В июле 1830 года французские войска заняли Алжир и водрузили триколор над его крепостью. Еврейская община Алжира тогда насчитывала около 30 тысяч человек. Большой процент в ней, как и в других североафриканских общинах, составляли потомки испанских беженцев. Внутренняя общинная организация в начале XIX века оставалась такой же, как была установлена в XV веке главными раввинами Испании: религиозное образование, раввинатские суды, глава общины, назначавшийся деем (правителем Алжира) и отвечавший за сбор налогов и податей.

Алжирские евреи столетиями жили почти в полной изоляции от нееврейского мира. Они мало общались и с «франкскими евреями» – торговцами Леванта, у которых был свой особый мир. Те были в основном весьма зажиточными людьми, пользовавшимися привилегиями и имевшими относительно независимый статус.

Если в крупных городах и портах Алжира присутствие франкских евреев с их накопленными богатствами способствовало некоторому повышению жизненного уровня их местных единоверцев, расширению их кругозора, то в небольших поселениях в глубине страны царили нищета, приниженность и страх.

Турки захватили Алжир в 1516 году. Это было такое же мусульманское правление, как и арабское, чреватое тяжелыми налогами, поборами и нередким произволом властей предержащих, но они не вмешивались во внутреннюю жизнь еврейских общин.

В глазах дея, а позднее и европейских консулов только франкские евреи заслуживали какого-либо внимания. Франкские евреи могли одеваться, как хотели, жили вне меллаха (еврейского квартала), не подлежали юрисдикции деев.

Приход французов в Алжир положил начало изменению устоявшегося веками уклада жизни местного населения. Евреи с энтузиазмом встретили новую власть, которая объявила «свободу населению всех категорий, свободу религии, собственности, промыслов и торговли».

Первый французский правитель Алжира маршал Клозель пытался поставить под свой контроль местные учреждения и систему управления, которая, в отличие от французской, не была светской, а основывалась на шариате. Перемены коснулись и еврейской общины. Французы рассматривали арабов и евреев не только как адептов различных религий, но и как две различные нации, подчиненные французскому управлению, но еще сохранившие некоторые черты внутреннего самоуправления. Глава общины ежегодно утверждался главнокомандующим из трех кандидатов, которые предлагались общиной, и ему непосредственно подчинялся. В его функции входил полицейский надзор за еврейским населением, ответственность за исполнение решений раввинатского суда и сбор налогов.  Из девяти кандидатов в общинный совет, представляемых нотаблями, главнокомандующий утверждал трех членов.

Французы сформировали и смешанные органы управления: в муниципальный совет Алжира в 1831 году входили семь арабов и два еврея. Торговая палата состояла из пяти французов, одного араба и одного еврея, сначала назначаемых на шесть месяцев, а позднее избираемых.

По мнению французской администрации, раввинистическая юстиция оставляла желать лучшего. Французы пытались адаптировать местное население, и прежде всего евреев, к новой системе. Была урезана компетенция раввинатских судов. В 1841–1842 годах вся юрисдикция этих судов была поставлена под французский контроль, хотя французские юристы для разрешения некоторых конфликтов в общине обращались к письменному мнению раввинов.

Алжирские евреи, надеясь вскоре получить все те права, которыми издавна пользовались франкские, поддерживали многие преобразования французской администрации. Их надежды подогревались Центральной консисторией евреев Франции. Консистория полагала, что важнейшим этапом на пути вовлечения евреев в современное общество было бы обновленное школьное образование, которое поможет покончить с нищетой и невежеством еврейского населения Алжира.

В короткий срок архаичная организация еврейской общины была преобразована и приспособлена к французской гражданской системе, тогда как мусульмане скрупулезно сохраняли все свои религиозные институты. Пример быстрой ассимиляции евреев Франции со времен Французской революции 1789 года, их успешное вовлечение в гражданское общество утверждали некоторых членов правительства в мысли, что и алжирские евреи могут последовать таким путем, а позднее станет возможной и значительно более трудная ассимиляция большей части арабов.

В 1860 году евреев обязали служить в воинских частях Алжира, что было знаком доверия, уважения и чести, оказанной им французской администрацией.

