Материал любезно предоставлен Tablet

В конце января 2022 года — когда после захвата заложников в синагоге Колливилла не прошло и недели — мне позвонили из австрийского консульства в Лос‑Анджелесе. Мое заявление на получение второго — австрийского — гражданства одобрено. Собственная реакция на эту новость изумила меня куда больше, чем то, что представители консульства лично мне позвонили. Я очень обрадовалась, хотя год с лишним меня обуревали противоречивые чувства.

И не потому, что я боялась отказа. После сентября 2020 года все, чьи предки подвергались гонениям в Австрии, получили право просить о восстановлении гражданства. Я знала, что мой случай беспроигрышный. И мой отец, и моя мать — оба в 1939 году вынуждены были бежать из Вены, оставив там родных. В одиночку перемещаясь по опасному новому миру, Рита Розенбаум и Пауль Яролим познакомились в Брайтон‑Бич на занятиях по английскому для беженцев. Мама любила повторять, что папу очаровал ее венский прононс. Напомнил ему о родине.

Романтика, что ни говори, вот только причиной ее стали нацисты.

Из близких родственников моих родителей войну пережил только один из братьев отца. Всех остальных — родителей мамы, папину сестру и второго брата — депортировали и убили.

Родители почти никогда не говорили об Австрии, а если — очень редко — и вспоминали ее, то отнюдь не добрым словом. Если маме когда и случалось обмолвиться о стране и ее жителях, то нецензурно. В 1970‑х ее немыслимо раздражала растущая популярность Арнольда Шварценеггера, этого мускулистого олицетворения теории превосходства арийской расы. Она слышать не могла славословия «Звукам музыки». «Со всем этим альпийским шмальцем Сентиментальная, слащавая банальность (идиш). — Примеч. перев. зрителю невдомек, что нацисты в фильме — австрийцы и что евреев убивали», — негодовала она. Мать настаивала, что австрийцы еще большие антисемиты, чем немцы, утверждала, что Курт Вальдхайм, генеральный секретарь ООН, а впоследствии и президент Австрии, был нацистом.

В детстве и юности я не верила ей. Мать была человеком нервным, из тех, у кого стакан всегда наполовину пуст, вдобавок, как я думала, немного параноиком. Все знают, что австрийцы тоже жертвы, а немцы виновны… во всем.

К счастью, мать прожила долгую жизнь и застала то время, когда весь мир — и я в том числе — узнали: Вальдхайм добровольно вступил в военизированное формирование НСДАП и до 1945 года участвовал в развязанной Гитлером войне.

А умерла она до того, как Шварценеггер стал губернатором Калифорнии.

При этом мама хранила засушенный эдельвейс, этот дивный пушистый цветок. И тепло вспоминала о том, что в более счастливую пору в Вене у ее дяди покупал мясо сам Зигмунд Фрейд.

Мне всю жизнь прививали отвращение к Австрии и немецкому языку (в нашем доме на нем секретничали, и все равно, как ни старалась я выучить немецкий, он улетучивался из моей головы). Поэтому ехать туда у меня не было ни малейшего желания. Однако знакомство с Фрейдом меня заинтриговало. А когда я узнала, что мясная лавка моего двоюродного деда Зигмунда Корнмеля располагалась в доме № 19 по улице Берггассе, в том самом доме, где 44 года прожил Фрейд, я принялась копаться в семейной истории.

Для хорошего доступа к архивным записям полезны связи со знаменитостями, даже если связывает вас лишь адрес. Один из разделов каталога выставки «Сгинувшие соседи Фрейда» в венском Музее Зигмунда Фрейда посвящался Зигмунду Корнмелю: оттуда я узнала, что его лавку сперва обложили непомерными налогами, потом и вовсе «ариизировали», а после войны нашим родственникам чинили препятствия на каждом этапе, чтобы не возвращать их имущество.

