Книжный разговор

Хасидизм, Юнг и еврейский духовный кризис

Реувен Крюгер. Перевод с английского Светланы Силаковой 21 сентября 2022
Поделиться

Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books

 

The Roots of Jewish Consciousness, Volume One: Revelation and Apocalypse [Корни еврейского сознания. Том 1: Откровение и апокалипсис
by Erich Neumann
Edited and translated by Ann Conrad Lammers, translated by Mark Kyburz. Routledge, 2019. 246 pp.

 

The Roots of Jewish Consciousness, Volume Two: Hasidism [Корни еврейского сознания. Том 2: Хасидизм
]
by Erich Neumann
Edited and translated by Ann Conrad Lammers, translated by Mark Kyburz. Routledge, 2019. 334 pp.

«Вы будете моим цадиком», — воскликнул Эрих Нойманн в 1934 году в письме, которое написал Карлу Густаву Юнгу со своей новой родины, из Тель‑Авива. В 1933 году Нойманн и его жена Юли с годовалым ребенком покинули Берлин после того, как из‑за новых антиеврейских законов Нойманн не смог поступить в интернатуру по медицине. По пути в подмандатную Палестину они сделали остановку в Швейцарии, чтобы присутствовать на первой конференции «Эранос» Своего рода междисциплинарный дискуссионный клуб по проблемам культуры, религии, духовной жизни. Просуществовал более 70 лет. — Здесь и далее примеч. перев.  — там собрались специалисты по юнгианскому анализу, философы и религиоведы. В итоге Нойманн на восемь месяцев задержался в Цюрихе, чтобы стажироваться у Юнга, а жену с сыном отправил в Палестину пораньше. Юнг восхищался независимыми суждениями и блестящей одаренностью этого молодого человека и — по крайней мере, одно время — даже называл его своим преемником.

В эти месяцы, сообщает нам Энн Конрад Ламмерс в биографическом очерке, предваряющем первый том, Нойманн начал обдумывать замысел «Корней еврейского сознания»; над этой книгой он трудился в период усиления Гитлера и на всем протяжении Второй мировой войны, но так никогда ее и не опубликовал. Несколько лет, поощряемый Юнгом, Нойманн посылал своему цадику подробные письма, в которых бился над новыми концепциями еврейской души, проблемой откровения, а также вопросом о психологической важности хасидизма для современного еврея. Но затем, по доселе не вполне ясным причинам, Нойманн забросил исследования в области иудаики; позднее он загадочно говорил друзьям, что «Корни» «невозможно опубликовать», что это «безмолвная книга». Спустя восемь десятков лет Ламмерс и ее коллега‑переводчик Марк Кибурц, работая в сотрудничестве с преданными своему делу юнгианскими аналитиками — Нэнси Свифт Фурлотти из США и Эрелем Шалитом из Израиля, выпустили в свет оба тома «Корней» в скрупулезном английском переводе, выполненном с рукописного немецкого первоисточника. В 2022 году выйдет перевод на иврит.

В 1940–1950‑х годах Нойманн обрел известность как философ, представитель юнгианской глубинной психологии благодаря двум основополагающим работам — «Происхождение и развитие сознания» и «Великая мать». Когда Юнг ушел на покой, Нойманн также вошел в ряды корифеев, задававших тон на конференциях «Эранос», в которых участвовали выдающиеся религиоведы, в том числе румынский теоретик Мирча Элиаде и исламовед Генри Корбин, а также Гершом Шолем. Но результаты его более ранних исследований иудаики: двухтомник «Корни еврейского сознания» и более короткая монография «Иаков и Исав. Коллективный символизм мотива братьев» — прошли почти незамеченными, их читали только избранные коллеги и друзья. Вдобавок Нойманн, умерший в Тель‑Авиве на пятьдесят шестом году жизни, так и не осуществил планы написать последний, третий том, в котором собирался диагностировать духовный кризис современного еврейства.