За 30 лет евреи сумели адаптироваться к языку, нравам и культуре Франции, несмотря на трудности и сумятицу смешанного законодательства. Многие молодые евреи освоили свободные профессии. Некоторые из них, благодаря способностям и трудолюбию, выдвинулись на первые позиции в местном обществе, что ранее в мусульманской среде, за редчайшими исключениями, было невозможно. Они получили известность в сфере медицины, журналистики, науки. Евреи занимали должности инженеров, адвокатов, высших чиновников, офицеров. Заметно изменилась их жизнь. С исчезновением гетто мало-помалу исчезал живописный, но архаичный образ еврея-ремесленника, еврея-разносчика в алжирских городах. Еврейская торговля изменила свой сугубо восточный колорит и приняла европейские формы.

С 50-х годов XIX века французскими влиятельными евреями стала выдвигаться идея предоставления алжирским евреям французского гражданства, т.е. коллективной натурализации.  Выступления видного политика Второй республики Адольфа Кремье на громких судебных процессах создали ему имя выдающегося адвоката, одного из самых красноречивых ораторов своего времени.

Некоторые газеты поддерживали притязания алжирских евреев на французское гражданство. Они напоминали о храбрости еврейских солдат, об их лояльности Франции, об их успешном посредничестве между мусульманским населением и французской администрацией. Не забыли и о пропаганде ценностей французской цивилизации от Алжира до Центральной Африки, где евреи занимались торговлей.

В 1860 году, во время первого посещения Алжира императором Наполеоном III, ему была вручена петиция 10 тысяч алжирских евреев. Они писали, что испытывают унижение от неопределенности своего статуса. Евреи остаются чужими и отчужденными в стране, где они родились…

В 1864 году, во время второго посещения Алжира, император согласился частично удовлетворить их требования. Сенат не предоставил всем алжирским евреям французское гражданство, но указом от 14 июля 1865 года позволил хлопотать о нем в индивидуальном порядке. Те из них, кто имел особые заслуги на военном и общественном поприще, могли наряду с мусульманами по достижении 21 года ходатайствовать о предоставлении французского гражданства.

Правительство Франции колебалось. Оно не решалось предоставить алжирским евреям коллективное гражданство, боясь реакции большей части мусульманского населения, которое могло расценить преимущество местных евреев, как урон собственному статусу, угрозу исламским нормам. Оно пошло на предоставление прав французских подданых как мусульманам, так и евреям, что означало подчинение императору и французским властям всех уровней, но не давало существенных прав, которыми пользовались французы. Однако арабское население и их вожди вовсе не желали получить французское подданство ценой отказа от прежнего многовекового собственного привилегированного статуса.

Индивидуальная натурализация шла очень медленно из-за бесконечных проволочек в процедуре рассмотрения поданных прошений. Ее смогли получить лишь 200 евреев из многотысячного населения. Некоторые члены семей сумели получить гражданство, и в результате семьи оказались разделенными. В вопросах брака, развода, наследования возникла сумятица. Неоднозначность юридического положения евреев порождала нескончаемые конфликты. Вопрос о коллективной натурализации возник вновь.

В 1865 году видный судейский чиновник С. Фрежье опубликовал работу под названием «Алжирские евреи, их юридическое прошлое, настоящее и будущее. Вопрос о коллективной натурализации». Он пытался доказать, что массовая натурализация алжирских евреев была бы единственным выходом, для разрешения многочисленных юридических коллизий, возникавших из-за инкорпорации моисеевых законов и традиций, таких, как нормы левирата, развода, двоеженства сефардов, совершеннолетия мальчиков в 13 лет и т.д. во французскую юрисдикцию. Один из крупнейших авторитетов юриспруденции М. Марнье поддержал идею «массовой натурализации, которая подчинила бы разнородные силы и интересы юрисдикции одних и тех же стабильных законов». Алжирские евреи вручили Центральной консистории евреев Парижа петицию с просьбой о полном французском гражданстве для них. Петиция была передана правительству. С тем же ходатайством депутат Адольф Кремье обратился к министру юстиции Эмилю Оливье. 8 марта 1870 года министр вручил Государственному совету проект закона о предоставлении алжирским евреям французского гражданства. После двукратного обсуждения проекта в Совете его председатель М. де Парье предложил запросить мнение генерал-губернатора Алжира маршала Мак-Магона по этому вопросу. Ответ маршала был расценен как одобрение проекта. В этот момент коллективная натурализация алжирских евреев казалась делом ближайшего будущего. Оливье признал, что правительство «намерено натурализовать алжирских евреев. Дело тормозилось лишь единственной правовой коллизией: оформить ли такую натурализацию правительственным декретом или же необходимо принять закон со всеми формальностями». Обсуждение вопроса о французском гражданстве в Совете происходило накануне франко-прусской войны. Возможно, это дело действительно было бы решено, если бы дальнейшие события, связанные с военными поражениями французов, не привели к падению правительства.

