Профессор Университета им. Бар‑Илана Сьюзан Хандельман в одной из своих работ пишет, что Любавичский Ребе «получал — и, прочитав лично, отвечал примерно на четыреста писем в день».

Я помню, как почтовая машина ежедневно подъезжала к 770 — дому, в котором тогда, в 1991‑м, Ребе уже не только молился и работал, но и жил.

Письма были на десятках языков — вопросы, просьбы о благословении. Секретариат Ребе — громкое название тесной комнаты рядом с кабинетом Ребе — сортировал письма по срочности.

Поэтому я свое письмо написал по‑русски. Это была уловка: в секретариате уже не было русскоязычных сотрудников, поэтому «русские» письма на всякий случай — у этих русских всегда чрезвычайные обстоятельства! — сразу попадали на стол Ребе.

Ребе шел 90‑й год, но свой ритм жизни, 18‑часовой рабочий день, он продолжал соблюдать. Не хотелось этим злоупотреблять, но написал я ему действительно в чрезвычайной ситуации: надо было принять судьбоносное решение.

Мне было восемнадцать, я приехал из Москвы, проучившись год в ешиве. Тогда мне было очевидно, что уехал я навсегда. Потому, начав свое письмо словами «до сих пор я учился в московской ешиве “Томхей тмимим”», сразу перешел к сути вопроса. Куда податься?.. Меня уже приняли в ешиву в Нью‑Йорке, но были возможности продолжения учебы и в Израиле, и в Лондоне.

Изложив с утра пораньше в этом письме свои соображения со всеми плюсами и минусами каждого из вариантов, я передал письмо в секретариат.

В тот же день, через несколько часов, меня разыскали прямо в 770: «Срочно беги в секретариат, тебя разыскивает реб Биньёмин Клайн».

Раввин Клайн, секретарь Ребе, показал мне ответ.

Надо пояснить, что ответы Ребе писал прямо на полях полученных писем.

Подчеркнув красным первые слова в моем письме — «до сих пор я учился в московской ешиве “Томхей тмимим”», Ребе на полях написал одиннадцать слов на иврите: «Там пусть и продолжит и этим привлечет жизненные силы всем учащимся там. Б‑г дарует ему удачу. Буду за него молиться».

Этот ответ навсегда изменил мою жизнь.

Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, я создал семью, у нас шестеро детей и пока одна внучка, — и все это прямое следствие одиннадцати слов на полях моего письма в июне 1991 года.

Сто двадцать лет назад родился человек, написавший мне эти одиннадцать слов.