Опыт

Талмуд предупреждает: Всевышний не может защитить евреев от преследований — они должны сами принимать меры предосторожности

Адам Кирш. Перевод с английского Давида Гарта 2 ноября 2022
Поделиться

Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о том, что мезуза, как и иудаизм вообще, придумана для жизни в этом мире — не для мессианского будущего и не для мученичества.

Коллаж Tablet Magazine; фото Anthony Fine / Flickr

Недавно мне довелось читать о «Мишне Тора» Маймонида, первом всеобъемлющем своде еврейского права. Этот труд, написанный в 1170‑х годах, стал для иудаизма первым логически организованным справочником, из которого любознательный читатель мог узнать, что алаха говорит по тому или иному вопросу. Такой правовой кодекс был очень нужен евреям, ведь сам Талмуд, как я осознал в ходе чтения даф йоми, выстроен совершенно непредсказуемо, так что его почти невозможно использовать на практике как юридический справочник. Чтобы знать, где искать тот или иной закон, ты должен заранее выучить полностью весь Талмуд — поиск по названиям трактатов никуда тебя не приведет. И даже если ты найдешь тему, которую искал, алахическая дискуссия не всегда заканчивается четкой алахой, имеющей силу закона. Именно эти сложности талмудического текста определяют значимость и необходимость «Мишне Тора». Если для кого‑то изучение всего корпуса еврейского права занимает всю жизнь, то Маймонид справился с этой задачей к сорока годам.

Сегодняшний даф йоми как раз содержит поразительные примеры сложности талмудического текста. Допустим, нам нужно узнать, требуется ли мезуза для того или иного здания или дверного проема. Известно, что мезуза должна быть прибита ко входу в любое «жилище» — жилое здание или помещение. А как быть с общественным учреждением, например синагогой? Или со зданием, которое изрядно загрязняется изнутри, например хлевом или туалетом? Или с временной постройкой, такой как сукка? А если два человека совместно владеют домом — каждый из них должен вешать свою мезузу? А как насчет необычных дверных проемов, например высоких арок, — они тоже считаются? Мы ожидаем, что в Талмуде содержатся ответы на все эти вопросы, потому что Талмуд всегда рассматривает любую ситуацию в мельчайших подробностях и предвидит все возможности, сколь угодно маловероятные. Чего мы не ожидаем, так это того, что ответы на вопросы о мезузах обнаружатся в трактате «Йома», который вообще‑то посвящен Йом Кипуру.

Однако, начиная с Йома, 10а, на протяжении целых двух листов мудрецы обсуждают законы мезузот. Связь с основной темой трактата, как это часто бывает в Талмуде, настолько тонка, что, лишний раз моргнув, вы можете ее и не заметить. Как мы читали на прошлой неделе, трактат «Йома» начинается с мишны, описывающей, как за семь дней до Йом Кипура первосвященник переезжал из своего дома в комнату в Храме, называемую палатой пархедрина. Цель этого переезда состояла в том, чтобы защитить первосвященника от ритуальной нечистоты, ведь, осквернившись, он бы потерял право служить в Храме в этой святой день. И тут гемара задается вопросом: была ли мезуза на входе в палату пархедрина?

Мудрецы сходятся во мнении, что мезуза там была; более того, это было единственное помещение в Храме, имевшее на двери мезузу. Но причину этого они истолковывают по‑разному. Сначала мудрецы объясняют это тем, что палата пархедрина функционировала как жилое помещение, пусть временное. Но рабби Йеуда напоминает, что вообще‑то в Храме «было несколько комнат, в которых временно проживали люди, но на их дверях не было мезузы». По мнению рабби Йеуды, мезуза на двери палаты пархедрина не была необходима, согласно закону Торы, но мудрецы повелели повесить ее туда. Причина, по которой этого не требовалось по библейскому закону, утверждает Йеуда, заключается в том, что мезуза нужна дому только тогда, когда в нем живут круглый год — когда дом «предназначен и для лета, и для сезона дождей».