Разгром французских войск и капитуляция Наполеона III нашли неоднозначный отклик среди местного алжирского населения. Вновь назначенное 4 сентября 1870 года правительство Парижа поспешило за несколько дней подготовить девять декретов о гражданском управлении Алжира. В их числе был декрет о коллективной натурализации алжирских евреев.

В декрете говорилось: «Местные евреи алжирского департамента объявляются французскими гражданами. Их статус с момента принятия настоящего декрета регулируется французским законом. Все их права, приобретенные ранее, сохраняются в неприкосновенности. Всякое распоряжение, законодательство, декрет, регламент или ордонанс, противоречащие настоящему декрету, отменяются».

Впоследствии Кремье, занявшего в новом правительстве пост министра юстиции, обвиняли в принятии внезапного тайного решения.

На заседании ассамблеи Всеобщего еврейского альянса Адольф Кремье сказал: «Наряду с нашим здешним патриотическим долгом есть еще великая миссия на огромных пространствах мира. Разногласия среди нас недопустимы. Все мы – французские, немецкие, австрийские, английские, бельгийские, испанские, русские, голландские евреи; евреи Севера, Юга, Запада и Востока связаны священными неразрывными узами. Все мы нуждаемся в поддержке друг друга. Мы не выживем без взаимной солидарности».

Вскоре после опубликования декрета, который был назван декретом Кремье, активизировались его противники. Они усомнились в его правомочности, утверждая, что ни адмирал Фурнишон, ни Глэс-Бизуан, ни Гамбетта этот документ не подписывали. Однако это лживое утверждение упомянутые лица сами и опровергли.

Алжирские евреи с энтузиазмом приняли декрет Кремье, которого так  долго ждали. Еврейское население, составлявшее в некоторых населенных пунктах до четверти всех граждан, имевших право голоса в этом заморском департаменте, приняло активное участие в ближайших выборах. Многие из них проголосовали за республиканских кандидатов, тем самым вызвав ярость противников республиканского строя во Франции, вчера еще вполне безразличных к евреям. Чем хуже шли дела у нового правительства Франции, тем более открыто выступали против него алжирские роялисты.

После поражения французских войск под Седаном в Алжире начался кризис. Вспыхнуло восстание в Кабилии. Хотя кабилы воспользовались ослаблением центрального правительства, чтобы вернуть прежние порядки, противники Кремье связали этот бунт с декретом о натурализации евреев. Они заявили, что гнев местных мусульман был вызван только новым декретом, поскольку они не желали, чтобы ими управлял «еврейский адвокат».

Однако генерал Ожеро, командовавший войсками в мятежном регионе, не скрывал, что декрет Кремье был не более чем предлогом для мятежа, в котором мусульман подстрекали французы-роялисты. Об этом же в своих донесениях сообщали и другие должностные лица.

Ситуация начала меняться и в Париже с приходом к власти правительства Тьера. Вновь избранное Национальное собрание фактически заморозило действие декрета Кремье спустя девять месяцев после его принятия. Против декрета Кремье выступил новый генерал-губернатор Гюйдон, заявивший, что евреи в сущности являются «арабами еврейского вероисповедания».

Но в комиссии Национального собрания нашлись и сторонники Кремье. Комиссия разделилась. Значительная ее часть высказалась против отмены декрета. Евреи Франции и Алжира, да и сам Кремье прилагали огромные усилия для сохранения декрета. В правительство обратилась группа французских предпринимателей, которые состояли в партнерских отношениях с алжирскими евреями и которые получали большие доходы от торговли с ними.

