На философский факультет легендарного ИФЛИ Ойзерман пошел лишь потому, что вычитал где‑то, будто писателю необходимо системное мировоззрение. Но через несколько лет о литературе он уже не вспоминал — стало ясно, что его призвание именно философия.

Почти полстолетия Рубингер работал фотожурналистом для журнала Time‑Life. Его фотографии отображают всю историю Израиля — от фронтов основных израильских войн до портретов премьер‑министров в домашней обстановке или новых иммигрантов.

C конца 1970‑х и чем дальше, тем активнее новые поколения израильтян не то чтобы обязательно становились соблюдающими евреями, но хотели приобщиться к тому еврейскому дискурсу, который на протяжении веков принадлежал сфере религии, интеллектуально приобщиться к иудаизму. И нигде этот поворот не был так явственен, как в мире израильской музыки — и, в частности, в семье Банай.

Неэман обладал неиссякающей энергией, что позволило ему прожить удивительно насыщенную и активную жизнь, совмещая успешную карьеру юриста с общественной известностью и любовью к Торе, а глубокую вовлеченность в благотворительность и хесед со счастливой семейной жизнью.

«Я бросила завтрак, побежала в офис и сказала: “Мне нужно поговорить с министром”. Я сказала ему: “Кто‑то должен поехать к этим беженцам и пожать им руки; они, наверно, совершенно ошарашены”».

Элиах много раз говорила, что свою миссию она видит в том, чтобы задокументировать жизнь жертв Холокоста, а не только их смерть, чтобы вернуть им человеческий облик, человеческое обаяние. Начав со своих семейных фотографий, спрятанных ею и ее старшим братом в их убежище, она 15 лет ездила по всем 50 штатам и разным странам в поисках фотографий, дневников и писем других обитателей штетла

Во вторник в возрасте 80 лет умерла Эстер Юнграйс, зачинательница еврейской ортодоксальной пропаганды, известная своей борьбой против секуляризма, либерализма и ассимиляции еврейского населения Америки — явления, которое она называла «духовным геноцидом».

«Стивен всегда говорил мне, что, став религиозным, еще больше полюбил свою профессию», — рассказывает Шиллер, который работал вместе с Хиллом над его автобиографией, так и недописанной. «Актерская игра составляла для него смысл жизни — пока он не пришел к религии, он отдавал ей все силы. Уже став религиозным, он продолжал получать удовольствие от игры. Но теперь его личность этим не исчерпывалась».

Когда Эрик приехал в Москву справлять 80‑летие и Лужков разрешил ему поставить скульптуру на Багратионовском мосту, на открытии Эрнст сказал мне: «Борька, видишь, кто у нас тут стоит? Не узнаешь?» Я ему: «Нет». А он мне: «Как же, это же тот самый гэбэшник, который за нами все ходил... Я подумал и пригласил его. Все‑таки жизнь целая вместе прошла».