Историк обвинил Еврейский музей в Нью-Йорке в искажении правды об этически спорном поведении известного кинорежиссера во время и после Второй мировой войны, пишет журналист JTA Асаф Шалев.

Уроженец Литвы Йонас Мекас, крестный отец американского авангардного кино, умерший в 2019 году, выступает объектом большой выставки, которая в настоящее время проходит в музее. Выставка «Камера всегда работала» посвящена роли Мекаса как «кинорежиссера, поэта, критика и организатора», который «был вынужден бежать из родной Литвы и не мог вернуться до 1971 года». Хотя Мекас не был евреем, он провел серию кинопоказов в музее в конце 1960-х годов, когда это было одно из немногих крупных мест в Нью-Йорке, где можно было показывать современное искусство.

По словам Майкла Каспера, исследователя из Йельского университета, который специализируется на истории Литвы (и хасидского Бруклина), Мекас был больше связан с литовским движением, которое помогало нацистам, чем он когда-либо показывал. За несколько лет до открытия выставки Каспер опубликовал в «New York Review of Books» эссе, в котором описал роль Мекаса в руководстве двумя газетами, содержащими нацистскую пропаганду и антисемитский яд во время Второй мировой войны. Каспер также отметил, что «в отличие от других членов его активистского круга, Мекас не был антисемитским полемистом». Историк утверждал, что Мекас в своем обширном репертуаре фильмов и сочинений, а также в интервью способствовал путанице в отношении своего военного опыта, путал даты и искажая некоторые детали, позволяя многим поверить в то, что он был евреем или пережившим Холокост. Или что он всю войну сражался с фашистами.

Каспер надеялся, что выставка Мекаса в Еврейском музее не только прославит его художественные достижения, но и рассмотрит неудобные аспекты прошлого Мекаса, которые всплыли на поверхность. «Несомненно, Еврейский музей затронет существенный вопрос о деятельности Мекаса во время Второй мировой войны и пересечениях его жизни с еврейской историей в Литве, одном из важнейших центров современной еврейской культуры, опустошенном Холокостом», — написал Каспер в обзоре выставки, опубликованном в «Jewish Currents». — Если не там, то где?»

Вместо этого то, с чем Каспер, по его словам, столкнулся в музее, было тем же некритическим поклонением герою, с которым всегда говорили о Мекасе. «Куратор вводит десятки фактических ошибок и вводящих в заблуждение интерпретаций, способствуя не только ревизионизму вокруг этого единственного художника, но и мобилизуя сентиментальную привязанность к Мекасу таким образом, что это подрывает целостность более широкого исторического контекста и еврейской истории, которую музей должен был бы чтить», — написал Каспер. В ответ на просьбу JTA о комментариях старший директор музея по коммуникациям Энн Шер опубликовала заявление в защиту выставки и назвала аргументы Каспера «необоснованными».

Она добавила, что куратор выставки Келли Такстер провела обширное исследование жизни Мекаса. Работа Такстер выиграла от того, что она смогла поговорить с Мекасом незадолго до его смерти и получить доступ к его архиву. Она тесно сотрудничала с его поместьем, которое участвовало в выставке и в усилиях музея по его защите. «Не было найдено никаких доказательств, подтверждающих утверждение Каспера о том, что Мекас ложно представил свою раннюю биографию в личных интересах», — написала Шер. «Еврейский музей поддерживает рассказ режиссера о собственной истории жизни, представляя выставку его кинематографических работ».

Тем временем Такстер заявила, что коснулась военного опыта Мекаса в эссе, сопровождающем выставку, и что он был «намечен» в музейных экспозициях. Но добавила, что эта тема не является «направлением» ее кураторской работы. «Выставка была не о еврейской истории или истории евреев в Литве; это выставка о режиссере, чье прошлое пересеклось с такой же важной эпохой в истории Еврейского музея. И чьи работы, я полагаю, в значительной степени основаны на его опыте бегства, изгнания и жизни в качестве беженца», — заметила она в письменном комментарии.