Декрет был сохранен, но его действие было объявлено временным до окончательного решения Национального собрания. Однако жесточайшая борьба вокруг декрета Кремье только начиналась. Одной из активнейших сил в этой борьбе были алжирские европейцы, весьма отличавшиеся от французских либералов метрополии. Они и представить себе не могли, что среди местного колониального населения будут выделены какие-то аборигены, которым предоставят равные с ними права и которые смогут с ними конкурировать не только в экономике, но и в политике. Для алжирских европейцев, как и для многих государственных деятелей Франции, евреи оставались низшей этнической группой, несмотря на их быструю ассимиляцию во французские государственные институты. Кое-как их еще терпели в торговле и ремесле, без всякого удовольствия видели среди лиц свободных профессий и с изрядной долей отвращения встречали в сфере образования. Но ни при каких обстоятельствах их не желали пускать в публичную политику, да еще мириться с участием в выборах – этой привилегией пользовались лишь хозяева страны. Упомянутый генерал-губернатор Гюйдон не скрывал своего мнения по этому поводу: «Местный элемент: и арабы и евреи не могут претендовать на какое бы то ни было влияние в политических делах страны». Это мнение разделяли многие европейцы Алжира. Возникший конфликт пытался объяснить Клод Мартен. В работе «Алжирские евреи» он писал: «Молодое поколение алжирских европейцев меньше озабочено великими принципами Французской революции, чем выгодами колонизации. Они руководствуются скорее местными расовыми предрассудками, нежели законами метрополии. Понятие господствующей расы здесь чрезвычайно сильно, вопреки явной его узколобости, мелочности и, наконец, абсурдности. Однако я не встречал ни одного французского колониста, который бы не разделял его. Для них местный еврей им, конечно, априори не равен. Вопреки декрету Кремье он в их глазах оставался низшим. И тем не менее, – продолжает автор, – алжирские евреи претендовали на равенство и отказывались сгибать спину под угрозой насилия, как это приходилось делать их предкам во времена янычар. Новые поколения сопротивлялись унижениям и не желали подвергаться издевательствам. Когда полиция арестовывала одного из них, они оказывали коллективное сопротивление, иногда их противники наталкивались на вооруженный отпор».

В 1881 году, когда были объявлены выборы в Национальное собрание Франции, обстановка накалилась до предела. В нескольких алжирских городах начались беспорядки. Подстрекаемые к мятежу европейцами, местные мусульмане захватили еврейские кварталы, устроили погромы. Беспорядки продолжались три дня, пока не вмешались власти.

В следующем году в городе Алжире под пустячным предлогом в воинских частях новобранцы не допустили своих сослуживцев-евреев на традиционный праздник. Те возмутились. Спор быстро превратился в драку. Сформированные банды избивали встречавшихся на их пути евреев. Добравшиеся до еврейского квартала камнями били стекла домов. На следующий день начался грабеж магазинов. В алжирских газетах сообщалось, что среди арестованных полицией бунтовщиков оказалось несколько молодых европейцев из известных семей.

К антиеврейской кампании присоединились алжирские радикалы и франкмасоны, основавшие Лигу алжирских французов, целью деятельности которой стала отмена декрета Кремье. Но когда их вышестоящие инстанции в метрополии, включая Великую масонскую ложу Востока, сравнили алжирские выступления с русским антисемитизмом и погромами в России, они быстро снизили тональность своей пропаганды. Что касается французского правительства, то в отличие от российского, оно обеспокоилось разнузданностью и жестокостью своих алжирских соотечественников. Алжирские власти получили строгий приказ незамедлительно пресекать любые действия, направленные против еврейского населения. Тем не менее спустя некоторое время вслед за уличными драками и волнениями в некоторых городах антиеврейские мятежи вспыхнули вновь почти повсеместно. Все же вопреки разнузданной антисемитской пропаганде кандидаты-юдофобы, представленные местной радикальной партией на выборах 1885 года, потерпели поражение.

Крикливым манифестациям, их кампании в прессе не хватало все же идейной основы. И вскоре она появилась. Опубликованный Эдуардом Дрюмоном оскорбительный памфлет «Еврейская Франция» быстро приобрел известность в антисемитски настроенных муниципальных советах и редакциях газет. Алжирским мятежникам памфлет оказался особенно кстати. В этом произведении содержалась «свежая» мысль о том, что и военные поражения, и все неудачи Франции проистекают исключительно от зловредности евреев, которые являются причиной ее упадка, а в ближайшем будущем ее полного разорения.

