Куда едет еврей? В Польшу, в Румынию, в Советский Союз, в Литву. Куда подевались пассажиры, которые просто так, для удовольствия едут в Париж, Италию, Англию, Ирландию, Швейцарию, Испанию? Куда едет еврей? И откуда тут столько евреев? На пароходе их и не видно было. А здесь мы вместе сидим в вагонах, как в черте оседлости

Можете мне не отвечать, отец‑настоятель, я и так знаю: это к вам он прибежал после поединка. Это вы знали о его долгах еврею‑ростовщику. И это вы надоумили его отнести тело умершего к решетке еврейского квартала. И вы подстрекали горожан напасть на еврейский квартал. Думаю, вас осенила эта кошмарная мысль при виде того, сколько крови потерял несчастный

Бойкот, начавшийся вроде как в шутку, глубоко вгрызался в еврейские магазины, и вскоре они опустели. Даже огромный магазин Хазанова день за днем простаивал без рубля прибыли. Векселя обесценивались. Отец пытался спастись с помощью объявлений в польской газете «Жемя Любельска», но «Поляк‑Католик» разнес ее в пух и прах, за то что она печатает еврейские объявления

Мы не знаем, когда точно умерли Анна и Марго. После войны Отто Франк впервые услышал о том, что его дочери мертвы, от сестер Бриллеслейпер в июле 1945 года. Сестры рассказали ему, что своими глазами видели девочек в Берген‑Бельзене и в связи со своей работой медсестрами знали, что Анна и Марго больны. При их кончине сестры Бриллеслейпер не присутствовали, но могли сказать, когда примерно Анна и Марго умерли

Мой еврейский Б‑г выглядел точь‑в‑точь как люблинский ребе Авремеле Эйгер, худощавый старец с длинной белой бородой: белые чулки, белые туфли, тихий голос. Человек, который и денег‑то в глаза не видел. Приношений не берет, по понедельникам и четвергам постится, круглый год перебивается с хлеба на воду и оплакивает еврейские горести. Так выглядел мой несчастный, гонимый детский Б‑г. Что можно иметь к такому Б‑гу, который каждый день, каждый час мечтает освободить Свой народ, но слишком слаб, чтобы привести Мессию?

Утром газетка, выходившая на пароходе, сообщила нам новость, что Гитлер вырезал своих ближайших друзей, приняв за благо радикальную мысль Муссолини, что с теми, с кем делаешь революцию, нельзя управлять государством (чем выплатить таким друзьям долг, проще их перебить), и я сразу начал искать еврейские глаза и еврейские уши

Глатштейн начал печатать свой роман в 1934‑м в журнале «Ин зих», книга вышла в Нью‑Йорке в 1938‑м. В этом же году Глатштейн опубликовал свое самое известное стихотворение «Спокойной ночи, мир». Если в романе еще присутствует надежда, что люди услышат друг друга, то стихотворение пронизано полнейшей безысходностью: диалога не получилось, мир стоит на краю гибели, единственный путь — обратно в гетто

План Глухова был прост и невероятен: он собирался проникнуть в Газу, найти вход в тоннели и там обнаружить кого‑нибудь, кто мог бы взять выкуп за сына. При себе у него, кроме рюкзака, пистолета Glock 17 и снайперской винтовки Beretta 501, добытых из оружейного сейфа в бунгало Йони с помощью газосварочного аппарата и «болгарки», которые он обнаружил в гараже, имелся аванс в десять тысяч долларов наличностью, еще двенадцать он спрятал в тайнике, устроенном в комплексе археологических раскопок в Ницане...

Всевышний действительно поскупился на силу поэтического дарования для дедушки Семена. Может быть, сознавая это, несколькими страницами и тремя годами позже, все еще студент, но уже официальный жених Гени‑Гитл Ямпольской, он перешел на столь же эмоциональную прозу: «Где любовь? Где тот бурный порыв, — писал дед, — что как горный поток... Он бежит и шумит, и, свергаясь со скал, рассказать может он, как я жил, как страдал... Он бежит... и шумит... и ревет...»

Антология Эйн Яаков («Источник Яакова») — это собрание талмудической агады (текстов незаконодательного характера), составленное в начале XVI века р. Яаковом бен Шломо Ибн‑Хабибом и сопровожденное комментарием составителя. Недавно вышедший в свет в издательстве «Книжники» седьмой том антологии включает тексты, содержащиеся в талмудических трактатах разделов Кодашим («Святыни»), связанных с Храмом и жертвоприношениями, и Тѓорот («Чистые»), связанных с ритуальной чистотой и скверной различных предметов утвари

Выехать из Советского Союза нам удалось только благодаря моей маме... Когда мама вернулась домой и рассказала все папе, он потерял дар речи. Никто в здравом уме по своей воле не ходит в КГБ, но мама была очень сильным человеком. Через десять дней прибегают к нам какие‑то знакомые и, задыхаясь, говорят: «Мы были в ОВИРе и видели ваши фамилии и ваши дела». Это было просто чудо. Мои родители побежали в ОВИР. Оказалось, разрешение было выдано пять дней назад

Есть у меня друг, коммунист. «Настоящий», из тех, кто «состоит в партии». Он обижается, когда она поступает не так, как он считает нужным, но из партии не выходит. И обижается. И делает, что прикажут. И опять обижается. И опять делает, что прикажут. Однажды случайно встречаю его в гостинице, в одном городе недалеко от Нью‑Йорка...