Это был не первый раз, когда музей обдумывал, как он ответит на вопросы, возникающие в связи с находками Каспера. Перед открытием выставки музей распространил внутреннюю записку под названием «Тезисы для сотрудников, работающих с людьми», копию которой получила JTA. Автор двухстраничной записки пытается опровергнуть заявления Каспера. В своем эссе он сводит опасения к ряду вопросов: был ли Мекас антисемитом или соучастником зверств нацистов в Литве? Почему музей устроил выставку о нем? Затем сотрудникам были даны обнадеживающие ответы, называемые «ключевыми сообщениями». «Еврейский музей никогда не представил бы работы художника, замешанного в зверствах нацистов», — говорится в одном из ключевых сообщений. За ним следует «фон», в котором утверждается, что, то, что Каспер считает «преднамеренным искажением исторических событий Мекасом», является просто «способом Мекаса справляться с травмой».

В служебной записке также указывается официальная причина выставки, которая состоит в том, чтобы вернуться к связи Мекаса с музеем, о которой забыли, пока он мимоходом не упомянул об этом одному из кураторов музея. Вторая записка, распространенная среди сотрудников, также полученная JTA, предвосхищала дальнейшие вопросы о том, почему музей был подходящим местом для выставки Мекаса, который не был евреем. И чья работа не была сосредоточена на еврейском содержании. «Почему здесь?» — спрашивалось в записке. «Жизнь и работа Йонаса Мекаса отражают истории и опыт, которыми поделились беженцы и иммигранты еврейского происхождения после Второй мировой войны».

Для Каспера эта формулировка отражает неспособность музея исправить путаницу в отношении Мекаса и прояснить, что, хотя Мекас мог быть беженцем, обстоятельства его изгнания из Европы сильно отличались от обстоятельств выжившего в Холокосте. В 1941 году, как указал Каспер, Мекас писал стихи и жил жизнью подающего надежды интеллектуала в Биржае или его окрестностях, когда 2400 евреев города были убиты в лесу нацистами и их литовскими пособниками. Хотя некоторые люди предполагают, что когда Мекас говорил о бегстве из Литвы, он имел в виду бегство от нацистов, по словам Каспера, правда, скорее всего, совсем другая. Мекас оставался в стране на протяжении всей войны, пока Советский Союз не оказался на пороге изгнания нацистов. Когда он бежал, он бежал в Третий рейх, сев на поезд до Вены. Однако, прежде чем он смог добраться до места назначения, поезд Мекаса был перенаправлен, и он был по неизвестной причине задержан нацистами и в конечном итоге вынужден несколько месяцев работать на немецком заводе.

Инцидент, который Мекас так и не объяснил до конца, активно использовался в образе, который проецировали он и его сторонники, вытесняя, по словам Каспера, воспоминания о его более раннем военном опыте.

Выставка получила положительные отзывы, прежде всего в художественной прессе, а также в «New York Times». «Times» ссылалась на разоблачения Каспера, но использовала их, чтобы утверждать, что в случае Мекаса такие понятия, как надежность и последовательность, не могут служить надлежащими барометрами для правдивости. «Именно отказ Мекаса привязать свою деятельность к какому-то одному нарративу придает ей правдивость», — пишет «The Times». Однако эти положительные отзывы опровергаются другими, совершенно иными реакциями на разоблачения Каспера.

Согласно интервью, по крайней мере некоторые из сотрудников музея недовольны тем, что выставка не затронула жизнь Мекаса во время Второй мировой войны. И в то время как сотрудники не желают официально заявлять о своей критике, ссылаясь на запрет на общение со СМИ, несколько кинокритиков и ученых, с которыми связалось JTA, готовы это сделать. Ричард Броуди, кинокритик «The New Yorker», еврей, сообщил корреспонденту JTA по электронной почте, что считает обвинения в оригинальном эссе Каспера «убедительными и тревожными». Он заявил, что не посещал выставку Мекаса, но «ожидал, что любая выставка, посвященная ему, будет серьезно относиться к открытиям Каспера».

