Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет об одном из древних принципов иудаизма, подробно обсуждаемом в Устной Торе. Считать евреев — это грех или все‑таки нет?

Не требуется никакого исключительного информационного повода, чтобы заставить евреев волноваться за будущее еврейства. Но этой осенью выход исследования Центра Пью «Портрет евреев‑американцев», демонстрирующего высокие показатели ассимиляции и смешанных браков, подбросил дров в огонь. В ходе устроенных лидерами американского еврейства дебатов о том, как решить эту проблему — если это действительно проблема, — один дельный совет блистал своим отсутствием: никто не предложил попросту прекратить проводить переписи евреев.

Между тем это было бы самым еврейским решением из всех возможных — ведь древний принцип иудаизма гласит, что считать евреев — грех. Г‑сподь говорит об этом в 30‑й главе книги Исход, предупреждая Моисея, что, если тот будет прямо пересчитывать сынов Израиля, всех постигнет «губительная язва». Чтобы этого не произошло, подсчет надо производить косвенным образом: каждый еврей старше 20 лет должен дать выкуп за себя в полсикля, и затем монеты следует пересчитать. Царь Давид в 24‑й главе 2‑й книги Царств игнорирует это предостережение и спонтанно устраивает перепись своего царства; как и было обещано, он был наказан Б‑гом тремя днями моровой язвы.

И все‑таки бывают ситуации, когда без пересчета не обойтись. Одна из таких ситуаций описывается в сегодняшнем даф йоми, во второй главе трактата «Йома». Хотя титульной темой трактата является храмовая служба в Йом Кипур, эта глава оказалась длинным отступлением от темы, поскольку мудрецы отвлеклись от священного дня, чтобы описать, как храмовые службы проводились в обычные дни. Расписание Храма включало длинный список церемоний, каждая из которых должна была проводиться ритуально чистым жрецом, одетым в особые одежды. Но как власти Храма решали, какой священник должен выполнять какую задачу в тот или иной день?

Ответ заключается в том, что они устраивали жеребьевку, выбирая священников случайным образом из числа «часовых» — дежурившей в тот день священнической семьи. Священники, как сообщается в Йома, 25а, собирались в большой базилике на территории храмового комплекса, которая называлась Палатой обтесанного камня, и стояли «в форме бехольяра». В примечаниях к изданию Штейнзальца поясняется, что это слово можно понимать как «браслет», а значит, священники вставали в круг; а можно — как производное от греческого слова, обозначающего спиралевидный панцирь улитки, — и тогда священники выстраивались по спирали. В любом случае священников пересчитывали, и тот, кто оказывался под выбранным жеребьевкой номером, шел проводить обряд.

Ясно, что эта процедура включала в себя подсчет евреев. При этом, согласно рабби Ицхаку (Йома, 22б), «запрещено пересчитывать евреев, даже ради исполнения заповеди». Мудрецы обсуждают библейские основания для этого запрета, упоминая моровую язву, постигшую царя Давида. Рабби Эльазар добавляет, что перепись еврейского народа нарушает также запрет, который можно вывести из стиха в книге Осии: «И число детей Израиля будет подобно песку морскому, который нельзя исчислить». Следовательно, попытка исчислить будет вызовом этому пророчеству.

Царь Саул, указывают мудрецы, обходил это препятствие, считая своих солдат «по овцам». Каждый приносил овцу в стадо, а затем стадо пересчитывали. Священники в Храме не использовали для этой цели овец — хотя могли бы, учитывая, сколько жертвенных животных было в их распоряжении, — вместо этого они считали по пальцам. Священники, участвовавшие в жеребьевке, протягивали пальцы, и тот, кто проводил жеребьевку, пересчитывал их таким образом.

Подобный ответ о проведении жеребьевки мог бы удовлетворить любопытство обычного читателя. Но особенность обсуждения храмовой жизни мудрецами Талмуда состоит в том, что их любопытство никогда не иссякало. Каждый клочок информации, который они могли припомнить, вывести из другого клочка или даже просто предположить, имеет для них ценность. Храм был домом Б‑га, местом, где евреи некогда напрямую общались с Б‑гом так, как теперь они уже не могут, и мудрецы не будут удовлетворены, пока полностью не воссоздадут эту картину в своем воображении. Итак, неизбежно возникает вопрос: сколько пальцев они поднимали?

