Избранные места из переписки с друзьями
После давешнего поста про Шарли Эбдо и право на смех я получил письмо несогласия от К.Б. — московского друга, историка философии, библиофила и человека по‑настоящему глубокого ума. Последующая переписка позволила и мне, и ему лучше осмыслить свои позиции. Так как содержательного обсуждения в самом фейсбуке не получилось, выкладываю здесь эту переписку. Много букв, но кому интересно — осилит.
КБ — МЯ
Я тут случайно прочитал, что ты написал про французов, а потом и Горина прочитал. Я ни в каких сетях не участвую, так что хочу выразить свое удивление. Это просто удивление позицией, я вообще ни в каких интернет‑дискуссиях никогда не участвовал.
То, что их убили — не обсуждается, как мне кажется. Убивать нельзя, что бы человек ни написал /нарисовал. Я бы тут поставил точку, но люди почему‑то в связи с убийством обсуждают содержание их рисунков (это вещи совершенно разных планов). Мне кажется это совсем излишним, но раз уж так….
Они — не шуты! Никоим образом не шуты! Они — носители определенной идеологии, политической позиции, ее многолетние выразители и пропагандисты.
Это, во‑первых, анархизм (журнал вырос из послевоенных изданий анархистско‑левацкого толка).
Это — атеизм, а атеизм — агрессивная идеология, немногим лучше исламского фундаментализма.
Это — идеология (и даже философия) относительности всяких ценностей и норм, очень жесткая позиция, на самом деле.
Это — идеологическая и политическая позиция “левых”, на самом деле крайне нетерпимая ко всему другому.
Это издание и эти люди — бойцы идеологического фронта, пропагандисты, а пропаганда — это вбивание отвращения и ненависти нетвердым умом людям. Это всегда плохо, мне кажется, что в обществе тоталитарном, что в т.н. “свободном”.
Чем Кукрыниксы лучше рисовальщиков Штюрмера? И те и те пинали и натравливали массы на тех, кого тогда преследовали, ссылали, убивали. Гадость, по‑моему.
Исламисты — враги, но эти кукрыниксы — неужели друзья? Не та ли здесь ситуация — “что лучше, Молотов или Риббентроп”?
Все это, мне кажется, так, лишь в том случае, если эти люди — НЕ шуты. Если (например, рисуя целующихся раввина и эсэсовца на фоне ворот Освенцима с подписью “иудеонацизм”) они просто хотят, чтобы люди смеялись…. Если так, если просто посмеяться, то все мною написанное — неверно.
А их жизнь мы все обязаны защищать, тут вообще не о чем говорить.
* * *
МЯ — КБ
Попытаюсь ответить, хотя понятно, что видим мы этот кошмар по‑разному, но хотя бы можем его (и их, карикатурщиков) обсуждать.
Шуты редко бывают добрыми, а добрые шуты, к сожалению, мало кому интересны. В отличие от клоунов, они провоцируют не просто смех, а смех над чем‑то, зачастую недобрый и без малейшего почтения к предмету осмеяния. Убитые французы, невзирая ни на что, именно шуты! Пусть левые, пусть атеисты, пусть анархисты (на самом деле, панки чистой воды, наподобие Sex Pistols, тоже медиа‑проект, ничуть не менее оскорбительный, чем Шарли). Да, они носители и выразители той самой идеологии и философии относительности всех ценностей и норм, но для меня ключевое слово здесь — всех. Именно этим они принципиально отличаются от Кукрыниксов и рисовальщиков Штюрмера, те‑то действительно не шуты и, тем более, не панки, а пропагандисты чистейшей пробы. Они осмеивали ценности и нормы, отличные от абсолютных, окончательно и единственно верных, лишь чтобы подчеркнуть абсолютность и окончательность последних. Французские же насмешники — редкий на фоне двойных стандартов западного мира пример честности, они обсирали всё, всех и всегда. Делали это омерзительно (панки же!), но наряду с отвращением вбивали в нетрезвые умы еще и терпимость — если все — дерьмо, тогда одно дерьмо не вонючее другого. Они нам не друзья, во всяком случае себя таковыми не считали. Но во многом благодаря таким, как они, мы можем спокойно жить в своем смешном мире, хотя и зная, что за нами тоже могут прийти, но не опасаясь этого каждую минуту.
Я не против того, чтобы мои ценности и нормы объявляли относительными — я и сам‑то их абсолютными не считаю. Я даже рад, когда недруги надо мной смеются, если они, конечно, смеются и над другими — пока не отсмеются, не пойдут убивать. Даже если смеются не просто так, а злобно и оскорбительно. Рабле вот, тоже не большой добряк, оскорблял, небось, не менее значительные группы, чем убитые карикатуристы. Я боюсь тех, кто не смеется — боюсь до дрожи, потому что они не шутят и когда‑нибудь обязательно за мной придут.
А еще — можно долго говорить о традициях европейской сатиры. Мир, в котором могут сосуществовать самые разные группы, пусть обстебывая убеждения друг друга, но хотя бы не убивая за них, сложился, во многом благодаря ей. Так что для меня выбор между Шарли и исламистами — не «между Молотовым и Риббентропом», а между жизнью и смертью.