Еще один кинокритик – еврей Дж. Хоберман, поклонник Мекаса, назвал статью Каспера «бомбой» и заявил, что она «вызвала противоречивые чувства». В электронном письме JTA он рассказал, что с большим уважением относится к исследованию Каспера, и выразил опасения по поводу выставки. «Мекас, несомненно, важная фигура в американской культуре», — писал Хоберман. «Тем не менее, я бы предпочел менее упрощенную выставку или лучше, чтобы Еврейский музей чествовал любого из дюжины режиссеров – евреев (многие из них женщины), работающих в авангардном кино». Тем временем Джеффри Шендлер следит за событиями с научной точки зрения.

Профессор иудаики в университете Ратгерс, Шендлер изучает практику еврейской памяти, связанную с Холокостом, в том числе роль, которую играют музеи в увековечивании памяти об истории Холокоста. Шендлер заявил JTA, что разочарован тем, как музей справился с этой темой, и что он не может вспомнить подобного примера в долгой истории противоречивых кураторских решений еврейских музеев. «Они принимают за чистую монету рассказ Мекаса о своем военном опыте», — сказал он. «Это было бы проблематично где угодно, в любом музее. Но в еврейском музее это вдвойне так. Это действительно поднимает вопросы об их понимании своей миссии».

Несколько человек с обеспокоенностью отметили, что выставка частично финансируется Литовским советом по культуре, Литовским институтом культуры и Литовским киноцентром, которые являются государственными учреждениями. Литва имеет сложные отношения со своим прошлым, отвергая вид ревизионизма, укоренившейся в соседней Польше, но также стремясь замолчать роль, которую местное сотрудничество сыграло в убийстве 95% довоенного еврейского населения страны.

Шер заявила, что музей принимает свои кураторские решения независимо от интересов спонсоров. За несколько лет до выставки 94-летний Мекас позволил Касперу взять у себя интервью, но отверг выводы расследования ученого. Когда Каспер опубликовал свое оригинальное эссе, режиссер назвал его «фейк-ньюс». Инцидент побудил Мекаса дать интервью Мемориальному музею Холокоста в США, запись которого длится более шести часов, чтобы оставить последнее слово за собой. В то время как некоторые друзья и ученики Мекаса выражали шок и тревогу по поводу разоблачений Каспера, многие люди поддержали Мекаса, критикуя или даже нападая на Каспера. «Фургоны немедленно начали нарезать круги, чтобы защитить священную фигуру авангарда», — написал редактор «Film Quarterly B.»

Руби Рич. Такстер, куратор выставки, пошла в защите Мекаса дальше большинства. Отвечая на просьбу JTA о комментариях, Такстер прислала копию эссе Каспера «Еврейские течения» с десятками комментариев, предлагающих почти пошаговое опровержение. Она оспаривала различные факты и характеристики, написав, что «Каспер намекает в этой статье и в своей статье в NYRB, что Мекас симпатизировал нацистам или был им верен, но он еще не представил никаких доказательств в поддержку этого утверждения. В отсутствие такого обоснования имеющиеся исторические материалы и биография Мекаса были приняты как факт».

Она также утверждала, что Каспер настолько усердствовал в этой работе, что оскорблял Мекаса или того хуже. «В продолжающейся переписке между Майклом Каспером и Йонасом Мекасом Каспер регулярно требовал от Мекаса информацию под видом так называемых показаний», — написала она. «Тон этих электронных писем часто был агрессивным, а кумулятивный эффект этих электронных писем заключается в том, что Каспер запугивал Мекаса или даже угрожал ему». Чтобы подтвердить это утверждение, Такстер процитировала электронные письма Каспера Мекасу и в конечном итоге предоставила 40 страниц переписки по электронной почте, полученных через сына Мекаса Себастьяна.

В качестве примера предполагаемого оскорбления, отмеченного Такстер, Каспер написал Мекасу: «Вы потратили много лет, стирая важные детали из своей истории. Я хочу, чтобы вы столкнулись с ними и признали их, какими бы болезненными или трудными они ни были». Каспер отверг мнение, что оскорблял Мекаса. «Чувство срочности, стоящее за моим вопросом, возникает только потому, что он находится в конце нашей переписки и был ответом на собственный стиль Мекаса в то время», — рассказал Каспер JTA.