Недельная глава «Вайешев». Героизм Тамар
Вот подлинная история, случившаяся в 1970‑х годах. К рабби Нахуму Рабиновичу , ректору Еврейского колледжа (лондонской раввинистической семинарии, где я был студентом и преподавателем) обратилась одна организация, которой выпал редкостный шанс поучаствовать в межконфессиональном диалоге. Группа африканских епископов выразила желание более глубоко постичь иудаизм. Не согласится ли ректор прислать своих студентов‑старшекурсников для участия в подобном диалоге в некоем замке в Швейцарии?
К моему удивлению, он согласился. Он сказал мне, что в общем и целом смотрит на еврейско‑христианский диалог скептически, так как считает, что с течением времени церковь заразилась антисемитизмом, который трудно преодолеть. Однако в то время он полагал, что африканские христиане отличаются от других. Они обожали Танах и рассказанные в нем истории. Они — по крайней мере, на словах — были открыты к постижению иудаизма. Он тогда не добавил (хотя я знал, что такая мысль у него промелькнула, поскольку он был одним из величайших в мире специалистов по Рамбаму), что великий мудрец XII века придерживался нестандартного подхода к диалогу.
Маймонид был убежден, что ислам — вера неподдельно монотеистическая, меж тем как христианство в его эпоху таковым не было. Однако он придерживался мнения, что дозволяется изучать Танах вместе с христианами, но не вместе с мусульманами, потому что христиане считают Танах (который они называют Ветхим Заветом) «словом Б‑жьим», а мусульмане думают, что евреи сфальсифицировали его текст .
Итак, мы поехали. Группа была необычная: студенты курса Еврейского колледжа, готовившего к смихе, вместе со студентами старшего курса ешивы в Монтре, где когда‑то преподавал покойный рабби Йехиэль Вайнберг, автор «Сридей Эш» и один из ведущих алахистов мира. Три дня еврейская группа с особым рвением молилась и совершала благословения. Каждый день мы изучали Талмуд. В остальное время проходила необычная, даже преобразившая всех нас встреча с африканскими епископами, которая завершилась тишем в хасидском стиле, на нем мы познакомили африканцев с нашими песнями и притчами, а они научили нас своим. В три часа утра под конец мы станцевали вместе. Мы знали, что мы разные, знали, что наши веры разъединены глубокими противоречиями, но мы подружились. Возможно, к большему нам стремиться и не стоит. Чтобы оставаться друзьями, друзьям необязательно смотреть на все одинаково. А дружба иногда может способствовать исцелению мира.
Однако наутро после нашего приезда случилось происшествие, оставившее глубокий отпечаток в моей памяти. Глобальная еврейская организация, спонсировавшая это мероприятие, была секулярной, поэтому, чтобы соответствовать ее мировоззрению, группа должна была включать хотя бы одного человека из числа неортодоксальных евреев, и этим человеком оказалась женщина, учившаяся на раввина. Мы, студенты смихи и ешивы, совершали молитву шахарит в одном из залов замка, когда вошла женщина‑реформистка в талите и с тфилин и уселась посреди всей группы.
Студенты никогда еще не сталкивались с чем‑либо подобным. Что было делать? Мехицы не было. Они никак не могли отгородиться от женщины. Как им следовало реагировать на то, что посреди группы мужчин молится женщина в талите, с наложенными тфилин? Они в волнении бросились к раввину и спросили, что делать. А он, даже не задумавшись, процитировал слова мудрецов: «Лучше человеку броситься в огненную печь, но не опозорить другого человека при всех» . С этими словами он велел вернуться на места, и молитва продолжилась.
Нравственный урок, преподанный в тот момент, навсегда остался в моей памяти. Раввин, 37 лет бывший главой ешивы в Маале‑Адумим, был и остается одним из величайших алахистов нашей эпохи. Он сразу осознал, какие серьезные проблемы поставлены на кон: мужчины и женщины молились вместе, не разделенные мехицей, а вдобавок всплыл вопрос о том, можно ли женщинам носить талит и накладывать тфилин. Проблема была очень непростая.
Но также он знал, что алаха — это систематический метод, с помощью которого мы претворяем великие этические и духовные истины в живую ткань поступков, и никогда нельзя упускать из виду общую картину, сосредоточиваясь на мелких подробностях. Если бы студенты потребовали, чтобы женщина ушла молиться в другое место, они бы ее опозорили, — так поступил Эли: увидев, как молится Хана, он подумал, что она пьяна (Шмуэль I, 1:13–17). Никогда никого нельзя публично ставить в позорное для него положение. Вот в чем состоял возвышающий императив того мгновения. Вот поведение, характерное для человека большой души. То, что я больше десяти лет был его учеником, я считаю огромной честью для себя, одним из величайших подарков судьбы.
А эту историю я рассказываю сейчас потому, что таков же один из неожиданных уроков, преподанных нашей недельной главой. Йеуда, брат, предложивший продать Йосефа в рабство (Берешит, 37:26), «спустился» в Ханаан, где женился на местной женщине, хананеянке (38:1). Мудрецы справедливо считали слово «спустился» многозначительным . Совсем как Йосефа «привели вниз», в Египет (Берешит, 39:1), так и Йеуду заставили опуститься в нравственном и духовном смысле. Мы наблюдаем, что один из сыновей Яакова делает то, от чего патриархи настоятельно предостерегали, — роднится с местными жителями посредством женитьбы. Это история о печальном упадке.