Впоследствии, в середине XX века, когда в послевоенной Франции были сделаны попытки осмыслить позор ее поражения в борьбе с нацизмом, некоторые историки пришли к выводу, что почти весь набор антисемитских клише, вся нацистская фразеология содержалась в памфлете Дрюмона, духовного предшественника Гитлера и Геббельса.

В цепи событий мировой истории от античности до эпохи современной ему Франции Дрюмон не видел ничего иного, кроме извечной борьбы между ариями и семитами, поскольку последние постоянно стремились  к мировому господству.

В противостоянии Рима и Карфагена, в Пунических войнах он усматривал яростное столкновение двух начал. Сципион олицетворял арийскую расу, Ганнибал – расу семитов. Значительный объем четвертой части памфлета был посвящен натурализации алжирских евреев. Эта часть называлась «Кремье и Всеобщий еврейский альянс».

Декрет Кремье был представлен читателям как гигантское мошенничество, предательство родины, как единственная причина арабских мятежей. Все это он считал «делом рук одного человека – князя еврейства, тайно направлявшего свой народ, подобно Гамбетте и Ротшильду». Во всем этом пафосном тексте ни одним словом не упоминалось об истории декрета Кремье. О заявлении короля Луи-Филиппа 27 мая 1865 года, который после выступления в Оране главного раввина Шармвиля пообещал, что «вскоре алжирские евреи станут французами». Он имел в виду политическую нацию, которая начала складываться с конца XVIII века после Французской революции и включала различные этносы. Дрюмон не упомянул усилия Эмиля Оливье, много сделавшего для принятия декрета, мнение советников и муниципальных чиновников, благоприятное для алжирских евреев. В памфлете восхвалялась алжирская пресса «не столь сервильная, как пресса Парижа», восхвалялись журналисты Алжира, «имевшие бесконечно больше таланта, воодушевления и независимости, чем их парижские коллеги».

В алжирских газетах, подобных «Алжирскому радикалу», велась оскорбительная антиеврейская пропаганда, содержались прямые угрозы и шантаж. Такие газеты вырастали как ядовитые грибы. В 1887 году некий Жорж Мейнье опубликовал памфлет «Еврейский Алжир» в подражание мэтру Дрюмону, ему же и посвятив его. Инженер Редон начал издавать журнал «Антиеврей».

Разгул алжирских юдофобов не случайно совпал с делом Дрейфуса. Типографский рабочий-анархист Фернан Грегуар не отличался ни образованностью, ни широким кругозором, однако занялся журналистикой и принялся нападать на всех евреев без разбора, но в особенности он обличал «изменника Дрейфуса». В 1892 году этот «энтузиаст» основал антиеврейскую радикал-социалистическую лигу. Другой его коллега журналист Гуржо призывал к изгнанию всех евреев из Алжира и Франции. Иррациональные антисемитские настроения, как пожар, захватывали все большие слои населения, поскольку не получали настоящего отпора. Кое-где экстремисты сумели прийти к власти, как это случилось в городе Константине, где на муниципальных выборах 1896 года одержали победу редактор газеты «Республиканец» Эмиль Морино и его сторонники. Новый муниципальный совет высказался за отмену декрета Кремье. Евреи, служившие в муниципалитете, были уволены. В этом городе ни один еврей, будь он даже сторожем или консьержем, не сохранил своего места. Дело дошло до того, что местным евреям не оказывали медицинской помощи, нуждающихся в лечении не принимали в больницы. Был поставлен вопрос о недопущении еврейских детей к начальному образованию. Единомышленник Морино мэр города Мерсье публично заявил, что «маленькие евреи представляют опасность для одноклассников, поскольку приносят в школу заразные болезни».

Не прошло и года, как в другом довольно крупном алжирском городе Оране также был избран антисемитский муниципалитет. На первом же заседании его новый совет отверг декрет Кремье и назначил комиссию для подготовки серии антиеврейских акций. Большая их часть все же была отклонена префектом.

