Этим летом депутатами кнессета был одобрен законопроект, позволяющий служащим Управления тюрем Израиля (ШАБАС) принудительно кормить заключенных, проводящих голодовки протеста. Ускорить принятие закона просил сам Биньямин Нетаньяху. Эта инициатива вызвала разноречивую реакцию. К примеру, Израильская медицинская ассоциация раскритиковала закон, заявив, что насильственное кормление равносильно пытке, и призвала врачей не участвовать в этом.

Неоднозначное решение депутатов напрямую связано с историей Мухаммеда Алана, 31‑летнего палестинского адвоката, задержанного по подозрению в связях с террористической группировкой «Исламский джихад». В знак протеста против административного ареста он объявил голодовку, которую держал более 60 дней. «Исламский джихад» пригрозил «нарушить перемирие» с Израилем и устроить «небывалой силы теракты», если Алан умрет в тюрьме. Когда заключенный потерял сознание, его погрузили в состояние искусственной комы, после вывода из которой он согласился прекратить голодовку. В конце августа Высший суд справедливости Израиля (БАГАЦ) принял решение выпустить Алана из заключения. Какими будут последствия этой истории? Не спровоцирует ли освобождение Мухаммеда Алана рост палестинского террора? Не изжила ли себя практика административных арестов? На эти и другие вопросы мы попросили ответить журналиста Владимира Бейдера, израильских юристов Александра Гамбаряна и Ицхака Бама, президента Израильской медицинской ассоциации Леонида Эйдельмана, журналиста, арабиста, депутата кнессета от «Сионистского лагеря» Ксению Светлову, российского правозащитника, председателя Комитета против пыток Игоря Каляпина.

«ГЛУПОСТЬ ВСЕГДА НАКАЗУЕМА»

Владимир Бейдер Возникшая ситуация вызывает у меня, мягко говоря, недоумение. Какое‑то нагромождение глупостей и нелепостей. Мне непонятно, зачем вообще следовало принимать закон о принудительном кормлении и даже выдвигать его. Есть масса неприглядных вещей, которыми приходится заниматься тюремной службе в ежедневном режиме, все они в достаточной мере регулируются ведомственными инструкциями и не подлежат ни публичному обсуждению, ни широкому освещению. Тюрьма и КПЗ — не санаторий (хотя по некоторым признакам и похоже), а подопечный контингент там — не пациенты. В нашем случае они террористы, то есть настоящие или потенциальные убийцы.

Лет 15 назад, работая в израильской газете «Вести», я опубликовал очерк стажерки, которая проходила срочную службу в военной полиции, охраняла тюрьму, где содержались террористы. Эта талантливая девушка описала день свиданий заключенных с родственниками и то, как она по должности должна была сдерживать толпу разъяренных арабок, среди которых были беременные женщины, шмонать их, изымая из потаенных мест запрещенные мобилы и подозрительные предметы. Сколько времени прошло, я уж и имени ее не помню, а некоторые жуткие детали — с криками, ругательствами, обмороками, запахами — помню до сих пор, в очерке все это было изложено с болью и натуралистическими подробностями. Это существует, это часть нашей реальности, но большинство из нас не имеет о ней никакого представления, что вовсе не является поводом для ее обсуждения и тем более отмены.

Так же устрашающе жестоко выглядит принудительное кормление. Необходимо оно или нет, в какой форме и по каким показаниям — вопрос для специалистов тюремной службы и юристов, регулирующих их действия. По закону администрация мест заключения обязана обеспечить изоляцию арестованных и сохранение их жизни. Как она это осуществляет — ее дело, это вопрос ведомственных инструкций тюремщиков, а не законодателей. Они ведь не берутся (пока, по крайней мере) утверждать правила шмона и условия содержания в карцере. Я бы еще мог понять, если бы законодатели в гуманистическом раже выдвинули закон о запрете принудительного кормления. Но проведение закона о разрешении его — глупость, не имеющая логических оправданий. Авторы закона добились только одного: эта негуманная мера стала предметом обсуждения в израильском обществе и в мире. Эгоистичное стремление записать себе в актив очередной антитеррористический закон обернулось ущербом мировому имиджу Израиля и стимулированием террористов, против которых закон якобы был направлен.