Эрих Нойманн

На взгляд Нойманна, «духовный кризис» требовал прежде всего и главным образом возвращения к этосу хасидизма, известного ему в основном (хоть и не исключительно) по трудам Мартина Бубера. Нойманна вдохновляли буберовский пересказ хасидских историй и романтическое видение еврейского культурного возрождения. Еще в 1907 году в «Легенде о Бааль‑Шеме» Бубер провозгласил: “Хасидское учение — декларация рождения заново. Никакое обновление иудаизма невозможно, если оно не несет в себе элементов хасидизма». Нойманн соглашался с этой мыслью и уверял, что, следуя примеру Бубера, станет истолковывать лишь те конкретные хасидские поучения, которые «значимы для истории развития, то есть, те, к которым будет и должен обращаться иудаизм будущих времен»; правда, в отличие от Бубера, Нойманн не имел доступа к первоисточникам, а потому поневоле полагался на избранных исследователей и популяризаторов — таких, как Бубер и Шмуэль Городецкий.

В блестящем введении ко второму тому «Корней еврейского сознания» Моше Идель характеризует самобытный подход Нойманна к чтению хасидских текстов как юнгианский вариант «посюстороннего» подхода Бубера. Идель отмечает, что уже в самом хасидизме «можно разглядеть склонность истолковывать библейские и каббалистические темы, фигуры и ценности как нечто, относящееся к внутренним силам человека и процессам в его внутреннем мире», а это созвучно призыву Нойманна к «иудаизму интровертного типа». Таким образом, постоянно упоминаемый в хасидских назиданиях царевич, изгнанный из царского дворца, в понимании Нойманна олицетворяет отчужденное эго, которое ассимилировалось к культуре окружающих и начисто позабыло о возможной связи со сверхчувственным источником бытия.

Свой подход к чаемому им еврейскому возрождению, укорененному в юнгианской психологии, Нойманн впервые изложил в книжной рецензии, которую в 1934 году опубликовал журнал Сионистской федерации Германии «Юдише рундшау». Ранее на Юнга обрушился шквал нападок за его взгляды на расовую психологию, которые, по‑видимому, намекали, что он молчаливо одобряет национал‑социализм, если и не восхищается им открыто. Чтобы задобрить критиков, Юнг пригласил видного еврейского педагога Гуго Розенталя опубликовать статью о психологии Яакова и Эсава в новой антологии юнгианской мысли. Нойманн написал хвалебную рецензию на статью Розенталя, заключив, что усилия приложить аналитическую психологию к теологии могут внести «решающий вклад в повторное укоренение еврея в иудаизме». Из этой рецензии родилась книга самого Нойманна «Иаков и Исав», увидевшая свет, как и оба тома «Корней», лишь спустя полвека с гаком после смерти Нойманна — в 2015 году.

Карл Юнг. Около 1935

В понимании Нойманна «повторное укоренение» еврея в иудаизме требовало вступления на путь индивидуации Одно из основных понятий аналитической психологии К. Г. Юнга. Процесс становления личности, в ходе которого раскрываются индивидуальные задатки и уникальные особенности человека. , этого длящегося всю жизнь процесса, в ходе которого индивид стремится обрести «самую сокровенную, окончательную, несравненную уникальность обретения себя — своей Самости». Одна из ключевых фаз этого процесса приводит к интеграции бессознательной «тени»: по Юнгу, эта «тень» — вместилище тех непрожитых частей вашей личности, которые пока еще чахнут во мраке. В «Иакове и Исаве» Нойманн замечает, что Исав олицетворяет «темную, теневую сторону, принадлежащую сознанию совсем как как ночь — дню». Драматичная ночная схватка близнецов — аллегорическое описание напряженных взаимоотношений между сферами осознанного и пока неосознанного, причем урегулирование этого конфликта, пусть даже самое болезненное, в конечном счете оказывается источником Б‑жественного благословения.

