Что значит обет в еврейской традиции? Почему дающий обет становится грешником? И что может быть лучше жертвенности? Главный редактор «Лехаима» Борух Горин читает недельную главу Ки-Теце.

СМОТРЕТЬ В VK ВИДЕО

Обет как жертвенник: почему Тора говорит «не надо»

Сегодня мы поговорим о силе человеческого слова. О том, как простая формула «обещаю» может превратиться в жертвенник, построенный вне Храма. И почему Рамбам, самый великий кодификатор еврейского закона, предпочел не называть давшего обет «грешником», а только: «как будто построил במה» — личный жертвенник, запретный после постройки Микдаша. Все это — в связи с недельной главой Тецэ и ее обсуждением в «Ликутей Сихот», том 29.

Начнем с Талмуда:

כׇּל הַנּוֹדֵר – אַף עַל פִּי שֶׁמְּקַיְּמוֹ – נִקְרָא חוֹטֵא

(נדרים כ״ב ע״א)

«Всякий, кто дает обет — даже если он его исполняет — называется грешником».

На чем это основано? На стихе из книги Дварим:

כִּי תֶחְדַּל לִנְדֹּר – לֹא־יִהְיֶה בְךָ חֵטְא

(דברים כ״ג, כ״ג)

«Если ты воздержишься от обета — не будет на тебе греха».

Следовательно, если ты не воздержался, а дал обет — грех уже на тебе, даже если ты потом все исполнил.

А еще Талмуд проводит параллель между этим стихом и другим, из книги Ийов:

שָׁם רְשָׁעִים חָדֵלוּ רֹגֶז

(איוב ג׳, י״ז)

«Там нечестивцы прекратили гнев».

Общее слово — «חדלו» — «прекратили». И из этого сравнения мудрецы учат:

כל הנודר נקרא רשע

«Всякий, кто дает обет — называется нечестивцем».

Такую строгость трудно понять. Что плохого в обете, если он исполняется? Неужели стремление стать лучше, быть строже к себе — вызывает осуждение?

Оба вывода приведены в «Тур» и «Шулхан арух» (Йоре Деа, סימן רג):

«Каждый, кто дает обет, даже если исполняет, называется грешником и называется нечестивцем».

Рамбам в своих законах идет другим путем. В конце трактата «Законы обетов» он пишет:

כׇּל הַנּוֹדֵר – כְּאִלּוּ בָּנָה בָּמָה

וְאִם עָבַר וְנָדַר – מִצְוָה לִשְׁאֹל עַל נִדְרוֹ

(רמב״ם, הלכות נדרים י״ג, כ״ג)

«Всякий, кто дает обет — как будто построил жертвенник извне Храма. А если уж дал — заповедь спросить отмену обета».

Рамбам ничего не говорит про грешника. Он ничего не говорит про нечестивца. Он просто говорит: построил баму, жертвенник вне Храма. А ведь в Талмуде говорится дальше:

וְהַמְקַיְּימוֹ – כְּאִלּוּ הִקְרִיב עָלֶיהָ קָרְבָּן

(נדרים כ״ב ע״א)

«А тот, кто исполняет обет — как будто принес на этой баме жертву».

Почему Рамбам эту часть опускает? Объяснение, как указывает Любавичский Ребе, тонкое, но важное. Потому что первая часть — «как будто построил» — универсальна. А вот «как будто принес» — уже нет. Ведь бывают обеты, которые нужно исполнять. Например:

נִדְרֵי הֶקְדֵּשׁ מִצְוָה לְקַיְּימָן

(שם, י״ג, כ״ד)

«Обеты освящения — заповедь исполнять их».

Если бы Рамбам написал, что исполнение обета всегда «как принесение на баме» — это бы противоречило его же выводу: что обеты на храм, на цдаку, на жертвоприношение — исполнять надо.

Поэтому он указывает на самую первую стадию: даже сам обет — уже проблема. Даже если он касается святого.

Почему? Потому что человек создал некое новое обязательство, которого Тора не требовала. Он ввел в мир новую категорию запрета или освящения — из собственной воли. И это, по мнению Рамбама, уже нарушает замысел Торы.