Рава, вавилонский аморай, передает это мнение рабби Йеуды, и тогда постоянный оппонент Равы Абайе возражает, вспоминая аналогичную дискуссию о том, что есть дом, в контексте законов праздника Суккот. Когда речь зашла о сукке, говорит Абайе, рабби Йеуда требовал, чтобы к сукке относились как к жилому дому — в плане сбора десятины, установления эрува в шабат и прикрепления мезузы. Но ведь в сукке живут всего семь дней — отнюдь не весь год подряд. Как же примирить это требование Йеуды с его мнением о том, что закон Торы требует вешать мезузу лишь на помещения, где живут круглый год?

Мудрецы задумываются над этой проблемой и наконец приходят к логическому решению: разница в том, по своей воле вы переселяетесь на время в данное жилище или же нет. В праздник Суккот еврей переселяется в сукку по доброй воле, поэтому он должен повесить туда мезузу. А первосвященник в Йом Кипур вынужден переехать в палату пархедрина, поэтому мезуза ему не требуется. Этот аргумент не кажется мне особенно убедительным — в конце концов, можно сказать, что еврей «принужден» еврейским законом жить семь дней в сукке, — но он хорошо иллюстрирует стремление мудрецов найти хоть какое‑то объяснение любому противоречию в алахе.

Сегодня в Америке евреи недолго думают, прежде чем повесить у себя мезузу. Как писала газета «Нью‑Йорк таймс» в 2010 году, даже многие неевреи усвоили этот обычай — они оставляют мезузу на двери, когда переезжают в дом, где раньше жили евреи. А вот во времена Талмуда, как становится ясно по мере продолжения дискуссии в трактате «Йома», иногда бывало опасно открыто демонстрировать этот символ. По закону любой город с еврейским большинством был обязан повесить мезузу на городских воротах. Но Абайе упоминает, что в городе Мехоза не стали этого делать «по причине возможной опасности». Далее гемара рассказывает историю о городе Циппори в Палестине, где римский чиновник застал еврея за осмотром мезуз и наказал его огромным штрафом.

Эта последняя история, в свою очередь, подталкивает мудрецов к обсуждению важного теологического вопроса: «Разве рабби Эльазар не говорил, что те, кто собирается выполнить мицву, не подвержены вреду?» — спрашивает гемара. Как Всевышний допустил, чтобы еврей, выполняющий Б‑жественную заповедь, был за это наказан? В ответе проступает присущий Талмуду прагматизм: «Там, где опасность постоянна, все иначе», — говорят мудрецы. В том месте, где евреи обычно подвергаются преследованиям, они не могут ожидать, чтобы Г‑сподь чудесным образом вмешивался и защищал их; вместо этого они сами должны принимать разумные меры предосторожности. Я в очередной раз поражаюсь тому, как подобный реализм уживается в Талмуде с безусловной верой в Б‑жественное провидение. Раввинистический иудаизм разрабатывается для жизни в этом мире — не для мессианского будущего и не для мученичества.

Далее в сегодняшнем даф йоми, в Йома, 13а, мы видим еще одно проявление важной особенности талмудического мышления — живого интереса к теоретическим аргументам, даже когда никакого практического вопроса не стоит. В мишне, открывающей этот трактат, упоминается, что на Йом Кипур назначался альтернативный первосвященник на тот случай, если действующий будет дисквалифицирован из‑за ритуальной нечистоты. Затем рабби Йеуда предположил, что, поскольку первосвященник обязательно должен был быть женат, назначалась также альтернативная жена на случай, если его жена неожиданно умрет перед праздником. Однако большинство мудрецов отвергли его предположение, заявив, что это была бы излишняя предосторожность.