К теме тени Нойманн вернулся, когда подверг дерзкому анализу катастрофические события у горы Синай. Размышляя о том, как народ отказался выслушать Б‑жье Слово напрямую, Нойманн предполагает, что эта неспособность выдержать мощь откровения — стойкий архетип парадоксальной еврейской реакции на Б‑жественное слово, реакции, доныне живущей и прекрасно себя чувствующей в душе современного еврея:

 

…не только прошлое и история евреев, но и их настоящее и будущее (или отсутствие такового) сейчас все еще решаются на горе Синай тем временем, как живое откровение все еще вызывает такую реакцию, как признание или отторжение.

 

В истолковании Нойманна эта коллективная боязливость неизбежно повлекла за собой новаторство по части пророчества — появление нового канала Б‑жественного откровения, который воплотился в «Великих Индивидах», таких как Моше и позднейшие библейские пророки, через которых совершилась трансформация культуры. Однако, хотя еврейский народ сплоховал, Нойманн утверждает: то, как откровенно об этом рассказано в Писании, указывает на присутствие ключевого психического ресурса:

 

Еврейский гений допускает, чтобы его предание об основании нации (история об основополагающем откровении, событии на Синае, сделавшем из группы людей народ) началось с его собственной катастрофической неудачи. Эта периодически проявляющаяся черта — способность не только храбро взглянуть в глаза своей тени, но и видеть жизненную динамику, которая разыгрывается в конфликте с этой тенью… — одна из движущих сил всего еврейского существования.

 

 

Во втором томе «Корней еврейского сознания» Нойманн рассматривает каббалистическое понятие «Адам Кадмон» — «первочеловек» как архетип андрогина:

 

Аспект целостности, возникающий в иудаизме с осуществлением Адама Кадмона как Самости, также ведет, как мы увидели, к переформированию проблемы мужского и женского. Создание целостности заранее предполагает осуществление мужского и женского аспектов в каждом человеке, а это также является одной из центральных проблем процесса индивидуации для современных людей.

 

Если впитать понятие «Адам Кадмон» как психологический идеал, это поможет вам отойти от рационализма и двинуться в сторону своего рода женской (и хасидской) восприимчивости, а точнее, к сбалансированности активных и пассивных аспектов вашей личности. В 1955 году, в интервью в день своего восьмидесятилетия, Юнг обронил загадочную фразу — мол, всю его психологическую теорию предвосхитил «хасидский рабби Бер из Межерича, которого называли Великим Магидом». Во вводной статье Идель предполагает, что Юнг подразумевал взгляд Магида на взаимодействие между мужским и женским, опередивший его время; а узнал об этом Юнг, несомненно, от Нойманна.

Другая точка пересечения между хасидской мыслью и глубинной психологией касается смысла и предназначения второй половины жизни. Согласно знаменитому изречению Юнга, «нельзя прожить вечер жизни по той же программе, что и ее утро». Программа первой половины жизни неизбежно служит заботам о материальном: семье, имуществе и профессиональной деятельности. Только когда это остается позади, утверждает Нойманн, решающими впервые становятся межличностные и религиозные проблемы, по мере того как «аспект эго и мира отступает на задний план, а аспект духа и души становится четко виден». Нойманн проводит параллель между этой моделью внутреннего роста и тем, как постепенно раскрываются на протяжении всей жизни три части души в описании наставников‑каббалистов и хасидов — нефеш, руах и нешама.

Это умаление эго, а точнее, его «удаление из центра» было для Нойманна бесконечно важно. Он посвятил целый раздел «Корней» своей концепции новой «коперниковской революции», свергающей эго с «престола» — с центрального места в жизни человека. Свою мысль Нойманн иллюстрирует одной из историй о Ребе из Коцка:

 

Ребе из Коцка спросил самоуверенного юношу: «Можешь ли ты учиться?» — «Да», — ответил тот. «Знаешь ли ты, — спросил Ребе, — что значит слово “Тора”?» Юноша примолк. «Слово “Тора”, — сказал рабби Мендель, — значит “Она учит”. Но ты уверен, что можешь учиться сам; раз так, она тебя пока еще ничему не научила».

