Соблюдать кошер в Москве 1982 года было непросто, но, поверьте, никто из нас с голоду не помер. Я, живя с родителями и двумя старшими сестрами, в проходной комнате, обрастал своим подпольным хозяйством. На подоконнике за моим письменным столом стояли электрическая плитка, бутыли с изюмным вином для кидуша, посуда. Родители терпели это с трудом.

И вот этот Волков без страха и упрека хватает миску с ближайшего стола и, сделав олимпийский замах, мечет ее в меня, как фрисби. Я вам скажу, Мирон ваял дискобола не с того бедолаги... Но меня спасла, слава Б‑гу, хорошая реакция. Я ныряю головой в стол, миска попадает в стену точно там, где была моя голова, рикошетит от стены в окно и, отвечаю за базар, переламывает оконную раму! Есть же могучие дебилы в русских селеньях! На еврейские головы...

Питание в лагере лучше, чем в тюрьме, но все равно глат‑кошер. Разница в количестве картофелин на бак воды. Зато каши — хоть и без жира, но с сечкой. Короче, цинги на ИТК‑16 не было, но дизентерия косила каторжан нещадно. Кровавым поносом мучались даже вертухаи (и приходили порой к зэкам лечиться чифирем). Мясные котлеты давали два раза в год: на 1 мая и на 7 ноября, и ко мне загодя приходили договариваться об обмене на пайку или две...

Мы слишком привыкаем к предсказуемости жизни, ощущаем себя ее хозяевами, просчитываем ходы вперед. И вдруг — бац! Жизнь бьет обухом непредсказуемости по твоей умной голове. Ты даже не знаешь, где окажешься вечером, куда тебя гонят и зачем, не знаешь, от кого получишь следующий удар — от мента или зэка, укус собаки или клопа, тебе некому жаловаться и некого спросить. Этап — это голус бсойх голус бсойх голус — изгнание внутри изгнания внутри изгнания! Кошмарный сон, увиденный в кошмарном сне...

На киче главное — не сойти с ума. А знаете почему, на мой взгляд, одних тюрьма сломала, а других нет? По‑моему, самые мощные факторы — связь со Своим и связь со своими... Я никогда не видел сломавшимися не просто верующих людей, а считающих Его своим поводырем. И я никогда не видел сломавшимися людей, получавших много писем с воли.

Источником тамиздата были еще и международные книжные выставки, проходившие в Москве в 1977 и 1981 годах. Мы брали у них книги, пластинки, но на выходе нас, умников, хватали комитетчики — добычу отбирали, данные записывали. Лично у меня из добычи остались только две гибкие грампластинки, которые я догадался спрятать в носки, обернув вокруг ног. Ведь школу мастырного дела я тогда еще не прошел, а чекисты с подростка штаны снимать на международной выставке постеснялись...

Забегая вперед, скажу вот что. Я был в шести тюрьмах, на трех зонах, в КПЗ, ШИЗО и тюремной психбольнице. И везде у меня были четыре крупных минуса: жид, интеллигент, москаль и москвич. Но были и три больших плюса: зэки уважают политических, религиозных и тех, кто стоит за свои принципы.

Их дом был и домом учения, и очагом еврейства, и «шатром Авраама». Там давали уроки, давали приют странникам, согревали еврейские души. Там КГБ устраивал обыски и погромы. Там говорили на идише и преподавали иврит. Там власти отключили телефон и туда не доставляли почту. И, между нами, там был зачат мой первенец.

Помнишь, Сонечка, — сказал он, прикасаясь ладонью к ее щеке и вглядываясь в ее светло‑зеленые глаза. — Я тебе когда‑то сказал, что мы навсегда останемся близкими друзьями. Это ведь дружба с тех самых наших золотых пярнуских дней. Да еще летние романы, которые иногда соединяют людей на всю жизнь.

Итак, ночь Песаха. Сокамерники мои, два убийцы‑рецидивиста («мокрушники»), пять воров («добрый вечер вашей хате»), наркобарон еще тогда не нарисовался, «скокач» (или «гоп‑стоп») по кличке Балаклава, поп‑«щипач» (настоящий батюшка, о нем — отдельно) и ваш непокорный слуга Абраша (Ребе).

Давай попытаемся спасти наш брак. Я предлагаю тебе пойти к раввину. Как он скажет, так мы и сделаем. Купим собаку или не купим собаку. Пусть ребе нам подскажет. Вот. Я с ним уже говорила, и он нас ждет.

И вот что я говорю тебе, Натан, — голос его окреп, а бледность почти прошла. — Ни за что на свете, ни под каким видом ты не станешь помогать сыну Ханоха Вайнштейна. Небо упадет на землю, Бней‑Брак полетит вверх тормашками, но ты не пожертвуешь этому молодчику даже одну каплю своей крови!