Это не только дурь, но и вопиющий непрофессионализм законодателей. Нельзя предлагать, а тем более проводить закон, не позаботившись о том, чтобы он выполнялся. Закон, исполняемость которого сомнительна, — оскорбление законодательного органа и юридической системы. Как готовили этот законопроект, если только после его принятия выяснилось, что он противоречит врачебной этике? Мне неизвестно, насколько заявление президента Израильской медицинской ассоциации Леонида Эйдельмана о том, что принудительное кормление является формой пытки и врачи не должны в нем участвовать, обоснованно. Но это обязаны были выяснить авторы законопроекта и комиссия кнессета, его утверждавшая. Выяснить, провести юридическую экспертизу, опровергнуть мнение президента ИМА или согласовать спорные вопросы. То, что этого не было сделано, подтверждает мои подозрения о юридическом дилетантизме и бездумном популизме авторов и сторонников закона. Глупость всегда наказуема. Приняв ненужный, неподготовленный закон, отказавшись его применить при первом же прецедентном случае, израильская юридическая система продемонстрировала свою беспомощность перед лицом заурядной акции протеста террористов. То есть добилась ровно противоположного результата.

Все это ничуть не говорит о недопустимости самой практики административных арестов. При всей юридической условности этой меры даже суровый наш Высший суд справедливости не признал ее незаконной. Если представители служб безопасности утверждают, что административные аресты позволили ей предотвратить множество готовящихся терактов, для меня это аргумент, перевешивающий все остальные доводы. Напомню, Мухаммед Алан, ставший неожиданным победителем израильской юридической системы и любимым героем израильских СМИ в течение недели, — член «Исламского джихада», организации, направленной на террор против израильтян. Если бы он, не дай Б‑г, умер от голода, не дай Б‑г, в израильской тюрьме, шуму было бы, конечно, много, и Израиль подвергся бы осуждению мировой общественности. Но даже одна сохраненная благодаря его административному аресту и смерти жизнь израильтянина примирит меня с этим уроном.

«В ИЗРАИЛЕ ВСЕ‑ТАКИ ЕСТЬ ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ»

Александр Гамбарян Сравнивать то, что произошло у нас в Израиле, с тем, что происходит в России, никак нельзя по целому ряду причин. Истории Надежды Савченко и Олега Сенцова не похожи на историю Мухаммеда Алана. Товарищу Алану не были предъявлены никакие обвинения, он не представал перед судом, просто был задержан по решению военных властей и помещен под так называемый административный арест за «неразглашенные преступления»/«неразглашенные действия». То есть ему самому так и не сказали, за что именно его посадили. И голодал Алан из‑за того, что отказывались выполнить его единственное требование: он хотел, чтобы его судили, чтобы он не сидел полгода, потом еще полгода, не зная даже характера предъявленных ему обвинений. Согласитесь, это абсурд! Он спрашивает: «Что я плохого сделал?» — ему отвечают: «Мы просто знаем, что ты плохой, а что плохого сделал, не скажем». И преодолеть этот бред, этот абсурд у него не было никаких шансов, потому‑то он и объявил голодовку до тех пор, пока не предстанет перед судом. До такого беспредела — это конечно, мое мнение — Россия не опус­калась никогда.

Как я отношусь к проведенному в кнессете со второй попытки закону? Я юрист, а следовательно, и на закон этот смотрю исключительно с юридической точки зрения. Медики определили принудительное кормление объявивших голодовку заключенных как пытку. В результате ни один медик в Израиле сегодня не согласен выполнять процедуру насильственного кормления. Президент ИМА Лео­нид Эйдельман — кстати говоря, выходец из Советского Союза — сказал, что после совещания со специалистами по медицинской этике единогласно было принято решение о том, что израильские врачи в этом участвовать не будут. Оказалось, что в Израиле все‑таки есть приличные люди. И эти люди — врачи.

