Пятнадцать лет назад не стало Джона Шлезингера, одного из ведущих британских кинорежиссеров второй половины XX века. Его наиболее известные фиьмы «Полночный ковбой» и «Воскресенье, кровавое воскресенье» были удостоены премий «Оскар» и «Золотой глобус». Сегодня «Лехаим» вспоминает политический триллер Шлезингера «Марафонец», также завоевавший в свое время престижные кинопремии.

Относительное изобилие фильмов о Холокосте, снятых, в основном, в последние годы и десятилетия, воспринимается сегодня как обычное дело, дань прошлому, которое ни для кого не секрет. Трудно представить себе, что еще лет тридцать назад все было иначе, по крайней мере в нашей стране. Нам настолько не показывали ничего, что кадры из «Марафонца», увиденные на видеокассете в конце 1980-х, воспринимались почти как документ.

Выцветшая татуировка — номер узника концлагеря на руке усталого человека, который пытается опознать в респектабельном старике своего давнего мучителя, — стоит перед глазами и сейчас. На этом кадре я пару раз, уже в 2000-х, случайно включала телевизор — и всегда смотрела дальше. Эта мимолетная сцена — эпизод запутанного детективного сюжета, с погонями и стрельбой, который легко можно причислить и к жанру триллера. В фильме столько неизбежных смертей, что в какой-то момент они перестают удивлять. Только главный герой остается жив.

Его сыграл 38-летний Дастин Хоффман, легко помолодевший и перевоплотившийся в аспиранта-историка Томаса Леви. Он пишет диссертацию в Колумбийском университете и тренируется по утрам в Центральном парке, в надежде пробежать марафон. Он кажется намного моложе своего реального возраста: таким мы Хоффмана прежде и не видели. Разве что в «Крамере против Крамера» и в «Тутси», шедших в несколько кастрированном виде в советском прокате и в действительности снятых позже. Более ранние фильмы с Хоффманом — «Выпускник» и «Полночный ковбой», который даже в США в 1969 году посчитали настолько непристойным, что разрешили прокат только в двух кинотеатрах, в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, — в нашей стране показать в то время никак не могли. Дастин Хоффман для нас совсем не был героем.

Маленький — рост 1 метр 66 сантиметров, не красавец, потомок еврейских эмигрантов из России, с обаятельной улыбкой и умным прищуром, он заменил в «Марафонце» Аль Пачино, которого изначально видел в этой роли режиссер. Не сыграла здесь и Джулия Кристи: ее роль — немки, работавшей на бывших нацистов, скрывавшихся в Южной Америке, — отлично исполнила Марта Келлер. И тем не менее в картине задействована настоящая звездная команда. Из первоначально предполагавшихся актеров в итоге остался Рой Шайдер, известный по фильму Боба Фосса «Весь этот джаз», — он играет Генри Леви, старшего брата Тома, по заданию американских секретных служб выслеживающего скрывшихся от возмездия фашистов. Малыш, он же Том, об этом не догадывается, считая, что у богатого брата нефтяной бизнес.

Один из таких сбежавших нацистов — доктор Зелл, проводивший в Освенциме опыты над узниками и успевший перебраться после войны в Парагвай. Для Зелла Генри — один из курьеров, через которого стареющий преступник переправляет свои бриллианты в нью-йоркский банк. А значит, один из тех, кто знает о его прошлом и кого нужно убрать. Убив Генри, Зелл пытает его брата Малыша, рассчитывая выяснить, что тот знает. Сцены с пытками, эти страшные дантистские упражнения и постоянно, с упорством маньяка, повторенный Зелом вопрос «Is it safe?», обращенный к Малышу, заставляют вспомнить все, что мы читали и слышали об изуверствах Менгеле. И восхититься игрой Лоуренса Оливье. Именно он, величайший артист Британии, игравший Гамлета, Шейлока и Отелло, сыграл в «Марафонце» доктора Смерть.

Разумеется, прототипом Зелла стал Йозеф Менгеле, ставивший на своих узниках бесчеловечные эксперименты. Разумеется, я знала о его изуверствах. Но это были случайные сведения — других в те годы не существовало. Документальных фильмов на эту тему не показывали — пришлось бы много говорить о евреях, а это было запретное слово на советских экранах. Самое обидное, что тогда был жив еще кто-то из его «пациентов», и на Западе эти свидетельства преступлений безусловно снимали и показывали, и сегодня мы имеем возможность смотреть эти настоящие документы. Но тогда за границу никто не ездил. После премьеры «Семнадцати мгновений весны» всех занимала история Мартина Бормана, сбежавшего после вой­ны в Латинскую Америку. Остальные беглецы казались персонами не того масштаба.

