще десятки тысяч аргентинцев. В начале 1980‑х уровень жизни упал, генералы, как им и положено, решили спасти положение маленькой победоносной войной, полезли на Фолклендские острова и получили стремительный отлуп от Маргарет Тэтчер. Тут‑то народ и осознал, что существующий режим, оказывается, — позор нации, начались массовые протесты, и хунта пала. То есть когда в течение нескольких лет даже не оппозиционеров, а просто потенциально неблагонадежных средь бела дня убивают, арестовывают, похищают, пытают и сбрасывают живыми с вертолета в океан, — это, в общем‑то, норма, ибо стабильность, рост уровня жизни и геополитические амбиции. А вот когда экономика начинает падать, а фолкленднаш оборачивается пшиком, население немедленно просыпается и осознает. До следующего экономического подъема и удачной аннексии соседних территорий.

Приобрести книгу можно на сайте издательства «Книжники»