В марте 1897 года в этом городе начались погромы. Банальная ссора, в которую по долгу службы вмешался еврей-полицейский, быстро переросла в мятеж. Два дня разъяренная толпа грабила еврейские лавки. Весь товар был расхищен или выброшен со складов. Синагога подверглась разгрому. Скамьи, светильники, дарохранительница были уничтожены. В качестве трофея погромщики уносили обрывки Торы. Местная полиция попыталась восстановить порядок, но мятеж распространился по всему департаменту. На евреев нападали не только в городах, но и в небольших поселках. 20 мая вооруженные банды европейских колонистов захватили еврейский квартал в Оране и принялись громить витрины магазинов. За идейными антисемитами шли люмпены и мародеры. Первые грабили во имя «патриотических идеалов», вторые – попросту из алчности. Чтобы не осложнять отношений с юдофобским муниципалитетом, полиция во время погромов отсутствовала. Через три дня погромы прекратились вследствие усталости грабителей. Итог произошедшему подвела местная газета «Маленький африканец»: «Мы считаем обнадеживающим признаком пробуждение французского населения. Наконец-то оно вспомнило о своем достоинстве. Так что теперь все в порядке…»

В довершение к погромам упомянутая газета «Антиеврей» начала публиковать сообщения о ритуальных убийствах, якобы совершенных при участии раввинов, и о «махинациях еврейских консисторий, замысливших превратить Алжир в новую Палестину». По мере приближения выборов 1898 года антиеврейская пресса становилась все более разнузданной. Газеты не останавливались ни перед чем, публиковались подстрекательства к убийствам.

Наконец, генерал-губернатор Алжира Камбон обратил внимание генерального прокурора на опасность непрекращавшихся призывов к грабежам и убийствам. Прокурор ответил, что любые попытки юридического вмешательства в данной ситуации были бы напрасными, поскольку суды оправдают зарвавшихся журналистов.

Пассивность французской администрации фактически поощряла беспорядки. Банды грабителей ворвались в кварталы алжирской столицы на улицах Баб-Азун и Баб-эль Уэд и принялись грабить магазины. Местная пресса подстрекала к полной ликвидации «еврейской торговли». В грабежах приняли участие жены и дети колонистов.

Погром длился неделю. Его итог: двое убитых, более сотни раненых, 138 домов и магазинов разграблены и разрушены. Эти преступления оказались возможными при бездействии полиции и сочувствии, а иногда и прямом соучастии европейского населения Алжира. Позднее прокурор Дюбик сообщил, что лично видел хорошо одетую европейскую женщину, которая аплодировала разграблению еврейского магазина.

Юдофобская пресса Алжира провозгласила немедленную отмену декрета Кремье: «Помимо этого закона, – говорилось в одной из статей,  – есть еще и ярость народа, которому этот закон ухитрились навязать».

В Национальном собрании Франции депутат Алжира Самари потребовал отмены декрета Кремье. Ему ответил Жорес, предложивший в дополнение к декрету Кремье принять закон о натурализации арабов. Министр внутренних дел Луи Барту не поддержал отзыв декрета 1870 года. Национальное собрание Франции почти единодушно высказалось за сохранение декрета.

Не добившись поддержки в Национальном собрании, алжирские юдофобы прибегли к помощи небезызвестного Дрюмона. Мэр города Мустафы молодой адвокат-радикал Макс Режис обратился к теоретику французского антисемитизма и предложил его кандидатуру в Национальное собрание от алжирского департамента. Дрюмон дал согласие. 3 апреля 1898 года он отправился в Алжир и был там с восторгом принят неистовой толпой поклонников. Выборы принесли им огромный успех. Дрюмон был избран депутатом от Алжира. В местных муниципалитетах утвердились такие политики, как Морано, Форэ и другие. Это был их звездный час.

Однако в Национальном собрании Франции многие депутаты наконец забеспокоились и усилили давление на правительство. Вернувшись в Алжир, Макс Режис был арестован по обвинению в оскорбительных действиях против французских граждан, но вскоре был освобожден. Министр юстиции высказался, что не стоит делать мученика из этого 25-летнего шалопая. Освобожденный Режис ехал в коляске, в которую впряглись его приверженцы, потрясая золотыми кандалами, подаренными поклонницами. Многие колонисты встречали его радостными криками. Колебания властей то в одну, то в другую сторону зависели и от хода громкого процесса Дрейфуса, продолжавшегося несколько лет. В разных звеньях французской администрации были разные люди. Были те, кто тайно или открыто сочувствовал антисемитским кампаниям. Но были и противники этого. Получив отпор в Национальном собрании Франции, не добившись отмены декрета Кремье на правительственном уровне, алжирские радикалы начали подстрекать население к сепаратизму, к отделению от метрополии. 25 декабря 1898 года была основана антисемитская лига. На банкете в его честь Макс Режис заявил: «Я хочу встать во главе движения за независимость Алжира». Столь же неистовый юдофоб адвокат Даниэль Сорэн поддержал его: «Ни одного дня Алжир не должен оставаться более французским владением, хотя бы для того, чтобы мы не сделались врагами Франции».

