Аустерлиц
Режиссер Сергей Лозница
Германия, 2016

Существует ли объект, всматриваясь в который мы можем стать сопричастными трагедии? И есть ли адекватная реакция, которую способна зафиксировать камера? Следы, свидетельства, фотографии, документы: что может вместить историю? Эти вопросы напрямую отсылают к роману В. Г. Зебальда, название которого Лозница — один из самых известных украинских режиссеров, живущий последние годы в Германии, позаимствовал для своего фильма.

«Аустерлиц» показывает людей, которые вместо пляжа или музея решают провести летний день в одном из бывших немецких концлагерей. Главная интрига этого фильма заключена в индивидуальном ответе зрителя на вопрос о массовом туризме в местах вечной скорби. Фильм снят долгими кадрами, преимущественно на общих планах. Все внимание сосредоточено на посетителях мемориалов, на их попытках всмотреться в нечто, что никогда не будет предъявлено зрителю «Аустерлица». Зрителей снимал Герц Франк в своих документальных фильмах «Полдень» и «Старше на 10 минут», Павел Коган во «Взгляните на лицо». Реакция на явление затмевает собой событие. Но может ли что‑то сравниться с трагедией Холокоста?

Внешняя отстраненность режиссерского взгляда усиливается съемкой через стекло, листву, дверные проемы. Но видно, как его коробит от превращения концлагеря в объект массового туризма со всеми обязательными атрибутами. Например, местами для селфи. Кто откажется от фото на фоне слогана «Arbeit macht frei»? Эти ребята знали толк в пиаре.

Лозницу, как автора проекта «Yolocaust», волнует не только неподобающее поведение в местах памяти. Или факт незнакомства современного человека с терминологией и историей жертв Второй мировой войны — вспомним «Холокост — клей для обоев». Те, кто приехал в концлагерь в воскресный день, прихватив детей, собачек и провиант, неплохо знакомы с историей. Тогда что привело сюда эти толпы? Они стоят в очереди, чтобы посмотреть на что? Какой опыт рассчитывают приобрести, повторяя скорбный путь заключенных по лагерю? Хотят ли почтить память погибших? Но показанное в фильме Лозницы меньше всего напоминает почитание. Больше это похоже на семейный пикник или дружескую прогулку. Поражающая обыденность взгляда на ужасное.

Лозница сознательно отказывается от привычных способов морализаторства — закадрового текста и музыки, быстрого монтажа, крупных планов. Шумная фонограмма фильма наполнена смехом, плачем, рингтонами мобильных. Теснота в кадре резко контрастирует с привычным кинообразом лагеря — безмолвным пространством, в котором некому свидетельствовать о совершенных здесь преступлениях, где отсутствие людей — зловещий знак невыразимости, непостижимости произошедшего. Хотя эмоции автором спрятаны, они не устранены из пространства фильма. Камера ловит брезгливые гримасы посетителей при взгляде на места физических расправ, фиксирует каждый зевок слушающих про ужасы, наблюдает за жующими на фоне рассказов о голоде заключенных. Режиссер подает нам реплики, задерживаясь на одежде пришельцев, украшенной вызывающими надписями типа «Cool story bro». Всеми доступными киносредствами Лозница выражает свое негодование по поводу того, что оказывается допустимым в этом почти сакральном для режиссера пространстве чистого страдания. Однако «Аустерлиц» — не просто претензия к европейской мемориальной культуре, требующей от нас посещения мемориалов.

В фильме режиссер воздерживается от однозначных высказываний, он провоцирует зрителя на дискуссию. Вопрос вместо ответа. Это почти в духе советского кино 1920‑х годов, где в финальном титре содержалось прямое обращение к аудитории по поводу той или иной проблемы. Именно побуждая зрителя размышлять о способах репрезентации Катастрофы, «Аустерлиц» параллельно ставит вопрос об ответственности публики, посещающей «достопримечательности» вроде Заксенхаузена или Дахау.