Я поняла, что это лишь верхушка айсберга. У моей бабки, кроме Зигмунда, было еще шестеро братьев и сестер: о большинстве из них мне почти ничего не известно. Я хотела первым делом изучить другие австрийские архивы, связанные с евреями, обнаружить другие вехи семейной истории.

В 2014 году я решила примерить образ писателя‑путешественника и отправилась в Вену. Для поездки у меня был отличный повод: работа, вдобавок это позволило бы сэкономить на налогах. Я полагала, что нашла отличную затравку для рассказа: я напишу о том, как Вена отмечает 75‑ю годовщину со дня смерти Фрейда.

К своему удивлению, я обнаружила, что Вена словно не замечает самого знаменитого из живших в ней евреев. В центре столицы красуется высоченная статуя Карла Люгера, бургомистра‑антисемита, который, по словам Гитлера, вдохновил его написать «Мою борьбу», — и ни одного памятника Фрейду. Ни одна из главных улиц не названа в честь основателя психоанализа. Даже в венском китче нет следов Фрейда: цацки с Моцартом, в том числе резиновые уточки в белых париках, на каждом углу, но я не видела ни одного бородатого мудреца в круглых очках.

Самое странное, что Фрейду не нашлось места даже в посвященном ему музее. Залы музея Зигмунда Фрейда пустовали — не считая книжной лавки и приемной, для которой Анна Фрейд прислала кое‑что из семейной мебели из Лондона, куда они бежали в 1938‑м. Запланированная музеем выставка «Потаенный Фрейд», посвященная 75‑й годовщине со дня смерти Фрейда, единственная, которую я нашла в Вене, тоже оказалась минималистичной: музей расставил 16 картин в разных уголках Вены, имеющих отношение к биографии Фрейда, но сопроводительный текст был только на немецком, и прочесть его можно было, лишь отсканировав QR‑код. Иностранец без программы‑переводчика или сканера QR‑кодов — или, Б‑же упаси, вообще без смартфона — остался бы ни с чем.

Город, способный стереть из памяти — или, по выражению биографа Фрейда Питера Гея, вытеснить из сознания — всемирно известного еврея, вряд ли разобрался со своим нацистским прошлым.

И все же я продолжала наезжать в Вену по делам, связанным с историей моей семьи. Постепенно я стала замечать, что в Австрии меняется отношение к Фрейду и, что важнее, к менее известным евреям, прежним ее жителям. 4 июня 2018 года, ровно через 80 лет после того, как Фрейд с семьей покинул Вену, возле Венского медицинского университета установили первый памятник в полный рост авторства еврейского скульптора Оскара Немона. В музее Фрейда провели полномасштабную реконструкцию: теперь там живее ощущается присутствие того, кому посвящен музей. На улицах, помимо сувениров с Моцартом, появляются брелоки, куколки, изображающие Фрейда: я даже видела миниатюрную плюшевую кушетку.

Ну а что с переменами более масштабными? В 2020 году Австрия начала предлагать гражданство тем, чьи предки подвергались гонениям. 9 ноября 2021 года, в 83‑ю годовщину погромов Хрустальной ночи, в Вене открыли мемориал памяти жертв Холокоста «Стена имен». Мемориал похож на вашингтонский Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме своей простотой и свидетельствует об участии Австрии в преступлениях нацистов.

Когда появилась возможность получить австрийское гражданство, я долго и напряженно раздумывала, подавать ли заявление. Никаких практических причин вступать в юридические отношения с этой страной у меня не имелось. Детей у меня нет, паспорт ЕС мне не нужен (хотя, конечно, заманчиво быстрее решать вопросы, связанные с иммиграцией), и, несмотря на мои корни и недавние приятные поездки, Вену я так и не полюбила. Я предпочитаю города более живые и не такие прилизанные, будь то Париж или мой родной Нью‑Йорк. К тому же те, в которых моих родственников не посылали на смерть.