На муниципальных выборах 1898 года Макс Режис выдвинул свою кандидатуру в мэрию Алжира. Его программа не была перегружена обязательствами перед населением столицы. Она состояла в одной-единственной фразе: «Если я стану мэром, то евреям мало не покажется, и они сами сбегут отсюда, так что не будет нужды прибегать к насилию».

Макс Режис и его приспешники были избраны в муниципалитет столицы. Молодой юдофоб стал мэром Алжира. На первых же заседаниях нового муниципального совета были приняты меры, направленные против еврейского населения. В ходе этих заседаний дорвавшиеся до власти антисемиты не сдерживали своих эмоций.

Но в Алжире все еще оставалась французская администрация, напрямую подотчетная Парижу. В ней сочли постановления вновь избранного муниципального совета Алжира незаконными. Они не были утверждены генерал-губернатором. Разгневанный Режис разразился оскорбительной речью в адрес генерал-губернатора Лаферьера. Он называл его «бандитом», «подлецом», «лакеем Ротшильда». 11 декабря 1898 года, ровно через месяц после избрания, Макс Режис по распоряжению французского правительства был отправлен в отставку. Несколько недель спустя его вынудили покинуть Алжир. Он бежал в Испанию. Его «священная война» с евреями закончилась.

По мере того как появлялось все больше доказательств невиновности Дрейфуса, менялась и позиция многих французских чиновников. После его оправдания военный министр республиканского правительства Вальдек-Руссо четко и недвусмысленно осудил эксцессы националистов и антисемитов. Администрация Алжира получила приказ беспощадно пресекать любые попытки антиеврейских акций. Ежегодный конгресс ложи Великого Востока Франции резко осудил кампании против евреев, «развязанные алжирскими клерикалами и реакционерами». Конгресс масонской ложи Алжира в апреле 1900 года направил поздравление в адрес правительства, главой которого стал Вальдек-Руссо. Состоявший в масонской ложе мэр Константины Морино был смещен со своей должности. Несколькими неделями позже Морино, Дрюмон и еще два алжирских депутата-юдофоба были избиты. Маятник качнулся в другую сторону. Антисемитские кампании, как по волшебству, прекратились, и понемногу начало восстанавливаться социальное равновесие.

После 30 лет антиеврейской войны в Алжире воцарилось относительное спокойствие, продолжавшееся также около 30 лет. В 1900 году главный раввин Абрахам Блох на вопросы парламентской комиссии о положении дел ответил: «Мы почти не слышим теперь воплей «Долой евреев!» Мы можем свободно ходить по улицам и работать».

В 1902 году на выборах в муниципалитеты местные юдофобы потерпели поражение. Жизнь мало-помалу входила в нормальное русло. Еврейские торговцы, которым был нанесен значительный ущерб во время погромов, в большинстве своем получили возмещение от местных христианских общин, которые суды признали ответственными за беспорядки. Попытки экономического удушения евреев не имели успеха. Нападки в газетах, призывы к бойкоту еврейской торговли дали весьма скудные результаты. Неевреи признавали «смешную диспропорцию между яростью антиеврейского движения и ничтожностью достигнутых результатов».

В основном еврейская торговля выстояла. Был нанесен ощутимый урон маленьким лавкам, мелким торговцам и разносчикам галантерейных товаров, прохладительных напитков и газет.

Моральный эффект войны с евреями для ее инициаторов также оказался провальным. Но семена юдофобии еще многие годы сохранялись в латентном состоянии и в годы нацизма вновь дали ядовитые плоды. 17 октября 1940 года профашистское правительство Виши отменило декрет Кремье.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №373)