Материал любезно предоставлен Tablet
Из современного Нью‑Йорка или Тель‑Авива жизнь евреев в польском местечке XIX века видится невыносимо скудной. Откуда взяться страсти и авантюрам в мирке, ограниченном считанными квадратными верстами, не говоря уж о традиции, бедности и гонениях. Действительно, все так и было — по крайней мере, так считали многие идишские писатели. Несколько устаревший роман Шолом‑Алейхема «Блуждающие звезды», впервые публиковавшийся в варшавской газете в 1909–1911 годах, рассказывает не слишком достоверную историю, которая наверняка пришлась по душе обитателям местечек: юные влюбленные наблюдают, как их штетл сгорает дотла, после чего убегают, присоединяются к странствующей театральной труппе и гастролируют по миру.
В «Дочери резника» израильский прозаик Янив Ицкович описывает приключения в Польше конца XIX века, сугубо на свой лад, смешивая жанры, которые обычно существуют особняком. Плутовской роман о молодой женщине, которая пускается в опасное путешествие, чтобы найти сбежавшего зятя, соединяет описания кровавых поединков с гоголевской сатирой, феминистским фэнтези и сионистской притчей. Последнее особенно примечательно: в 2015 году роман отметили израильскими литературными премиями (в США он вышел в английском переводе Орра Шарфа).
В истории Ицковича нет сионистов, а о самом движении отзываются пренебрежительно. «Тот, кто мечтает о Палестине, в конце концов сдохнет от малярии», — замечает один из персонажей, агент царской охранки. Однако роман повторяет в духе гротеска одну из главных идей раннего сионизма: еврейская диаспора страдает из‑за собственного бездействия, нежелания взять в руки оружие и сражаться. И то, что Государству Израиль удалось доказать миру: евреи не беспомощные жертвы, а храбрые и умелые воины, — не может не удивлять, хотя едва ли в новом образе они нравятся миру больше. В этом смысле герои‑авантюристы Ицковича сионисты, пусть даже сами об этом не знают.
В первой главе «Дочери резника» мы знакомимся с Минди Шпайзман, брошенной женой, или агуной, чей муж Цви‑Меир бежал из их бедной деревушки Моталь в Минск. В ее судьбе нет ничего необычного: Минди читает в ивритских газетах письма других агунот, которые разыскивают пропавших мужей. Но Минди держится стойко, не жалуется и не просит помощи. Даже в день своего рождения она трудится без отдыха под понукания родни: «Минди женщина благоразумная. Такая и в праздник не потеряет головы. От лотка с огурцами до прилавка с редиской — куда ей еще идти».
Но Минди поступает так, как сама от себя не ожидала. Под влиянием неодолимого порыва она устремляется на рынок и тратит все сбережения, доставшиеся ей тяжким трудом, на дорогие товары, в частности покупает лучшие куски говядины и съедает, не дав им довариться. А потом бросается в реку, явно намереваясь утопиться. Этот сильный волнующий эпизод дает понять, сколько в штетле таится страсти и подавленной жизненной силы, готовой прорваться при первой возможности.
Оказывается, эта сцена — лишь увертюра к рассказу о бунте более дерзком. Минди спасают, но она в глубокой депрессии; ее сестра Фанни Кейзман решает разыскать Цви‑Меира и вернуть домой. Она считает себя обязанной помочь сестре, но куда больше Фанни хочется уйти от пассивной домашней роли еврейской матери и жены. Она, точно Дон Кихот, рыцарски жаждет отправиться на поиски приключений, чтобы исправить несправедливость жизни: «Все напасти в мире приключаются с общего молчаливого согласия… И ни одна еврейка пальцем не шевельнет, чтобы их побороть», — возмущается Фанни.
К счастью, Фанни обладает своего рода суперсилой. Она сызмала настояла, чтобы отец, шойхет (то есть резник), выучил ее ремеслу. Возмущенные этим жители штетла прозвали Фанни «вилде хая», «звереныш». Глухой ночью Фанни, приторочив к бедру клинок, сбегает из дома в Минск и, как оказывается, поступает более чем разумно. Вскоре ей приходится защищаться от разбойников, и верный клинок спасает ей жизнь — все трое с аккуратно перерезанными трахеями и пищеводами остаются лежать на дороге: «Довольная кошерным убоем, который только что совершила, Фанни вернула нож в ножны», — пишет Ицкович.
Мы внезапно оказываемся в фильме Тарантино, где Фанни — идишская версия Невесты в исполнении Умы Турман, мстительницы из «Убить Билла», размахивающей мечом. В традиционной еврейской общине нет места подобным воинским доблестям, замечает Ицкович, «и вовсе не потому, что евреи бесхребетны или малодушны — скорее, в силу их здравого ума и практичности». Восточноевропейские евреи как постылое национальное меньшинство не привыкли давать отпор и лезть в чужие дела. В духе покорности раввин Моталя наставляет и Фанни: «Если есть что купить или продать гоям, чтобы заработать, тем лучше, но тут мы проводим черту и никогда ее не переходим. Земля у нас одна, а жизнь разная».
Однако преображение Фанни доказывает: даже самый покорный еврей таит в себе воина. И чтобы высвободить его, нужно всего лишь бежать из общины — или быть изгнанным из нее. Так сложилась жизнь спутников, которыми вскоре обзаводится Фанни: Жижека Брешова (урожденного Йошке Берковича), молчаливого великана‑лодочника, и трактирщика Патрика Адамского (Песаха Аврамсона). Оба родились в Мотале и по решению старейшин пошли в рекруты (каждая еврейская община обязана была отправлять в царскую армию определенное количество молодых людей). Обычно в армию посылали сыновей из самых бедных и бесправных семейств; по сути, рекрутчина означала вечное изгнание. Срок службы тогда составлял 30 лет , вдобавок рекрутов вынуждали перейти в православие, так что, даже если им удавалось выжить, домой они уже не возвращались.
Как только весть об убитых разбойниках доходит до властей, наше трио пускается в бега, а для пущего комизма за ними увязывается шнорер , пьяница‑кантор. Охотится за ними другой главный герой, полковник Петр Новак, агент царской охранки, который считает, что разбойников убили «политические» — возможно, заговорщики под руководством Цви‑Меира. А иначе зачем бы еврейке резать глотки?
Ицковича заботит не столько правдоподобие, сколько увлекательность. Он с шутовским задором повествует о том, как пьяница‑кантор влюбляется в «Ольгу», которая оказывается шваброй с нацепленным на нее париком; до омерзения подробно, но при этом любовно живописует, как Жижек в армии чистил уборные; рассказ о циничных маневрах Новака в полицейском государстве вызывает скорее смех, чем страх. Когда роман подходит к концу, развязка разочаровывает: она такая торопливая, точно Ицковичу не терпится поскорее свернуть сюжет.
На протяжении всего романа автор не упускает из виду тему сионизма. Как евреям следует относиться к собственному телу, к политике, к военной дисциплине? Удастся ли им когда‑нибудь изжить страх, который видит в них Новак: «Что ж за напасть с этими евреями? Почему они вечно ждут беды? Почему они вечно готовятся к худшему?» И от этой еврейской тревожности даже Израиль со всей его мощью не избавился до конца — а значит, тем насущнее бесстрашные героини наподобие Фанни Кейзман.
Оригинальная публикация: Slaughterman’s Daughter
Шутки судьбы «Кровавой шутки»
Рисунок тушью
