Стоит посмотреть альбомы, где не только автор комментирует действия персонажей, но и сами они пишут друг о друге, чтобы понять: осознанно или нет, листы альбомов Кабакова структурно напоминают листы Талмуда, где есть место не только основному тексту, но и комментариям, и последующим комментариям по поводу первых

Наверное, мы увидели один из самых сильных фильмов Спилберга, снятый с отменным вкусом и редким чувством меры, — всего этого, вспомним, не всегда хватало в «Списке Шиндлера». Спилберг пел оду героям и оплакивал жертв, полагая, что пафос в такой ситуации уместен, и все же это было порой через край. А тут он не пытается выжимать слезу. Напротив, все время останавливается на грани, которую не хочет перейти. Как будто им дирижирует восхитительная мама, умело выбирая для сына единственно возможную интонацию.

Живя в «христианнейшем из миров», художник не считал возможным игнорировать эту среду. Но он позволял себе трактовать Новый Завет весьма вольно. Как Антокольский высекал Иисуса с непременной кипой, так Шагал оборачивал распятую фигуру в талес, а на лбу его обычно мы видим тфилин: где‑то едва намеченный парой штрихов, на других работах он нарочито выделен. Еврея распяли — эка невидаль...

Названная в честь одноименного трактата Казимира Малевича выставка «Мир как беспредметность», работающая в Еврейском музее и центре толерантности до 19 февраля 2023 года, иллюстрирует историю рождения и гибели одного из главных центров русского авангарда. Этот центр не случайно возник в Витебске, откуда были родом многие птенцы Малевичева гнезда. Выставка пронизана ожиданием трагедии. В финале она заставляет зрителей всматриваться в лица бесстрашных героев авангарда, участь которых — не всех, но многих — была предрешена.

Эта трагедия, суть которой Сидур смог сформулировать очень точно, много больше его личных бед, и один из его монументов так и называется — «Формула скорби». Скульптор объяснял, что его «постоянно угнетало и угнетает физическое ощущение бремени ответственности перед теми, кто погиб вчера, погибает сегодня и неизбежно погибнет завтра». Но в иллюстрациях к «Вечному шаху» не просто антивоенный пафос, в них та же лаконичная метафора, что в установленной в Берлине «Треблинке» или кассельском «Памятнике погибшим от бомб».

Даже немецкие евреи тогда еще не в состоянии были предвидеть, что их ждет, и многие не торопились уезжать — именно потому, что уехать в 1937 году из Германии еще было можно. В искусстве и в целом в интеллектуальной сфере перемены всегда ощущаются раньше, чем в быту. И открытие 19 июля 1937 года в тесных залах Мюнхенского института археологии выставки, призванной опорочить, высмеять, уничтожить художественный авангард, стало сигналом, который общество должно было воспринять как начало конца.

«Хаим Поток знал любавичских лидеров, — вспоминал режиссер фильма, — и, в отличие от других хасидских общин, которые слышали о книге и потенциальном фильме и не одобряли то и другое, любавичские хасиды под руководством ребе Менахема‑Мендла Шнеерсона были открыты для нас». Хасидская среда воссоздана с такой нежностью, что становится понятно: конструируя ее, режиссер, происходивший «из совершенно другого еврейского мира», этот новый для него мир присвоил, сделал своим.

Эта история началась в 1958‑м: открылось авиасообщение между Варшавой и Парижем, и первым самолетом во Францию отправилась редактор Польского радио Зофья Посмыш. В Париже, в толпе туристов, она вдруг услышала по‑немецки: «Erika, komm, wir faren schon». Зофье показалось, что она узнала голос надзирательницы в концлагере — осужденная за политику, Посмыш провела несколько лет в Биркенау и Равенсбрюке.

Если в самом начале XX столетия у евреев были сомнения в пользе звукозаписывающих устройств, допускавших тиражирование еврейской музыки, то сегодня мы должны поставить производителям граммофонов памятник. За то, что сохранили живые голоса идишского мира, уничтоженного 80 лет назад.

Шварцману и в творчестве, и в жизни была присуща бесконечная доброта  —  ​так добры бывают люди, нашедшие свое счастье. И странно было бы иначе: он  ​занимался тем, что выбрал в юности, 70 лет прожил с любимой женой — ​Татьяной Домбровской. Они были коллегами по «Союзмультфильму», познакомились в конце 1940-х. Говорят, старуха Шапокляк отчасти срисована с ее матери.

Еврейский музей и центр толерантности в Москве открыл новые пространства:  ​кино- и лекционный зал, а главное  —  ​ценнейшую библиотеку. Здесь будет предоставлен свободный доступ к важнейшим еврейским книжным собраниям, существующим в России. Главной же составляющей музейной книжной коллекции стала Библиотека Шнеерсона , ​собиравшаяся с XVIII века и до 1917 года принадлежавшая династии любавичских цадиков.

Сериал показывали только на Западе — никто о нем не слышал ни в СССР, где еще в середине 1960‑х авторам «Обыкновенного фашизма» запрещено было употреблять слово «еврей», ни в ГДР, где после строительства Берлинской стены власть заявила, что все нацистские преступники остались в Западной Германии, а на востоке их якобы нет. Соответственно бороться было не с кем и не за что, хотя как раз в ГДР бывшие нацисты жили, не опасаясь возмездия.