 

Здесь Нойманн воображает, что Тора — солнце или юнгианская Самость, а эго гордого ученика — планета Земля. Пока самовлюбленный ученик мнит себя самостоятельным действующим лицом, он остается глух к учению Торы. Только когда он сможет смиренно раскрыть ей сердце и ощутить себя тем, кого согревает тепло учения Торы, он будет в состоянии учиться по‑настоящему. В понимании Нойманна этот этос восприимчивости к вековечным указаниям души был тем новым элементом, который хасидизм привнес и по‑прежнему должен привносить в иудаизм.

 

Нойманн писал свои работы, движимый убеждением, что мудрость хасидских поучений и юнгианской глубинной психологии можно соединить в неком феноменальном путеводителе по внутреннему миру человека, и, судя по всему, этого своего мнения он не изменял. Так почему же он решил, что даже в вечерний период своей жизни не будет публиковать двухтомник «Корни еврейского сознания»?

Во‑первых, Нойманн полагал, что его труд, в сущности, не завершен. Основным толчком к написанию обоих томов было желание создать манифест для современного еврея, а в этом отношении Нойманн так и не смог в полной мере и успешно выразить словами свои глубокие интуитивные догадки. Дело было не только в том, что он слабо владел ивритом и текстологией. Под конец жизни Нойманн сказал Густаву Дрейфусу, что смотрит на это так: он смог бы опубликовать эти труды, если бы «не только в совершенстве знал язык, на котором текст написан в оригинале, но и был бы ближе, чем вообще возможно для человека его склада, к образу жизни своих еврейских предков».

Во‑вторых, сознание Нойманном ограниченности своих возможностей наверняка усиливалось из‑за колких советов Юнга по части теории и видимого равнодушия Гершома Шолема к его трудам. Автор его биографии Ангелика Лёве пишет: «Из переписки Шолема с Густавом Дрейфусом выясняется, что в 1934 году Нойманн навестил Шолема, чтобы убедить его в ценности юнгианской теории архетипов для его исследований каббалы». Шолем не дал себя убедить, сохранив весьма скептическое отношение и к теории Юнга, и к его политическим взглядам, хотя, подобно Нойманну, после войны стал одной из ключевых фигур на ежегодных конференциях «Эранос».

И, в‑последних, Нойманн, вероятно, догадывался, что его страстные призывы к непрерывному внутреннему обновлению и самосозерцанию могут показаться несусветными его более прагматичным соседям в Тель‑Авиве 1930–1940‑х. По иронии судьбы публикация «Корней еврейского сознания» после столь долгого промедления может возыметь весьма желанное последствие — у Нойманна появится новое поколение более благожелательных читателей, которые в силу своего темперамента отнесутся к нему сочувственно, а в силу своих обычаев избирают более рефлексивный, интроспективный подход к иудаизму.

Двухтомник Нойманна, несмотря на его специфическую юнгианскую терминологию и своеобразную манеру письма, может очень много предложить современному читателю. Это блистательная незавершенная симфония вдохновенных умозрений и глубоких прозрений.

Оригинальная публикация: Hasidism, Jung and the Jewish Spiritual Crisis

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Жизнь и творчество Мартина Бубера

О Мартине Бубере, великом еврейском философе, гуманисте, общественном и религиозном деятеле писать нелегко. О нем уже написаны горы научных и популярных книг, эссе, исследований, биографий. Его имя известно во всем мире. О нем знают и в Европе, и в Америке, и в Израиле, где он провел последние годы своей жизни. 8 февраля исполняется 140 лет со дня рождения Мартина Бубера.

The New Yorker: Руководство по религиозной анархии: каббала Гершома Шолема

Шолем в одиночку превратил загадочное теологическое знание в формальную дисциплину и бросил вызов самой академической науке, привнеся в нее чуждую ей бурную духовность. Синтия Озик однажды написала, что в то время как Зигмунд Фрейд «осмелился лишь ненамного отойти от границ психологии, Шолем, чьим средством познания была история, достиг самых основ человеческого воображения». Литературный критик Гарольд Блюм пошел еще дальше, заявив, что для многих современных еврейских интеллектуалов «Шолем — это гораздо больше, чем историк, даже гораздо больше, чем теолог. Для них он не меньше чем пророк».