Но это несогласие большинства не мешает гемаре выбрать для рассмотрения гипотезу рабби Йеуды и исследовать юридические последствия такого шага. Первосвященнику не была нужна запасная жена, говорят мудрецы, — а если бы все же была? Как бы все это было устроено? Ключевым здесь является библейское требование, чтобы первосвященник совершал искупление грехов «за себя и за свой дом», то есть за свою семью, откуда следует, что у него в этот момент должна была быть жена. Но даже если бы первосвященник выбрал себе альтернативную жену и перед Йом Кипуром его настоящая жена действительно умерла бы, ему бы все равно еще только предстояло жениться на альтернативной, а до того он бы не считался женатым, а соответственно, не обладал бы «домом» и не мог бы отправлять свои обязанности. Предположим, он бы обручился с альтернативной женой заранее, то есть обещал бы жениться на ней. Но и это бы не помогло, ведь помолвка не то же самое, что заключение брака.

Ну хорошо, говорят мудрецы, что, если первосвященник просто‑напросто женился на второй жене заранее? Талмуд, как и Библия, не видел здесь никакой юридической проблемы, поскольку в то время бигамия — и даже полигамия — разрешалась, лишь позже еврейские мудрецы будут бороться с этой практикой. Проблема в другом: библейский стих говорит о «доме» первосвященника, а не о его «домах», а если у него на момент наступления Йом Кипура было бы две жены, то значит, «два дома», а не «дом». Соответственно, и в этом случае он не имел бы права исполнять свои обязанности. Наконец, рассмотрев разные возможности, мудрецы выработали решение: первосвященник должен был бы жениться на альтернативной жене, но при этом дать ей условное разводное письмо, которое вступало в силу, если первая жена не оказывалась при смерти накануне Йом Кипура.

Все эти аргументы и контраргументы составляют длинную и увлекательную дискуссию о проблеме, которую сами мудрецы не считают проблемой, поскольку изначально согласны с тем, что первосвященнику не нужна была запасная жена. Это то, что многих людей отталкивает от Талмуда, но сам я уже научился получать удовольствие от этих интеллектуальных упражнений, которым мудрецы предавались ради чистого наслаждения заниматься алахической казуистикой. Если «Мишне Тора» — книга, где удобно искать ответы на вопросы, то Талмуд — книга, посвященная самим вопросам.

Оригинальная публикация: The Talmud Says God Can’t Protect Jews From Persecution; They Must Take Precautions

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Важность локтей, хлебов присутствия и прочих деталей, которые вы всегда пропускали, читая Библию

Если ковчег мог быть спрятан, рассуждают мудрецы, то точно так же могли быть спрятаны другие упомянутые в Библии чудесные реликвии, которые впоследствии исчезли: золотой сосуд с манной, зацветший посох Аарона и бутыль с маслом, которым помазывали царей Иудеи. В этой дискуссии мудрецы пытаются преодолеть пропасть между библейской эпохой, когда Всевышний то и дело совершал чудеса для Израиля, и профанным настоящим, когда чудеса прекратились.

Реконструируя жизнь Храма и его обитателей, которым ничто человеческое не было чуждо

В Талмуде никак не обсуждается политическая сторона храмовой жизни; мудрецов интересует не секулярная власть, а священный обряд — неподвластный времени, всегда актуальный, сохранившийся в памяти поколений даже после того, как Храм был разрушен. Но иТалмуд ясно показывает, что к храмовым служителям предъявлялись высокие требования, которым они не всегда соответствовали.

Разбойники в Храме. Или это исполнители священной миссии?

Этот новозаветный эпизод служит яркой иллюстрацией противостояния христианства и иудаизма, подаваемого христианством как конфликт разных ценностей: приземленные евреи, поглощенные материальным миром, прежде всего деньгами, и безразличные к духовности и святости, получают справедливый упрек от Иисуса, который, напротив, печется лишь о чистоте сердечной... Очевидно, что это были не барыги, искавшие в Храме наживы, а храмовые работники, обеспечивавшие евреям возможность выполнить свои обязательства.