Я затрудняюсь комментировать заявления наших политиков, в том числе и Авигдора Либермана. Они редко бывают обоснованными и юридически выверенными, чаще наши политики попросту заигрывают с электоратом. Так что заявление Либермана смело можно назвать и безумным, и популистским одновременно. Хотелось бы напомнить о голодовках ирландских боевиков во времена правления Маргарет Тэтчер. Железная леди тогда сказала: «Пусть голодают». В результате умерло несколько человек, и их смерть вызвала настолько мощную ирландскую интифаду, послужила таким катализатором не только протестного, но и террористического движения, которого можно было бы избежать, ответь госпожа Тэтчер иначе. Тут математика простая. И левым, и правым следует с ней считаться. Иначе за одного замученного в застенках палестинца мы заплатим жизнями десяти евреев‑израильтян. С человеком, решившим «заголодать» себя до смерти, бороться очень тяжело, в особенности когда у него есть четкая позиция, неоднократно им озвученная. Алан говорит: «Я не террорист, я ни в чем не виновный человек. Вы меня взяли без суда и следствия». И такую позицию не переломишь. А если его заморить до смерти, то это приведет к очередному всплеску партизанского движения, а значит, возрастет и число терактов. Конечно, очень хочется перебить всех террористов и пересажать всех их пособников, но надо действовать как‑то иначе, разворачивать всю эту ситуацию в сторону законности и правопорядка. И делать это надо не только для того, чтобы порадовать международное сообщество.

Наш дорогой БАГАЦ, который принято называть левым, хотя на самом деле он в основном состоит из прокурорских выкормышей, пользуется чрезвычайным положением. А так как наша страна с момента ее создания из этого положения не выходила, очень легко навязать ее гражданам любую историю. История с Мухаммедом Аланом — яркий тому пример, и все, что связано с ней и происходит сейчас, работает не по израильским законам. Это я вам заявляю как юрист.

«ОНИ НЕ ХОТЯТ УМИРАТЬ»

Леонид Эйдельман Закон о принудительном кормлении разрабатывался в течение нескольких лет, представители нашей ассоциации несколько раз встречались по этому поводу с членами правительства. В том виде, в котором закон сейчас прошел, он не обязывает врачей принимать участие в принудительном кормлении голодающих заключенных. В случае голодовки заключенного правительство имеет право обратиться в местный суд, и председатель суда или его заместитель принимают решение, может ли врач приступить к кормлению. Но заставить это делать суд не может, решение остается на совести врача. Наша ассоциация констатирует, что по этическим нормам — и израильским, и международным, принятым на ассамблеях Всемирной медицинской ассоциации в Токио и на Мальте, — врачу запрещено применять принудительное кормление, оно рассматривается как пытка.

Надо понимать, что речь идет не о самоубийцах, а о людях, голодающих по собственной воле в знак протеста. Они не хотят умирать. Врачу запрещено насильственно применять любые медицинские процедуры, фактически запрещено дотрагиваться до голодающего, пока он возражает. Даже кровь на анализ насильно мы взять не можем. Но в тот момент, когда голодающий теряет способность выражать свой отказ от обследования и лечения, врач начинает делать все возможное, чтобы спасти его жизнь. За последние годы было более тысячи случаев голодовок заключенных (преимущественно находившихся под административным арестом), и всякий раз врачи следовали этим правилам. Никто не умер, подавляющее большинство голодающих соглашались в ходе голодовки принимать витамины, калории. Но недавно было два случая, когда заключенные больше 55 дней держали полную голодовку, только на воде, без всяких вливаний. В последнем случае врачи вступили в дело только тогда, когда голодающий потерял сознание: его привели в чувство, через некоторое время он вторично потерял сознание, его снова «оживили», сейчас он находится в стабильном состоянии, в полном сознании. То есть примененный врачами подход себя оправдывает, что подтверждает наши слова о ненужности и вредности нового закона. Мы подали апелляцию с требованием его отмены в БАГАЦ, вскоре начнутся слушания.

Конечно, голодовка может привес­ти к необратимым изменениям в организме, в первую очередь в нервной системе, возможен и смертельный исход. Но голодающие знают об этом и осмысленно на это идут. Врачи не могут лечить их против их воли. Люди в процессе жизни постоянно рискуют: прыгая с банджи, занимаясь экстремальными видами спорта, просто садясь за руль, в конце концов, — и врач в это не вмешивается. Еще раз подчеркиваю: это не самоубийство, самоубийца хочет умереть, а заключенные выражают свой протест доступным им способом. Речь не идет об этической проблеме сотрудничества врача с самоубийцей, помощи при самоубийстве, это совсем другая история, очень важно эти вещи различать. С другой стороны, это, скажем, и не ситуация, когда девушку не устраивает ее фигура, она садится на диету и голодает так, что возникает угроза ее жизни и здоровью, а ей кажется, что она все еще недостаточно похожа на Твигги. Длительное голодание для похудения называется анорексия, это болезнь, и ее надо лечить даже несмотря на возражения больной. Голодовка заключенного — совсем иной случай. И альтернативы нашей позиции нет, все практикующие врачи Израиля едины в том, что введение желудочного зонда или катетера в вену для подачи парентерального питания человеку, который находится в сознании и сопротивляется, — это пытка, и врач не имеет права в ней участвовать.

