Считалось, что реб Ичеле — торговец, но он проводил дни в молитвах, устраивал ужины для хасидов, обсуждал дела праведников и изучал Мишну. Он был настолько же мал, насколько жена его была огромна, и озабочен хасидскими делами не меньше, чем Шпринца — лавкой. Ичеле стремился делать все одновременно: он цитировал «Зогар», слушал рассказы реб Меера-Евнуха, размышлял над толкованием трудного слова и собирал деньги для какого-нибудь бедняка.

В самом деле, если бы евреи не пали с того высокого уровня, на котором находились во время дарования Торы, то они наверняка были бы способны соблюдать все законы Торы и все ее заповеди... Однако в дни Ахашвероша, когда евреи стояли на очень низкой ступени, они все же приняли Тору, тем самым показав, что они не против соблюдать ее. А раз так, то теперь они обязаны исполнять ее целиком.

Только избранным дано умереть у авмона во время завершающей Йом Кипур молитвы, когда Б-г простил все грехи. Если такой праведник покидает город, весь город — от мала до велика — обязан его проводить, если такой праведник умирает в городе, весь город — от мала до велика — должен его оплакать.

Мне не хотелось жениться и создавать новые жертвы для новых убийц. Два моих младших брата стали коммунистами и кончили жизнь в сталинских тюрьмах или на северныз рудниках. Третий брат поехал в Израиль и погиб от арабской пули. Отца, мать и сестру убили нацисты. Да, я стал контрабандистом, и моя контрабанда — я сам. Мое тело — контрабанда. Мой приезд в Америку в 1949 году был, можно сказать триумфом контрабанды. Шансов выжить и приехать в Америку было меньше самого малого.

Вошли муж с женой — порознь — в нашу квартиру и сразу стали ругать друг друга. Она была молода, но в старушечьем чепце, и лицо у нее было старое, слезящиеся глаза и покрасневший нос. Она высморкалась в платок и пожаловалась моей матери: — Он садист, убийца. Он не человек, а душегуб.

Известие о смерти Бесси оказалось ударом, от которого, он знал, оправишься не скоро. С того дня, когда он видел ее последний раз, прошло пятнадцать месяцев. Только теперь он понял, что она значила для него.

Да и вообще, какой из еврея вор?! То есть, даже если еврей и вор, так не такой вор, чтобы полезть в окно или всадить нож. Закрутить, выкрутить, окрутить ближнего — это завсегда пожалуйста! Но запустить руку в чужой карман, чтоб тебя — не ровен час — схватили да повели в кандалах — такое подходит Ивану-злодею, еврею это не к лицу...

В Рош а-Шана Миша пришел к синагоге со своим красно-белым змеем, а Даня — с бело-голубым. Наверно, они с папой починили того змея. Даня запустил своего змея, и тот взмыл под самые небеса. Миша тоже запустил своего змея, но тот кувырнулся разок-другой, покачался с боку на бок, сделал в воздухе небольшой круг и уткнулся носом в землю. А потом перевернулся и угодил прямо в лужу.

Забегая вперед, скажу вот что. Я был в шести тюрьмах, на трех зонах, в КПЗ, ШИЗО и тюремной психбольнице. И везде у меня были четыре крупных минуса: жид, интеллигент, москаль и москвич. Но были и три больших плюса: зэки уважают политических, религиозных и тех, кто стоит за свои принципы.