* * *
КБ — МЯ
Ну, в общем, все так. Но мы, наверное, не столько видим по‑разному, сколько видим — разное. И вот я тоже боюсь серьезных людей, а не тех, кто стебется — но серьезные люди возникают именно из‑за таких панков! И их все больше! Рисовальщики и стебщики порождают не смех и толерантность: наоборот, они порождают обиду и ненависть. Большинство людей “с ценностями” обижается, но молчит (ну их, французы же, пусть рисуют, хотя мне и мерзко от их рисунков). Другие, “нетвердые умом” — ожесточаются и становятся еще более “твердыми”. Это то, что я вижу, причем не только в России. И вот этого я боюсь.
Кого они делают терпимее? Нас? Нам уже и не надо, мы сами готовы посмеяться в свою меру над всем. А еще кого? Не вижу.
Ну и еще один аспект. Для страны, где человека закапывали в землю за то, что он — священник, пускали пулю в лоб за то, что отказался снять крестик… Где в массовом порядке по всей страны вскрывали могилы, уничтожали кладбища, а иконы топили в нужниках (почему‑то именно это делали, не жгли, не рубили, а именно — в нужниках)… это как‑то совсем смешным не выглядит…
И P.S.:
Как я вижу, подобное провокативное поведение, к сожалению, ведет лишь к тому, что у людей умных возрастает безразличие к вопросам существенным, у людей же не столь умных — возрастают нетерпимость и агрессия. Первое — прискорбно, второе — опасно.
В каком‑то смысле левацкая позиция в ее крайней форме (насрать на всё) восходит к ненавидимой мною позиции большевицкой — “чем хуже тем лучше”: как только появляется какая‑то проблема, действительно важная для людей (важная ли на самом деле — другой вопрос), они считают, что ее нужно довести до крайности, до абсурда — вместо того, чтобы попытаться вылечить, объяснив, что это вообще не проблема или проблема — не в этом. А их метод: есть рана — сыпь туда соль, пока не сгниет. Это и большевицкая позиция — разрушать и мучить до тех пор, пока не наступит катарсис. Вот только прежде этого катарсиса всегда наступает — смерть…
* * *
МЯ — КБ
Вынужден с тобой не согласиться, впрочем, как и раньше. Серьезные люди были и есть всегда, и не шуты — панки и хиппи — делают их такими. И обиды с ненавистью были всегда, шуты — лишь хороший повод выплеснуть эти чувства наружу. Иначе приходится на столбе вешать соседа, а соседа жалко, от него, что ни говори, пользы больше, чем от бесполезного шута. Но шут опасен — если его вовремя не прикончить, даже «серьезные люди с ценностями» постепенно привыкают к шуткам и начинают к своим ценностям относиться чуть менее серьезно. Вся новейшая история Запада тому примером: общество равно ненавидело битников, хиппи, панков и прочих шутов, но со временем привыкло и даже прогнулось.
К сожалению, привыкание чревато новыми неприятностями — та самая идеология относительности любых ценностей, о которой ты писал раньше, сама по себе стала фетишем, и место агрессивного неприятия Другого заняла не менее агрессивная политкорректность. Но шутовство может помочь и здесь, доведение политкорректности до абсурда заставляет «политкорректных людей с ценностями» задуматься о том, столь уж ли их ценности абсолютны и не стоит ли где‑нибудь провести границу дозволенного. Мне кажется, что Шарли именно такой абсурдизацией всего, включая самое себя, и занимались. Насколько я понимаю, недавнее увольнение одного из сотрудников за антисемитскую карикатуру было попыткой французских властей хоть какую‑нибудь границу да провести.
Беда в том, что мир, в том числе — западный, стремятся захватить новые серьезные люди с особо серьезными ценностями, которые ни к чему не хотят привыкать. И благодаря им шутовская игра поднялась на новую высоту, ведь если живой шут омерзительно смешон, если не просто омерзителен, то шут, убитый за свои шутки — величественен. Я, как и абсолютное большинство сторонников и противников Шарли Хебдо, о самом их существовании узнал только после убийства. Мне кажется, что они смогли таки отколоть свою самую грандиозную и самую похабную шутку — ни «умные», ни «нетвердые», ни те, которые «с ценностями», не уверены в том, кого надо осуждать, кого проклинать, а кого и восхвалять. Негодяи поубивали гадов, как же теперь быть и где же абсолютная истина?! А Орланд, Меркель, Биби и Абасс, герои карикатур (вычеркнуто), который обнявшись идут за гробами шутов, еще вчера обсиравших каждого из них (вычеркнуто) во главе сверхмассового шествия за право на шутки? Круче шутки ведь и не придумаешь, и она уж точно хоть кого‑нибудь да заставит задуматься.
Насчет страны, где священников закапывали в землю… Я, слава Богу, здесь, а не там, личных впечатлений у меня нет. Но вот из сетей и СМИ создается такое впечатление, что наследники тех, кого закапывали, те, что опасаются, что закопают и их, заявляют: «Я — Шарли» или просто скорбно молчат. А об оскорблении чувств кричат другие, те, что и сегодня, дай им волю, готовы первых закапывать живьем и мочить в сортирах.