Неудивительно, что предлагается несколько вариантов ответа. Один источник говорит, что они поднимали либо один палец, либо два, но при этом священник, поднявший два пальца, все равно считался единожды. Другой источник, впрочем, утверждает, что разрешалось вытягивать лишь один палец. Как же примирить эти два утверждения? «Это не трудно», — говорит рав Хисда, используя талмудическую формулу для объяснения трудных мест. Здоровый человек поднимал один палец, а нездоровому разрешалось поднимать два, исходя из того, что в ослабленном состоянии мелкая моторика может быть поражена, соответственно, проще выставить два пальца, чем один.

При этом выставлять большой палец было строго запрещено. Это было связано с тем, что таким образом якобы можно было одурачить считавшего, чтобы он сосчитал вас дважды, и таким образом обмануть систему. По этой причине власти очень строго относились к большим пальцам: любого, кто выставлял большой палец во время жеребьевки, в наказание пороли плетью. Однако сам факт того, что такое правило было необходимо, свидетельствует о горячем желании священников выполнять те или иные храмовые обязанности. Они были источником престижа и, по крайней мере в одном случае, даже богатства. Предание гласило, что священник, воскурявший фимиам, становился богатым, в соответствии со стихом из Второзакония: «И воскурят пред Тобою фимиам… Благослови, Г‑споди, его имущество». В результате воскурение благовоний стало особенно востребованной церемонией, так что ни одному священнику не разрешалось проводить ее дважды.

Сама жеребьевка, как поясняется в начале второй главы, была учреждена как раз потому, что конкуренция между священниками за проведение лучших церемоний и обрядов вышла из‑под контроля. До того как вступила в силу система жеребьевки, рассказывает мишна, уборка пепла с алтаря доставалась в награду победившему в состязании по бегу на короткие дистанции. Как бы удивительно это ни звучало, священники наперегонки поднимались к алтарю, и тот, кто добегал первым, убирал пепел. Описанная картина выглядит не слишком достойно и величественно, и в примечаниях к изданию Штейнзальца поясняется, что многие комментаторы Талмуда были смущены подобным описанием. Некоторые предполагали, что священники поспешали наперегонки, но маленькими шажками, чтобы минимизировать неприглядность этого зрелища, хотя такое соревнование, возможно, выглядит еще глупее.

Однажды эта гонка и вовсе плохо закончилась: один из священников оттолкнул другого, тот упал и сломал ногу. По крайней мере, так рассказывается в Йома, 22а. А на листе 23а излагается история похуже. Согласно ей, проигравший в гонке схватил нож и вонзил его победившему сопернику прямо в сердце. Мудрецы обсуждают, оба ли инцидента произошли в действительности и если да, то какой прежде.

Но самый важный этический вопрос возникает в связи с последним эпизодом второй истории. Пока победивший в гонке священник с воткнутым в грудь ножом лежал в конвульсиях на земле, пришел его отец и потребовал, чтобы нож вынули из груди его сына, хотя это ускорило бы смерть последнего. Причина этого требования ясна: контакт с уже мертвым телом сделал бы нож ритуально нечистым и непригодным для использования в храмовых церемониях. Если же его вынуть, пока священник еще жив, он останется чистым, тагор.

Мудрецы Гемары явно столь же покороблены этой историей, сколь и современный читатель. С одной стороны, мы видим здесь свидетельство бесконечной преданности евреев своим законам: отец готов пожертвовать сыном ради сохранения ритуальной чистоты храмовой утвари. Это сближает его с патриархом из римской легенды Горацием, убившим свою сестру, чтобы не дать ей оплакивать зарезанного врага. Но мудрецы не одобряют такой расстановки приоритетов, когда ритуальная чистота оказывается превыше самой жизни, и делают вывод, что эта история показывает, как в этот период еврейской истории «кровопролитие стало обычным делом». Чистота храмовой утвари, признают мудрецы, важна, но не столь важна, как человеческая жизнь.

Оригинальная публикация: What the Talmud Would Say About the Pew Survey of American Jews: Stop Counting