«ЭТОТ ЗАКОН НА ДЕЛЕ ПРИМЕНЯТЬСЯ НЕ БУДЕТ»

Ицхак Бам Как юрист я считаю, что закон этот не конституционен: насильственные действия, направленные против человека, способного самостоятельно принимать решения, связанные с его национальной, политической и религиозной мотивацией, являются нарушением прав человека. По сути это означает одно: правительство Израиля приняло правила игры террористов, а следовательно, проиграло, ведь для террористов голодовка — это средство борьбы с израильскими силовыми структурами. Также следует понимать, что само по себе насильственное кормление заключенных является проблематичной и трудновыполнимой процедурой. Во‑первых, этическая составляющая, во‑вторых, попробуй накормить человека, который этого не хочет. К тому же логика подсказывает: если террористы в знак протеста хотят умереть с голоду, Государству Израиль от этого только лучше. Многие сейчас вспоминают 80‑е годы прошлого века, объявивших голодовку ирландских террористов и решение госпожи Тэтчер: «Хотят умереть — пусть умирают». Так вот, тогда после нескольких трагических случаев заключенные снова стали принимать пищу. Тэтчер поступила дальновидно, хотя не думаю, что подобное решение далось ей легко: она прекрасно понимала, как оно может повлиять на общественное мнение. Израиль должен прилагать больше усилий, чтобы голодающие террористы не вызывали в обществе волну эмпатии.

Отменят ли этот закон? Кнессет — вряд ли, это будет похоже на публичное признание своей глупости. Кажется, подан иск в БАГАЦ. Но так как его подал не конкретный заключенный, которого кормят насильно, а общественная организация, то, вероятно, иск этот будет расценен как апелляция и БАГАЦ скажет: «Придите к нам с конкретным случаем» — а конкретного случая не найдется, потому как на деле никто не будет никого кормить насильственно. Таким образом мы получаем закон, позволяющий насильственно кормить террористов, но на деле применяться он не будет.

Что касается практики административных арестов, должен признаться, тут я вступаю в конфликт интересов, потому что я как раз защищаю еврейских заключенных, находящихся под административным арестом. Такой арест необходим, когда речь идет о борьбе с серьезным террором, но, согласно общепринятым международным нормам, должна прослеживаться четкая связь между чрезвычайным положением и административным арестом. То есть если чрезвычайное положение существует из‑за определенного вида террора и определенных террористических групп, то можно арестовывать только опасных активистов этих групп, которые своей деятельностью создают ту самую чрезвычайную ситуацию. А сажать под административный арест всех, кто занимается общественно опасной противозаконной деятельностью, незаконно. В противном случае применение административного ареста будет являться непропорциональной мерой. Единственным оправданием чрезвычайного положения сегодня является волна арабского террора, которая идет то вниз, то вверх. Поэтому тех, кто причастен к этому террору, конечно, нужно сажать под административный арест — в соответствии с законной процедурой и со всеми необходимыми доказательствами и проверками, которые проводят суды. В последнее время кнессетом предпринимаются попытки отменить административные аресты, но пока что это не вполне получается из‑за некоторых особенностей израильского законодательства.

Что касается случая с Аланом. Чтобы человек предстал перед судом, необходимо раскрыть улики, являющиеся основой обвинительного заключения. В случае борьбы с терроризмом обнародование улик ведет к раскрытию источников информации. Поэтому иногда сокрытие улик является жизненно важным, к примеру, если речь идет об информаторах или электронных источниках, иначе это может привести к рассекречиванию способов работы спецслужб, что позволит террористам улучшить свою конспиративную деятельность. Поэтому часто в таких случаях, с одной стороны, известно, что человек замешан в террористической деятельности, с другой — невозможно привлечь его к суду. Для того‑то и практикуется административный арест. К слову сказать, в борьбе с организованной преступностью в Израиле административные аресты не применяются.