Между тем Менгеле был не просто садистом. В 1935-м этот практик и теоретик нацизма защитил диссертацию на тему «Расовые различия структуры нижней челюсти», заранее получив индульгенцию на свои опыты над представителями низших рас. Как и его экранный клон, Менгеле умудрился избежать наказания, скрывшись в Парагвае, а потом перебраться в Аргентину. На момент написания британским писателем Уильямом Голдманом, автором сценариев «Бутча Кэссиди и Санденса Кида» и «Всей королевской рати», сценария по собственному роману «Марафонец» Менгеле был еще жив. Люди из «Моссада», которые занимались в 1960 году в Буэнос-Айресе похищением Эйхмана, выследили и его, но побоялись рискнуть и спугнуть главную персону. Менгеле утонул во время купания в 1979-м — у него случился инсульт. Его кинодвойнику пришлось хуже. Ни Голдман, побывавший на вой­не, ни режиссер Джон Шлезингер, сын лондонского врача-еврея, попавший на фронт в 1943-м, явно не были склонны оставлять Зелла в живых.

Прилетев на несколько дней из Парагвая в Америку — забрать из банка собственные бриллианты, в покупку которых он вкладывал средства всю жизнь, Зелл впервые попадает в логово врага — центр еврейской жизни Нью-Йорка. Сегодня этими подробностями едва ли кого удивишь, но в конце 1980-х барышня в СССР, увидевшая на экране седобородых раввинов и ортодоксов, спешащих по Шестой авеню, не поверила своим глазам. Боюсь, я тогда вообще впервые увидела на экране столько евреев. Стоя посреди бородатых мужчин в кипах и дородных дам, разглядывающих в ювелирных лавках бриллианты и безусловно имеющих средства, чтобы их купить, богатейший нацист теряет весь свой апломб: мир изменился, пока он отсиживался в глуши. В фильме эти кадры моментальны. Чтобы представить себе эту картину, лучше обратиться к роману Голдмана:

«Восхищенный и веселый, Зелл безмятежно бродил среди евреев. Он и понятия не имел, что такое место, как бриллиантовый рынок, существует где-то в мире, но оно существовало, во всем своем этническом величии, простиралась от Пятой до Шестой авеню по Сорок седьмой улице. Зелл стоял с чемоданчиком в руке на тротуаре. Даже банк на углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню был Государственным банком Израиля <…> Потом Зелла узнали. И сам Зелл узнал — продавца с лагерной татуировкой на руке. И какая-то женщина с измученным лицом, едва заметив пожилого лысого господина, закричала:

— Дер вайссе Энгель! <…>

— Он уходит! Я остановлю его!..»

Невероятная история. Манхэттен кишмя кишел узниками нацистских концлагерей, и все они помнили Белого Ангела — так Кристианна Зелла прозвали в Освенциме за раннюю седину.

В этой пестрой еврейской толпе Малыш находит своего мучителя. Сотни многокаратных бриллиантов рассыпаются по гремящей железной лестнице водонасосной станции, где разворачивается последний поединок Ангела и Малыша. Этот поединок — реальный, а не выдуманный — продолжался все время, пока шли съемки, так гласит одна из легенд, которыми обросло снимающееся кино. Продукт американской актерской школы, а значит, верный наследник идей Станиславского, Дастин Хоффман пытался пропустить судьбу своего героя через себя, в буквальном смысле прожить его жизнь на экране. Он пробегал в день по четыре мили, чтобы обрести форму, и потерял за время съемок 15 фунтов, он выматывал себя бессонницей, когда, по сценарию, Малыш провел в пыточной Зелла бессонную ночь. Увидев все это, Оливье якобы спросил Хоффмана: «Не приходило ли вам в голову все это сыграть? Так намного проще».

Но миф не учитывает реальных фактов: Дастин Хоффман тогда переживал развод с первой женой, и бессонные ночи были для него, по его собственным воспоминаниям, обычным делом. В любом случае, все кончилось миром: в последний день съемок­ Лоуренс Оливье подарил своему младшему коллеге собрание сочинений Шекспира, и, к восторгу Хоффмана, сам тут же стал читать пьесы по ролям. Самого же Оливье этот фильм, как выяснилось, просто спас. У почти 70-летнего актера был рак, и врачи отпускали ему считанные месяцы жизни. Из-за этого студия «Парамаунт» отказывалась платить за страховку Оливье на территории Америки. Понадобилось выйти на палату лордов в парламенте Великобритании, чтобы те убедили страховую компанию «Ллойд» застраховать актера на время съемок в Штатах.

Страховка ему не понадобилась. По окончании съемок Оливье, который получил за «Марафонца» премию «Золотой глобус» и номинацию на «Оскара», прожил еще 13 лет. И это стало для него главной наградой.

(Опубликовано в №227, март 2011)