Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз Талмуд предлагает нам еврейскую версию известной евангельской истории о менялах.

Сегодня большинство американских и европейских евреев получают образование, прежде всего, в рамках западной культуры, а не еврейской религиозной традиции. Доступ к величайшим достижениям западного искусства, мысли и литературы стал одним из бонусов еврейской эмансипации, и за прошедшие два столетия евреи присвоили эти достижения, сделали их частью собственного культурного багажа. И все же светская западная культура Нового времени в ключевых своих аспектах является наследницей христианства, религии, определявшей себя через противостояние иудаизму; это подробно описал Дэвид Ниренберг в своей замечательной книге «Антииудаизм: западная традиция». Из этого следует, что евреи вместе с западным образованием зачастую впитывают антиеврейские темы, и это ставит нас в парадоксальное положение относительно нашей собственной традиции.

Возьмем, к примеру, историю об Иисусе, изгоняющем менял из Иерусалимского храма. В Евангелии от Матфея (21:12–13) мы читаем о том, как Иисус в ярости опрокидывал столы менял, ведущих свой бизнес на храмовой территории, и упрекал их знаменитыми словами: «Написано: дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Этот новозаветный эпизод служит яркой иллюстрацией противостояния христианства и иудаизма, подаваемого христианством как конфликт разных ценностей: приземленные евреи, поглощенные материальным миром, прежде всего деньгами, и безразличные к духовности и святости, получают справедливый упрек от Иисуса, который, напротив, печется лишь о чистоте сердечной. Это настолько известная история, что, полагаю, многие американские евреи с ней знакомы, даже если никогда не читали Евангелий. Но кто из нас, интересно, может объяснить, что же менялы делали в Храме? Были ли это просто дельцы, преследующие свою выгоду и оскверняющие своим бизнесом святой Храм, как можно заключить из слов Иисуса, или же они сами служили какой‑то священной цели? Мы знаем христианскую версию этой истории — а какова ее еврейская версия?

В каком‑то смысле я читаю даф йоми как раз для того, чтобы знать ответы на подобные вопросы. Талмуд — это книга, опороченная в западной культуре как на ее христианском этапе, так и на постхристианском. Например, в английском языке само слово «талмудический» имеет негативный смысловой оттенок, подразумевая излишнюю и какую‑то извращенную усложненность. Но когда я начал сам читать Талмуд, я стал понимать, почему мудрецы думали так, как они думали, и сочиняли такие законы — я стал постигать их логику и ощущать духовность, направлявшую их творчество. И это помогает мне «читать» иудаизм в его собственных, исторически сложившихся категориях, вместо того чтобы смотреть на него сквозь нееврейские линзы.

На этой неделе цикл чтения Талмуда привел нас к новому трактату — «Шкалим», необычному во многих отношениях. Хотя мы находимся внутри раздела «Моэд», посвященного субботе и праздникам, в трактате «Шкалим» речь идет не о праздниках. Скорее, в этом трактате обсуждаются храмовые финансы, и кажется, будто он перепрыгнул в «Моэд» из «Кодашим» — раздела, посвященного храмовым вопросам. А кроме того, хотя все остальные трактаты, которые мы читаем, это трактаты Бавли — Вавилонского Талмуда, текста «Шкалим» из Бавли не сохранилось, поэтому «Шкалим» мы читаем по версии Йерушалми — Иерусалимского Талмуда. А Иерусалимский Талмуд, как я имел возможность сам убедиться на этой неделе, гораздо тоньше и лаконичнее, нежели Вавилонский. Алахические дискуссии никогда не длятся так долго, как в Бавли, и не достигают такой степени сложности, да и сама компания амораев другая — здесь упоминаются лишь несколько знакомых нам вавилонских мудрецов.

Самое начало трактата «Шкалим» проливает свет на историю о менялах в Иерусалимском храме. Как сообщается в первой главе, пока стоял Храм, каждый взрослый мужчина был обязан платить полшекеля в год на его содержание. Этот закон восходит к Моисею, который наложил на евреев этот налог в полшекеля, дабы заплатить за строительство скинии. Однако во времена Второго храма евреи обитали на всей территории Римской империи и даже за ее пределами — в персидском царстве. Как же они должны были передавать деньги в Иерусалим, чтобы уплатить свой взнос на содержание храмовых священников и на регулярные жертвоприношения? И как им было проверить, что они платят правильную сумму?

И вот здесь‑то пригождались менялы. 15 адара, в день, когда требовалось уплатить полшекеля, «менялы садились за свои столы, установленные по всей стране, за пределами Храма, и занимались сбором шекелей». Комментаторы расходятся во мнениях о том, что именно делали эти менялы: просто собирали монеты, или отсчитывали сдачу, или занимались обменом валюты, пересчитывая иностранные монеты в иудейские шекели? Как бы то ни было, очевидно, что это были не барыги, искавшие в Храме наживы, а храмовые работники, обеспечивавшие евреям возможность выполнить свои обязательства.

А кроме того, сначала менялы не сидели в самом Храме, как явствует из этой мишны в Шкалим, 3б. Они ставили свои столы в других городах Иудеи или в других районах Иерусалима. Лишь по прошествии десяти дней, 25 адара, менялы перемещались в Храм, где собирали платежи у опоздавших и «начинали изымать залоги», например скот, у тех, кто не уплатил налог. Это было необходимо сделать, чтобы подготовить все средства к 1 нисана, началу нового календарного года.

