У людей, узнающих о катастрофе, например, Холокосте, жалость отступает на второй план, на первом — ужас. Те, у кого на глазах цунами слизывает с лица земли население города или страны, цепенеют — что они могут пикнуть? Но если кто-то ускользает от гибели и появляется надежда: уж если избежал самого страшного, теперь спасется, — а гибель все-таки настигает, потому что полученные раны смертельны, вот тут сострадание, жалость, боль достигают апогея.

На следующий год после публикации «Погребенного светильника» Гитлер осуществил аншлюс Австрии, откуда Цвейг уже бежал в Англию. Затем пришла «Хрустальная ночь», положившая начало Холокосту. Цвейгу исполнилось 57. Ему оставалось 4 года до окончательного бегства — из мира неисправимой несправедливости. То ли дерево, под которым был зарыт светильник, истлело, и место его захоронения затерялось навеки, то ли легенда оказалась не спасительной. В 1942 году в Бразилии писатель покончил с собой.

Сол Беллоу принадлежал к поколению, младшему относительно «великих» Фолкнера, Хемингуэя и остальных, но ровней ему были они, а не сверстники, даже самые выдающиеся. Он знал о людях больше других, больше того, что, мы считаем, отпущено человеку, Он видел жизнь и как один из живущих, ну пусть догадливее, проницательнее, глубже других, но минутами и как словно бы высшее существо, способное взглянуть на нее сверху. Не претендуя из-за этого на исключительность, а, наоборот, тем более сознавая свою принадлежность к обыкновенным.

Галкин — один из ведущих переводчиков израильской литературы на английский, он работал с Амосом Озом, А. Б. Иегошуа и многими другими. Но в «Госпоже Иврит» израильская литература полностью отсутствует. Однако, как указывает название книги Галкина, история современной ивритской литературы неотделима от истории сионизма. Писателям, о которых он пишет так и не довелось жить в еврейском государстве, но их можно сравнить с поколением исхода: они не ступили на Землю обетованную, но без них не удалось бы до нее дойти.

В этих местах, где развивается действие романа, в западных областях Российской империи, а и по всей России, религия словно бы исходит из того, что верующий — несчастен. Все равно, русское православие или иудаизм евреев. Кто кого выбирает: люди религию или она людей? Да, вера подает утешение, и радость богообщения, и соборность. Но грустно.

Печально известное «дело врачей» 1953 года, когда Сталин обвинил группу врачей, в большинстве евреев, в заговоре с целью убийства советских лидеров, стало кульминацией целой череды сфабрикованных обвинений и политических убийств, жертвами которых стали евреи, в том числе идишские писатели. Вера в то, что еврейские врачи травят детей ядом, к тому времени уже была широко распространена в народе, так что в «деле врачей» антисемитизм верхов сливался с антисемитизмом низов.

Когда молитвенник или другая священная книга падает на пол, евреи с любовью целуют ее, как ребенка, ударившегося во время игры. В синагоге свитки Торы облачены в нарядные чехлы и похожи на царей, делящих свое время между величественным отдыхом в ковчеге и участием в ликующей царской процессии. В праздник Симхат Тора свитки обнимают и танцуют с ними, как на балу. А когда они стареют, их хоронят подле тех ученых, которые посвятили жизнь изучению Торы.

При таком миропонимании, чутье, схватчивости, образованности, даре различения он пишет о насущных на то время проблемах еврейства, не упоминая, стало быть, не чувствуя, приближения ужаса, конца. Всего за семь лет до прихода нацистов! Он пишет о безвыходности положения, умножающихся трудностях существования, возрастающем унижении европейского еврейства. А на пороге стоит гибель, еще год, максимум два, и она обрушится, никого не щадя, на все шесть миллионов, сметет их с лица земли!

Белых, которым не нравятся черные, мы видим во множестве каждый день, для этого не нужно специально ездить ни в Вирджинию, ни в Воронеж. Евреев, которые объясняют, почему другие евреи (не говоря уже о неевреях) – второго сорта, я тоже видел. Мама не та, вера не та, иногда даже синагога не та. Объяснения даются исключительно глубокие, неизмеримо глубже тех, которые они слышат от многих неевреев, которые вторым сортом объявляют без разбора их всех.

За почти 80 лет, прошедших со времени ее гибели, в кого она превращена? Кто она — брошенное в холодную грязь, сплошь покрытое вшами, невменяемое существо или героиня пьес, спектаклей, фильмов, автобиографической прозы с редакторскими изъятиями и заменами, собственных дневников, аутентичных, напечатанных без редактуры, но уже тогда, когда образ веселой, оптимистичной девочки внедрился в сознание?

Антисемитизм — данность, избавиться от него нельзя никаким образом, даже Освенцимом. Нужно научиться с ним жить, это нелегкая, не на одно поколение задача. И хорошо бы не добавлять к этому государственную самодеятельность в виде отправки за тысячи верст, в землянки, в голодание, в очередное умирание. И призывы к счастью, пусть искренние, и меры по его устройству, пусть с честным желанием добра, хорошо бы не навязывать тем, кто не просит. Дайте людям самостоятельно выбирать, как им становиться собой.

«Мастер» — несомненно, главная книга Маламуда, и дело не только в том, что для нее взят сюжет, который предельно заряжен драматизмом. Разрабатывая этот сюжет, Маламуд не стремился к абсолютной фактологической достоверности: у него многое изменено, а сцена суда, который стал кульминацией дела Бейлиса, вообще отсутствует. Маламуд писал свою книгу, обогащенный знанием, что дело Бейлиса было только одной из первых попыток подобного «заговора против еврея» и что другие попытки окажутся намного успешнее.