Devin Naar

Jewish Salonica: between the Ottoman Empire and modern Greece

Stanford: Stanford University Press, 2016

Alisa Meyuhas Ginio

Between Sepharad and Jerusalem. History, Identity and Memory of the Sephardim

Leiden–Boston: Brill, 2014

Если для исследователей средневековой истории евреев в Испании изгнание 1492 года — это конец эпохи, то для исследователей сефардов и самих сефардов в узком значении — потомков испанских евреев — изгнание — это начало, начало собственно сефардской истории.

Потомки пиренейских евреев в странах Западной Европы и в Османской империи представляли собой вторичную диаспору с очень прочной памятью о своей второй родине, Испании, включая разговорный и литературный языки, воспроизведение исходной топографии (называли новые общины иберийскими топонимами), представления о превосходстве своей «нации» над другими еврейскими «нациями»: немецкими и польскими евреями или, на Востоке, романиотами (греческими) и мустарабим (арабизированными).

Если западные сефарды, несмотря на свои упорные попытки отмежеваться от непрестанно растущего ашкеназского населения, в итоге во многих случаях смешивались с ним (чему виной отчасти административные реформы Наполеона, в разных городах объединившие обе общины в единую еврейскую), а отчасти и ассимилировались среди титульных наций, восточные лучше сохранили свою идентичность, даже вернувшись, уже в ХХ веке, на первую историческую родину, в Израиль, или же эмигрировав в США — и при этом став третичной диаспорой, сохраняющей память о своей второй и третьей родинах.

Среди заметного количества сефардских исследований, вышедших в последние десять лет, некоторые написаны учеными‑сефардами и прошиты нитями семейной истории.

Американец Девин Наар начинает свою книгу «Еврейские Салоники: между Османской империей и современной Грецией» (2016) с воспоминания о том, что слово «Салоники» он слышал с детства и с детства же пытался понять, почему его прадед, хахам в турецкой феске, родился в Турции, а любимый дед родился в 1917 году в том же городе, но уже в Греции, и при этом все они разговаривали между собой на «испанском».

Обложку книги израильтянки Алисы Меюхас Гинио «Между Сефарадом и Иерусалимом» (2014) украшает фотография из семейного архива: 1924 год, Морено Меюхас, в костюме‑тройке, отправляется в Париж учиться на инженера, порвав с традицией предков‑раввинов; его провожает бабушка в сефардском платье. Начиная с изгнания из Испании и заканчивая обзором сефардской темы (или ее отсутствия) в двухвековой еврейской историографии, рассматривая повседневную жизнь восточных сефардов и духовный мир сефардских женщин на материале литературы ладино, Меюхас Гинио обсуждает процессы модернизации в османской еврейской общине на примере иерусалимского семейства Меюхас, представители которого из поколения в поколение становились раввинами и шадарим — посланцами иерусалимской общины и ее раввинских институций в разные города восточной диаспоры. Со смертью деда автора в 1941 года раввинский и сефардский период в истории семьи закончился: Меюхасы больше не говорили на ладино, сменили традиционную одежду на европейское платье и учились не в колелях, а светских учебных заведениях.

Между книгами Меюхас Гинио и Наара много перекличек. В частности, Наар, к каждой главе ставящий эпиграфом сефардскую пословицу, заключению предпосылает следующую: «Мертвые ничего не знают; все в глазах живущих». А Меюхас Гинио называет эпилог так: «История в глазах смотрящего».

Одна из 11 внуков и внучек последнего раввина в роду Меюхасов, получив светское образование и ученую степень, она занялась исследованием сефардской истории, внеся свой вклад в прорыв заговора молчания, сложившегося вокруг восточных сефардов, которых мэтры еврейской истории, равно как и сионистские политики, со своим ашкеназским бэкграундом и культурным европоцентризмом, считали отсталыми и не заслуживающими внимания.

Развитие сефардских исследований, в свою очередь, стимулирует сефардское культурное возрождение: поиск корней, выстраивание генеалогий, изучение ладино. Таким образом, историки из числа потомков восточносефардской Атлантиды творят историю, превращая «пригодное прошлое» в живое настоящее.