«АДМИНИСТРАТИВНЫЕ АРЕСТЫ НЕ ИДУТ НА ПОЛЬЗУ НАШЕЙ ДЕМОКРАТИИ»

Ксения Светлова Я, как и вся моя фракция, голосовала против закона о принудительном кормлении. Я не медик, поэтому доверяю тем, кто принес клятву Гиппократа. В этом вопросе израильские медики единодушны: они отказываются применять методы, которые напоминают нам о темных временах и жестоких режимах.

Административные аресты не идут на пользу нашей демократии, в этом согласны очень многие как левые, так и правые израильские политики. Я считаю, что лучше всего от этой меры воздерживаться и прибегать к ней только в крайних случаях, когда речь идет о тикающих бомбах, например.

Само по себе решение суда освободить Алана — правильное, на мой взгляд. Смерть Алана в тюрьме вызвала бы волну возмущения на палестинских территориях и в израильских тюрьмах, за это заплатили бы невинные люди, израильские граждане, а также военные или полицейские, которые могли пострадать. Алан — активист «Исламского джихада», это верно, однако в его нынешнем состоянии вреда принести он не может. Да и если бы у следствия в руках были доказательства причастности Алана к действиям, которые ставят под угрозу безопасность Израиля и израильтян, мы бы уже все об этом узнали.

На самом деле все гораздо сложнее. Вся страна занималась делом Алана и обсуждала его медицинское состояние, вместо того чтобы обсуждать гораздо более важный вопрос о том, как мы можем расстаться с четырехмиллионным палестинским населением, чтобы избежать подобных случаев. Нужно осознать, что палестинцы — другой народ, и частью Израиля они не являются, так же как частью Израиля не являются Иордания или Египет, где тоже действуют террористические организации. Вопрос о том, как можно отделиться от палестинцев, желательно в рамках регионального соглашения, достоин нашего всеобщего внимания и обсуждения намного больше, чем конкретный случай с Аланом.

В террористических организациях, которые действуют на территории Палестинской автономии, состоят тысячи людей. Сотни тысяч им сочувствуют. Миллионы палестинцев и других жителей региона критически настроены по отношению к Израилю. С этим ничего не поделать. На мой взгляд, Государство Израиль должно сделать все возможное, чтобы перестать контролировать жизнь и судьбу чужого нам народа. Мы уже платим за это большую цену и будем платить еще более высокую. Речь идет не только о голодающих палестинцах, но и о солдатах, которые отлавливают детей‑камнеметателей, сражаются с их матерями и так далее. Решение нам всем хорошо известно, оно было озвучено премьер‑министром Нетаньяху в его Бар‑Иланской речи в 2009 году. Шесть лет спустя он так и не начал действовать в этом направлении, пытаясь держаться за статус‑кво, хотя всем известно, что в политике, как и в природе, статуса‑кво не бывает, ситуация вокруг нас постоянно меняется.

«ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ НАЛИЧИЯ УМЫСЛА»

Игорь Каляпин За 15 лет существования нашего комитета и за те семь лет, которые я занимался правозащитной работой еще до его создания, я, честно говоря, не сталкивался с жалобами заключенных на принудительное кормление. Можно ли считать принудительное кормление пыткой? На мой взгляд, все зависит от наличия умысла. Если есть умысел на причинение голодающему заключенному страданий, если его хотят наказать таким образом за то, что он избрал эту форму протеста, — тогда это, конечно, пытка. Известен случай академика Сахарова, который во время пребывания в Горьком держал голодовку и которого принудительно кормили. Там, насколько я знаю, процедура намеренно делалась не самым гуманным способом, и в этом был элемент пытки. Но если это делается исключительно для спасения жизни и если кормление нельзя осуществить менее болезненным способом, то какая же это пытка? Сама по себе процедура, проводимая по медицинским показаниям, для того чтобы спасти жизнь человека — пусть и принудительно, против его воли, — необходима и пыткой, с моей точки зрения, не является. Если для спасения жизни больного необходима экстренная операция, а наркоза под рукой нет, то операцию проводят без наркоза. Человека режут по живому, он испытывает запредельную боль — но от этого операция не становится пыткой.