В обществе, где отсутствовала развитая банковская и кредитная система, уплата подобного международного налога подразумевала физическую доставку в Иерусалим огромного количества монет. Вторая глава трактата «Шкалим» дает некоторое представление о том, как решали эту логистическую задачу. Евреи складывали свои полушекели в какие‑то сосуды с узким горлышком и широким основанием — Талмуд называет их «рогами». «Подобно тому как в Храме были рога, были они и по всей стране», — сообщается в Шкалим, 5а. Если же какая‑нибудь удаленная еврейская община хотела упростить перевозку монет в Храм, она могла обменять свои полушекели на дарконот, крупные золотые монеты, которые весили меньше.

Сосуды с храмовым налогом не могли не привлекать воров, и Талмуд рассматривает вопрос о том, что делать, если шекели потерялись по дороге или были украдены. Ежегодно в определенный день храмовые священники устраивали «сбор казны», извлекая и пересчитывая все средства, необходимые для расходов следующего года. До этой процедуры собранные шекели формально считались собственностью жертвователей, после — переходили в собственность Храма. Соответственно, если тот или иной «рог» с шекелями был утерян или украден до дня «сбора казны», община должна была возместить его, поскольку юридически это выглядело так, будто они никогда и не собирали эти шекели. Если же утрата происходила после дня «сбора казны», то тут уже шекели считались храмовой собственностью и убытки нес сам Храм. И еще одна возможная ситуация, которую закон разрешает в пользу Храма: если партия шекелей потерялась, жертвователи возместили их, отправив новую партию, после чего нашлась первая, то обе партии отходят Храму. В результате жертвователи платят свой взнос дважды, хотят они этого или нет.

Упоминание дарконот вызывает еще ряд вопросов. Денежной единицей Древней Иудеи был шекель — так же называется и валюта современного Государства Израиль. Однако в Римской империи имели хождение много других местных валют, и евреи, конечно, ими пользовались. Как они определяли соотношение стоимости этих монет и библейского полушекеля? В Шкалим, 6а рабби Йеуда отмечает, что «у шекелей нет реальной установленной стоимости». Сразу по возвращении из Вавилонского плена, уточняет Йеуда, храмовый налог платили в дарконот, персидских золотых монетах; впоследствии, под властью греков, платили в сэлах, серебряных монетах, еще позже — в тивах. Некоторые евреи пытались отделаться одним динаром, но было решено, что динар недостаточно ценен и не может быть приравнен к полушекелю, так что мудрецы «отказывались принимать его». Согласно рабби Йеуде, единственной константой в уплате храмового налога было то, что все обязаны были платить равную сумму, в какой бы валюте она ни была.

Попытки рассчитать точную стоимость библейского полушекеля принимали даже мистические очертания. В Шкалим, 4б рабби Меир говорит, что Всевышний, наставляя Моисея относительно храмового налога, показал ему «своего рода огненную монету» — платонический оригинал полушекеля, так что Моисей увидел, какого размера и веса он должен быть. Чтобы евреи не дай Б‑г не уплатили меньше, чем полагалось, храмовые власти учредили добавочный взнос, который нужно было платить вместе с полушекелем. Этот взнос, называемый «калбон» (от греческого слова, означающего «маленькую монету»), гарантировал, что храмовый налог будет уплачен в должном объеме; кроме того, калбон использовался для оплаты услуг менял. Мудрецы более подробно обсуждают, кто именно обязан платить калбон и при каких обстоятельствах.

К концу второй главы Гемара возвращается к одной из своих любимых тем — уважению, которое надо выказывать великим мудрецам, в особенности тем, кто уже умер. Раббан Шимон бен Гамлиэль учит: «Не следует возводить памятники на могилах праведников, ибо их слова и есть памятник им». То есть мудреца следует помнить по его учению, а не за роскошную гробницу. И действительно, Талмуд крайне внимательно относится к тому, чтобы точно атрибутировать все мнения именно тем ученым, которые впервые их высказали; зачастую установлению авторства того или иного мнения посвящены долгие дебаты.

В доказательство того, как важно помнить и ссылаться на слова мудрецов, приводится история про рабби Йоханана, который жаловался на своего ученика рабби Элиэзера в связи с тем, что тот «ни одной алахи не говорил от моего имени». Иными словами, рабби Элиэзер учил своих учеников, не уточняя, что сам выучил те или иные законы от рабби Йоханана. Чтобы успокоить Йоханана, другой мудрец, рабби Яаков бар Иди, привел в пример известный библейский эпизод. В книге Йеошуа говорится, что Йеошуа учил евреев всей Торе, которую выучил из уст Моисея. «Но разве может так быть, — вопрошает рабби Яаков бар Иди, — чтобы Йеошуа, выступая перед всем народом израильским, к каждому изложенному закону прибавлял: “Так учил Моисей”?» Конечно, нет; скорее, всем было просто заведомо известно, что все свои знания Йеошуа получил от Моисея. Так же и с Йохананом и Элиэзером: Элиэзер и не должен каждую алаху, которую он истолковывает, возводить к своему учителю, поскольку всем и так известно, что он — ученик Йоханана и Йоханан — источник всей его учености.

И все‑таки именно эти упоминания, устное цитирование с указанием источника — лучшая дань умершим мудрецам. Рабби Ицхак даже утверждает, что «каждый ученый, чьи алахические постановления люди в этом мире цитируют с упоминанием его имени, лежа в могиле, в унисон шевелит губами». И для умерших это блаженное ощущение: «Подобно пьющему пряное вино — после того как выпил его, вкус остается во рту». Это замечательно конкретный образ для описания интеллектуального удовлетворения. Для мудрецов возможность внести свой вклад в непрекращающиеся дискуссии о Торе была слаще любого лакомства.

Оригинальная публикация: There Are Thieves in the Temple. Or Are They Sacred Messengers?