Это не грех в классическом смысле. Это — изменение структуры.

Как если бы ты сказал: «Мое слово создает реальность». И создал. Теперь есть предмет, который запрещен не по Торе, а потому что ты так сказал.

И это — проблема. Потому что ты не Бог.

Рамбам подчеркивает, что клятва — это не то же самое. В клятве ты запрещаешь что-то себе. В обете — ты изменяешь статус вещи. Клятва — это איסור גברא, запрет на человека. Обет — это איסור חפצא, запрет на предмет.

И именно поэтому:

כְּאִלּוּ בָּנָה בָּמָה

Ты построил структуру, ты создал, а не просто решил.

Это изменение метафизики. Это новая «святая» территория. И даже если ты не нарушишь обет — сама ее присутствие создает духовный риск.

Рамбам продолжает:

מִצְוָה לִשְׁאֹל עַל נִדְרוֹ – כְּדֵי שֶׁלֹּא יִהְיֶה מִכְשׁוֹל לְפָנָיו

(שם, י״ג, כ״ג)

«Заповедь — попросить отмену обета, чтобы не стало перед ним преткновения».

Не потому что он сам обязательно согрешит. А потому что то, что он создал — опасно. Даже если он свят. Даже если он честен.

Мир не должен быть наполнен личными жертвенниками.

Ведь после постройки Микдаша все бамот запрещены. Даже если ты хочешь принести там жертву Богу.

Почему? Потому что порядок — важнее спонтанности.

И точно так же — обет. Даже святой — не всегда нужен. И если его можно отменить — Рамбам говорит: отмени.

Но бывает, что обет нужен. Например, чтобы исправить свое поведение. Тогда Рамбам пишет:

מִי שֶׁנָּדַר כְּדֵי לְכַוֵּן דֵּעוֹתָיו וּלְתַקֵּן מַעֲשָׂיו – הֲרֵי זֶה זָרִיז וּמְשֻׁבָּח

(שם, י״ג, כ״ג)

«Кто дал обет, чтобы исправить характер и поведение — тот старателен и достоин похвалы».

Значит, не каждый обет плох. А лишь тот, который создает ненужное святое пространство. Который претендует на новую Тору. Или тот, в котором нет смысла — кроме желания «быть построже».

Именно поэтому Рамбам не приводит стихи «он — грешник» или «он — нечестивец». Потому что он анализирует не мораль, а структуру. Его вопрос: обет — это что? Это действие или вещь? Это обязательность или иллюзия обязательности?

И вот тут ключевой момент: обет создает вещь. Новый статус. Новую опасность.

И потому даже обет освящения — несмотря на его святость — называется:

כְּאִלּוּ בָּנָה בָּמָה

Потому что ты все равно построил не заповеданное пространство.

Но — и вот отличие — в случае обетов освящения, то, что ты построил, не становится «преткновением перед тобой».

Наоборот — оно становится:

חֵפֶץ שֶׁל מִצְוָה

«Объектом заповеди».

А потому — не отменяется. Потому что ты не просто запретил себе хлеб. Ты посвятил средства на храм.

И это уже не опасность. Это — святость.

Тем не менее, Рамбам подчеркивает: даже здесь — лучше не строить. Лучше не создавать «бамот», даже если они святы.

Почему?

Потому что сама Тора завершена. И ее достаточно. А что выше — должно приходить через глубину, а не через добавление.

В заключение, Ребе предлагает нам взглянуть на это в свете обета самого Всевышнего.

Он, Всевышний, тоже как бы дал обет. Он поклялся, что выведет нас из изгнания.

כִּי לֹא יִטֹּשׁ ה׳ אֶת עַמּוֹ

(תהלים צ״ד, י״ד)

«Ибо не оставит Господь народ Свой».

И этот обет — не в речи, а в самой реальности. Он встроен в структуру мира.

И когда мы возвращаемся — этот обет исполняется.

И потому:

מִיָּד הֵם נִגְאָלִין

(רמב״ם, הלכות תשובה ז׳, ה׳)

«Мгновенно они будут искуплены».

Так что пусть мы не даем обетов, которые нас связывают.

Но давайте держаться за обет, который дал Он — и который ведет нас домой.