К твоему PS. Мы, похоже, действительно видим разное. Мне не приходилось встречать умных людей, у которых шутовство, даже самое злое и похабное, вызывает безразличие к важным вопросам. У людей же не столь умных агрессии и так достаточно. Провокации дают им повод выплеснуть агрессию наружу, но такие поводы найдутся всегда, а без периодических разрядок выплески превращаются в ураганы, результаты которых нам хорошо известны.
Я не вижу ничего общего между большевицким кошмаром и шутовством Шарли. На большевиков похожи бойцы ИГ, они бесконечно серьезны и если замечают рану, то даже не сыплют на нее соль, а ампутируют — не пораженный орган, а все тело целиком. Шуты же, левые, правые и даже средневерхненижние, как раз и лечат проблемы, вскрывая их пустоту и абсурдность, они поливают язвы йодом, что может оказаться больнее соли, но зато обеззараживает. Мне кажется, здесь другое… На ум приходит гребенщиковское: «Панки любят грязь, а хиппи цветы / но и тех, и других берут в менты. / Ты можешь жить любя, можешь жить грубя, / но если ты не мент — возьмут и тебя». Ненависть исламистов к евреям и к отвязным карикатурщикам имеет общие корни — в их мире Другой не имеет права на существование и джизьи они, похоже, не берут.
* * *
КБ — МЯ
Как это ни странно, я почти со всем тобой написанным согласен — о шутах, политкорректности и пр. Напишу о том немногом, что хотелось бы высказать — иначе.
Понаблюдав за поведением жителей Франции, я, на самом деле, подумал, что я, вероятно, неправ. Или не совсем прав… Я ведь подхожу к деятельности этого и подобных “провокаторов” прагматически — на пользу они работают или во вред? (О совершенной недопустимости не только их убийства, но и любой попытки оправдания этого убийства — даже разговора нет, понятное дело; не может быть НИКАКОГО оправдания.)
Так вот, м.б. для французского общества это и на самом деле — явление положительное. (На это ощущение меня натолкнули не только демонстрации, но и мнение Николая Кривошеина, старого эмигранта и православного человека.) А я сужу со своей колокольни — и почти уверен, что для России подобные вещи вредны и недопустимы, ничего хорошего они за собой не повлекут, кроме дополнительного озверения.
Теперь о смехе. Да, большевики‑политики были в своей массе “мертвенно серьезны” (но не все, конечно. Вспомним Радека и его замечательные шутки). Но мы ведь можем сравнивать лишь сравнимое. Политики всегда серьезны. А вот те, что их обслуживают — вовсе нет! Я не знаю про карикатуристов Геббельса (думаю, тоже были веселые люди с большим стажем осмеяния), но вот возьмем Ефима Лакеевича Придворова, то бишь Демьяна Бедного. Весельчак, гурман, ловелас — и страстный книголюб (был ГЛАВНЫЙ библиофил в России в к. 20 — 30 гг.). Очень веселый был кощунник! И не он один…
И еще об одном. Мы говорим тут о том, что нам интересно, но, как кажется, в целом поезд уже идет совсем в других степях… Идет война, и европейцы впервые это осознали. Миллионные демонстрации были ведь не за свободу слова, на которую никто не покушается, и не столько в память погибших, сколько — из‑за ощущения, что война пришла в их, французов, дом. (Убийство нескольких десяткой студентов в йеменском колледже в ТОТ же день и ТЕМИ же людьми, аль‑каидовцами, не вызвали никакого резонанса.) “Исламисты” вовсе не против именно свободы слова в Европе; тулузские еврейские дети ни с какой свободой слова не связаны, как и посетители кошерного магазина. Идет война, и “они” всегда найдут, к чему прицепиться. Так что нельзя сказать, что “шарли” спровоцировали кого‑то. Это была военная операция, боюсь, будут и другие. И об том надо бы думать. А содержание рисунков… ну, в России они неуместны. В Германии, наверно, тоже (власти Лейпцига как раз запретили сегодня публикацию именно тех рисунков из ШЭ…). Но проблема совсем не в этом…
* * *
МЯ — КБ
О придворных насмешниках, типа Демьяна Бедного или Юлиуса Штрйахера мы ведь уже говорили, не шуты они вовсе, а провозвестники истины, форма тут роли не играет, агитатор — он и есть агитатор.
Насчет нынешней России ты, возможно, и прав, не берусь судить. Тогда это хороший признак — в самые темные времена только анекдотами, все, для советского человека святое, осмеянию предающими, живы были. Пока, наверное, до этого еще не дошло.
И насчет войны я совершенно согласен. Евреи, самые другие из других, закономерно стали ее первыми жертвами. А следующими — шуты. Поэтому я бы не смог сказать «я — шарли»; это не мы — шарли, а они — жиды. Французы, похоже, поняли, что теперь «жидом» может стать каждый, и возмутились. Можно надеяться, что это начало какого‑то нового осознания, спасительного для Европы, но шансов мало…
Поживем — увидим, никуда не денемся.
А переписку я, раз ты не возражаешь, опубликую.