Своего перворожденного сына, Эра, он женит на женщине из местных, Тамар . В неясном для понимания стихе нам сообщают, что Эр согрешил и умер. Тогда Йеуда женил на Тамар своего второго сына, Онана, прибегнув к бытовавшей до законов Моше форме левиратного брака, когда брат обязан жениться на жене своего брата, если она остается бездетной вдовой. Онану не хотелось становиться биологическим отцом ребенка, который считался бы не его собственным отпрыском, а отпрыском его покойного брата. И он практиковал нечто вроде прерываемого коитуса, который доныне носит его имя. За это он тоже был наказан смертью. Потеряв двоих сыновей, Йеуда не решался отдать в мужья Тамар своего третьего сына, Шелу. В результате она осталась «жить вдовою» — была обязана выйти замуж за брата своего покойного мужа (но Йеуда откладывал их бракосочетание) и не могла выйти замуж за кого‑либо другого.
Спустя много лет, видя, что свекор (к тому времени тоже овдовевший) не желает женить на ней Шелу, она решилась на дерзкий шаг. Сняла вдовьи одежды, закуталась в покрывало и уселась там, где Йеуда должен был ее заметить, когда пошел стричь овец. Йеуда увидел ее, принял за проститутку и воспользовался ее услугами. Она настояла, чтобы в залог платы, которую он ей пообещал, он оставил свою печать, перевязь и посох. На следующий день Йеуда честно вернулся с платой, но женщины нигде не было. Он спросил у местных жителей, где искать храмовую проститутку (в этом месте в тексте употреблено слово «кедеша» — «культовая проститутка», а не слово «зона», что придает правонарушению Йеуды еще более серьезный характер), но в этих местах никто не видал подобных особ. Озадаченный Йеуда вернулся домой.
Спустя три месяца он прослышал, что Тамар беременна. Он поспешил сделать единственный вывод, который мог, — а именно что она имела плотскую связь с другим мужчиной, меж тем как по закону была связана обязательством с его сыном Шелой. Она совершила прелюбодеяние — в наказание за это полагалась смертная казнь. Тамар вывели из дома, чтобы привести приговор в исполнение. Она вышла, держа в руках посох и печать, и Йеуда сразу же опознал в них свои вещи . Она сказала: «Я беременна от человека, которому принадлежат эти [вещи]». Йеуда сообразил, что произошло, и сказал: «Она добродетельнее, чем я» (Берешит, 38:26).
Это мгновение — поворотный момент истории. Йеуда — первый человек в Торе, признавший без обиняков, что был не прав . Мы пока не осознаем этого, но именно в тот миг он обрел психологическую глубину натуры, которая была ему необходима, чтобы стать первым настоящим бааль тшува. Мы видим это спустя много лет, когда он — тот самый Йеуда, предложивший продать Йосефа в рабство, — вызывается стать рабом до конца своих дней, чтобы его брата Биньямина отпустили на волю (Берешит, 44:33).
Я уже отмечал, что именно здесь мы узнаем о принципе, гласящем, что раскаявшийся грешник выше идеально‑безупречного праведника . Раскаявшийся Йеуда становится прародителем царей Израиля, а праведный Йосеф — всего лишь «вице‑король», мишне ле‑мелех, второй после царя.
До сих пор мы говорили о Йеуде. Но настоящий героизм в этой истории проявила Тамар. Забеременев, она пошла на колоссальный риск. Собственно, за это ее едва не убили. Свой поступок она совершила из благородных побуждений: чтобы имя ее покойного мужа сохранилось, перейдя к потомкам. Но она столь же тщательно позаботилась о том, чтобы Йеуда не оказался в положении опозоренного: о случившемся знали только она и он. Йеуда мог признать свою ошибку, не потеряв лица. Именно из этого эпизода мудрецы вывели правило, на которое рабби Рабинович сослался в то утро в Швейцарии: лучше подвергнуться риску, что тебя бросят в огненную печь, чем опозорить другого человека прилюдно.
Итак, не случайно, что Тамар, героическая нееврейка, стала праматерью Давида, величайшего царя Израиля. Некоторыми чертами Тамар поразительно похожа на другую героическую женщину из числа предков Давида — моавитянку, известную под именем Рут.
Есть старинный еврейский обычай: в шабат и праздники накрывать халу или мацу, когда держишь бокал с вином, над которым совершается кидуш. Так делают, чтобы не опозорить халу, когда ею якобы пренебрегают, отдавая предпочтение вину.
Увы, некоторые религиозные евреи готовы сильно утруждаться, чтобы не опозорить неодушевленный предмет — хлеб, но без малейших угрызений совести стыдят и позорят своих собратьев‑евреев, если считают их менее религиозными по сравнению с собой. Вот что случается, когда мы помним алаху, но забываем основополагающий нравственный принцип, стоящий за ней.
Никогда никого не ставьте в положение, когда он чувствует себя опозоренным. Вот чему Тамар научила Йеуду, а великий раввин нашей эпохи — тех, кому выпала честь быть его учениками.
Двар Тора. Вайешев: Яаков, годы, жизнь
Вайешев: рассказ о еврейской судьбе