Но если месть — блюдо, которое лучше подавать холодным, я была готова сесть за стол. Да и разве возможности вернуть отнятое у моих родителей, заявить о том, что австрийцам не удалось так просто от нас избавиться, недостаточно, чтобы подать на гражданство?

Видимо, недостаточно, ответило мое подсознание (спасибо, Фрейд).

В октябре 2020 года я заполнила предварительную заявку, но потом долго ждала продолжения и начисто позабыла, что несколько месяцев назад отправила бумаги в австрийское консульство. Я ждала так долго, что у меня отросла пандемийная седина и я расстроилась: теперь придется с седыми косами фотографироваться на новенький австрийский паспорт (которого еще ждать и ждать). Так долго, что я прочла минимум четыре книги о Холокосте в Австрии, подтверждавшие слова моей матери о тамошнем антисемитизме.

И когда я наконец села заполнять анкеты, то сорвала весь процесс. Дело было в период выборов 2020 года, главный почтмейстер Луи ДеДжой принялся реформировать работу почтового ведомства. Дорогие сортировочные машины вывели из эксплуатации, почтовые ящики увезли… и все равно я исхитрилась бросить оригинал моего свидетельства о рождении, необходимый для установления личности и родства с пережившими гонение предками, в видавший виды почтовый ящик, который выглядел так, словно почтальоны к нему давным‑давно не приходят.

Медленно, очень медленно я собрала все необходимые документы. Выучила термины вроде «апостиля» (разновидность подтверждения подлинности документов). И после того как мои отпечатки пальцев проверили по государственной базе США, доказала, что меня не разыскивает ФБР.

В октябре 2021 года я подала заполненное заявление.

Примерно в ту же пору, когда я начала приезжать в Вену, я почувствовала, что в США растут антисемитские настроения. Помимо характерных для правого крыла (эти я отлично знала: коряво намалеванные граффити со свастикой, демонизация Джорджа Сороса, стрельба в синагоге «Древо жизни» в 2018 году), я стала замечать антисемитизм среди прогрессивной публики, моих политических единомышленников. В кампусах университетов, в леволиберальных группах, неполитических профессиональных организациях, в которых я состояла, на все, что имеет отношение к американским евреям, смотрели сквозь призму Израиля и сионизма. Вдруг оказалось, что я принадлежу не к преследуемому меньшинству, а к белым колониалистам. Любое высказывание в поддержку еврейской диаспоры приходилось сопровождать оговоркой в духе «это не значит, что мы не поддерживаем и палестинцев».

Газлайтинг — особенно от тех, от кого я ждала поддержки, — пугал меня куда больше нескрываемой ненависти к евреям. Получается, я не могла говорить о своих страхах с прогрессивными друзьями‑неевреями и даже не со всеми евреями, чтобы не показаться параноиком и истеричкой — черты, которые я так долго приписывала своей матери. Карма та еще сука, правда?

Захват заложников в синагоге Колливилла стал для меня переломным моментом. Меня возмутило, что люди преуменьшают значение очевидного преступления на почве ненависти к евреям или вовсе его оправдывают. И ФБР. И СМИ: никто не написал о том, что раввин всех спас и что отныне еврейским священнослужителям необходимо проходить подготовку на случай именно таких ситуаций. И все те, кто говорил: «Никто же не умер», «Это могло случиться и в церкви», «Мы против любого вооруженного насилия».

Вот почему, поняла я, раздавшийся через неделю звонок из австрийского консульства так меня порадовал. Я жаждала не мести, но ясности. Мне требовалось, чтобы просто и прямо признали: со мной обошлись несправедливо и предложили искупить вину, пусть запоздало и бесполезно.

Печально, что страна, преследовавшая моих предков, относится ко мне более чутко, чем та, в которой они нашли убежище. Остается лишь надеяться, что еще не поздно и все изменится, что будущим поколениям американских евреев не придется испытывать благодарность за восстановленное гражданство и мемориальную стену.

Оригинальная публикация: Vienna Calling